Русские сны наяву
Пироги и иконы
То, что жизнь есть сон, – далеко не новость. «Мы созданы из вещества того же, Что наши сны. И сном окружена Вся наша маленькая жизнь» (Шекспир, «Буря»). Но и слишком банальной эту догадку не назовешь, хотя со времен Шекспира и Кальдерона, у которых эта мысль выражена с пластической ясностью, мы пережили немало катавасий. Впрочем, пустить эту идею в оборот пытались издавна и многие, от базарной гадалки до доктора Фрейда включительно. А недавно Яндекс подсчитал популярные мотивы русских снов.
Подсчет произведен на основе поисковых запросов. Оказывается, каждую неделю пользователи Яндекса из России задают более полумиллиона запросов, связанных с толкованием снов. Проще сказать, им интересно, как понимать приснившееся ночью.
Читайте также: Наедине с бедой и страной
Фрейд с его сексуальными подтекстами как генеральной матрицей бессознательного, кажется, может отдыхать. Российские сновидцы далеки от взволнованной нервности венской дамочки рубежа XIX-XX веков. К ним не обратишься, как обращался к таковой поэт Несмелов: «Вы нежите, вы дразните меня Изнеженным и развращенным барством». У них свои приоритеты. Не столько эрос, сколько, возможно, танатос.
Наиболее популярное действие в сновидениях – умирать. Чаще всего в описаниях русских снов встречаются люди (взрослые и дети, мужчины и женщины, близкие и незнакомые), в некоторых случаях – мертвецы.
Среди других живых существ лидируют рыбы и змеи – нечто хтоническое и немое. А также снятся собаки, кошки и крысы. На востоке страны люди часто видят во сне медведей, но едва ли это признак ассоциации с фирменным зверем правящей в России партии.
Метро – амбивалентный сновидческий мегаобраз для москвичей и петербуржцев. А еще Москве снятся электричка и святая Матрона, а Санкт-Петербургу черника и клюква. Разница налицо.
В Челябинской области людям снятся метеориты: там в 2013 году огромный метеорит упал в окрестностях Челябинска, и это травматическое для психики событие запомнилось надолго.
В черноземных губерниях у жителей религиозные сны – со святыми, священниками и иконами. А в Вологодской, Костромской, Ивановской областях и Чувашии популярны пироги (вот где бездуховность! – скажете вы и, наверное, промахнетесь).
Авторы исследования констатировали, что единственный конкретный современник, которого россияне часто видят во сне, это Путин. Чаще всего он снится в Чечне.
Тут есть предмет для спекуляций. Но я бы лучше посмотрел на воплощение русских снов в реальной действительности. Причем, пользуясь поводом, скажу о воплощении, на мой взгляд, скорее позитивном.
«Вот моя деревня…»
«…вот мой дом родной; Вот качусь я в санках По горе крутой; Вот свернулись санки, И я на бок – хлоп! Кубарем качуся Под гору, в сугроб. И друзья-мальчишки, Стоя надо мной, Весело хохочут Над моей бедой». Это стихотворение старинного поэта-самородка Ивана Сурикова любила читать мне в моем детстве бабушка. Ее, как и поэта, ретроспективно радовала коллизия, которая мне тогда нисколько не казалась привлекательной. Мне и без Сурикова хватало в детстве равнодушных к моим бедам ровесников.
Но понять Сурикова можно, житейские тяготы взрослой жизни меняют оптику – и драмы детства приобретают иную ауру. Деревенская жизнь оценивается как время и место необязывающих радостей; особенно если она давно в прошлом.
А она давно в прошлом. Органическая крестьянская цивилизация приказала долго жить.
Мысли такого свойства навевает новость о том, что русская деревня Бёхово в Тульской области, на реке Оке, стала одним из победителей международного конкурса Всемирной туристской организации ООН (UNWTO).
Забегая вперед, скажу, что здесь мы имеем дело с живописной ретроутопией. С этаким воплотившимся в плоть бытия сновидением о настоящей родине.
Но сначала несколько подробностей. Речь идет о конкурсе «Лучшие туристические деревни», в котором участвовали 170 деревень из 75 стран. Бехово – единственная деревня в России и на всем постсоветском пространстве, которая признана одной из лучших в мире. Жюри учитывало самобытность и аутентичность, но при этом и хорошую адаптацию под запросы туристов. Таков проект, который был запущен для развития и популяризации сельского туризма. Прагматический посыл, иными словами, никем не скрывается.
Но что такое Бёхово сегодня? Это совсем не очаг крестьянского быта. А прежде всего заповедник, хранящий память о художнике-пейзажисте Василии Поленове, в 1890 году построившем в этих местах первый дом своей будущей усадьбы. Этот сруб перенесли на песчаный косогор, выкупленный у беховских крестьян, Поленов назвал место Борком, в начале XX века спроектировал и построил рядом церковь Троицы. «С тех пор сказочный храм, придуманный Поленовым, видят даже те, кто едет в Тарусу по другому берегу Оки». Борок позднее был переименован в «Поленово». Сейчас это нарядный комплекс строений вовсе не деревенского стиля, артистическая усадьба с красивыми видами на Оку. Тут же находится мемориальный некрополь, где похоронен живописец.
Здесь, по словам чиновницы из Ростуризма, «открывается другая Россия, известная миру по лирике Пушкина, образам Чехова, музыке Чайковского. В этих местах особая атмосфера, в которой обязательно нужно оказаться, чтобы понять, что такое Россия». Рядом находится лагерь «Детская Республика Поленово». Неподалеку – гостевые дома, в которых можно остановиться туристу.
А крестьянское Бехово приписано к этому национальному заповеднику, носящему имя художника.
Деревушка сама по себе выглядит очень скромно. В Бёхово нет даже магазина. Из инфраструктуры, как свидетельствовал один путешественник, – автобусные остановки, таксофон и рында. В деревне почти нет жителей. Да они и не нужны в концепции мемориальной усадьбы, которую опекают потомки Поленова и другие энтузиасты.
Считайте это казусом, но многим такой казус по вкусу. По размеру их снов о былом. Минувший век оставил от русского прошлого руины. Мы теперь обживаем их, как умеем. Сочиняем мечту о прекрасном прошлом, отбрасывая за ненадобностью досадные исторические неувязки. Блогеры иногда называют этот феномен «хрустом французской булки», цитируя слащавую песню, звучавшую из каждого телевизора на рубеже XX и XXI веков. «Как упоительны в России вечера, Любовь, шампанское, закаты, переулки. Ах, лето красное, забавы и прогулки, Как упоительны в России вечера»…
Современность гибка и пластична. Ее можно мять, как пластилин. Можно лепить из нее, как из глины. Хотя масштаб реальных свершений зависит, конечно, и от грандиозности проекта, и от размеров креатива.
Прописка в Вятском
Вместе с Бехово за участие в конкурсе боролись от России село Вятское (из-под Ярославля) и поселок Висим на Урале. В Вятском я бывал, это село старинное, почти былинное, пришедшее в упадок в ХХ веке.
Здесь убеждаешься: современный мир – это мир частной инициативы, мир личностного креатива. Окостеневшие структуры и малоподвижные иерархии плохо умеют работать на опережение. В лучшем случае они подхватывают и помогают.
В худшем – равнодушны или тормозят. В нашем веке всё или многое зависит от одного энтузиаста или группы доброхотов. В Вятском таким гением прорыва стал Олег Жаров.
Человек искал дачу, а изменил себе жизнь. Сочинил мечту. И попробовал ее реализовать.
Они с женой, Ларисой Коваленко, искали дом, но непростой. Не стандартный, комфортный новодел, каких немало в окрестностях Москвы. И купили такой в Вятском – за лепнину и за львов на фасаде. Осмотрелись. И поняли, что попали в место далеко не банальное. «Очаровало нас это село».
Жаров не философ, озабоченный судьбами русской провинции, не мечтатель-«сепаратист». В логике жаровского проекта чувствуется уверенная рука человека, поднаторевшего в экономической теории и в практическом бизнесе, искушенного в его подвохах. Это человек живого дела, крепкой хватки, хороших и надежных знаний, человек зрелого, притом практического ума.
Характерно, что главный из жаровских музеев в Вятском – это Музей русской предприимчивости: собрание орудий мужского и женского труда, утвари. Патефоны, музыкальные шкатулки, арифмометры, чудеса рукомесла вроде стиральной машины с корпусом из дубовой кадушки.
Концепт Жарова – это воображаемый проект музейной реконструкции русского торгового села, вокруг которого роятся разнообразные смыслы: религиозные, бытовые, литературные… Кому-то интересны огурцы, кому-то старообрядцы, а кто-то без ума от местных окоемов. Такова модель, далеко оторвавшаяся от среднестатистических процессов в русской деревне и заново оформившая местную традицию.
В журналистских заметках есть примеры того, как заработал новый социальный алгоритм: «Даже алкаши больше не лежат в Вятском на центральной улице. «У каждого нашего сотрудника тут полно родственников,- объясняет Жаров. – Если кто-то из них напивался, то обязательно выбегал из музея или гостиницы наш человек и хватал безобразника под рученьки: «Что ты меня позоришь! Как не стыдно!» Так потихоньку приучили к порядку даже пьяниц»».
«И на улицах уже не мусорят. «В первый год по Вятскому пройти было невозможно – кругом валялись бутылки, банки, склянки,- говорит Олег Жаров.- Никто ничего не убирал, все выбрасывали прямо на обочину или в кусты». Сейчас Жаров, ярославская компания которого как раз занимается утилизацией отходов, купил два огромных финских контейнера, всюду расставил урны с большими желтыми табличками «Благодарим жителей и гостей села за соблюдение чистоты!». Он и сам не гнушается поднять оброненную кем-то бумажку. Местные сначала дивились: «В костюме, а мусор подбирает! Вот дикий!» Но со временем к порядку приучились все».
Находились в Вятском ворчуны. Им кажется, что «село на продажу», село для туристов – потеряло обаяние естественности, пусть даже с явными чертами развала и запустенья. «Они туристов сюда водят и говорят, что это и есть Россия. Какое вранье! Россия была здесь до их приезда. А теперь они тут понаставили новоделов и гордятся этой безвкусицей»
Ох, да, вот она, «аутентичная» Россия: четыре развалюхи и лужа между ними плюс немая колокольня, замыкающая мертвеющий горизонт. Мы так жили и не мешайте нам месить эту грязь!.. А ведь тоже логика.
Новое Вятское – это материализовавшийся русский лад, рукотворная ретро-утопия, которая, однако, не отрывается совсем уж от почвы реальности, а пытается с ней дружить.
Дружба эта важна для туристов. Но помогает и местным – тем, кто когда-то уходил в отход (а иные и сейчас служат в Москве в непочтенной роли охранников), в исход, а сегодня иногда остается здесь. Я читал, что Жаровы, открыв кучу музеев с разнообразной инфраструктурой, создали несколько десятков рабочих мест.
Когда смотришь на Вятское, невольно думаешь о том, что слишком часто русской земле не хватает хозяина. Не вообще (в Кремле), а в частности: здесь и теперь. Отбито это чувство, это умение и желание наводить вокруг себя порядок. И остается верить в тех активных одиночек, которые умеют побеждать рок обстоятельств, инерцию и вялость окружения – и привносить в окрестную жизнь какой-никакой орднунг! Да, иной раз – ценой довольно интенсивного внедрения в культурный ландшафт (впрочем, деградирующий на глазах). А если к тому же такой человек понимает, что менять мир сегодня нужно не приказом и запретом, а личным примером…
Жаров резюмирует: в XXI веке государство уже ничего не наладит! «Оно показало свою несостоятельность. Государственная форма управления – это вчерашний день. Я верю в людей, в самоорганизацию. Моя надежда на изменение России – прежде всего в предпринимательстве».
Вятское уже не «грязное», как писал о нем поэт Николай Некрасов, и уже (еще) не «торговое» село. Туризм – вот глобальная индустрия развлекательно-образовательного дауншифтинга, которая позволяет внести в жизнь вчерашних захолустий элементы постиндустриальной цивилизации, черты общества потребления, которое, конечно, не всегда способствует высокой духовности, но всегда дает возможность выбирать.
Жаров пошел дальше в трансформации полуразложившейся среды. Он восстановил на продажу несколько десятков зданий – приезжают сюда и другие успешные люди, меняя социальный климат. Вблизи строится коттеджный поселок. Жаров говорил: «Через несколько лет село должно стать российским аналогом Баден-Бадена, Карловых Вар. Наше Вятское не хуже маленьких городков за границей»…
И знаете, есть нечто, что связывает его с самой доподлинной вятской исторической традицией! Давние здешние крестьяне – отходники, торговцы, ремесленники, старообрядцы – были людьми свободолюбивыми. Они и пили-то часто потому, что русскому человеку, лишенному свободы, нельзя не пить. Не зря ж в центре села стоял памятник Александру II, императору-реформатору, упразднившему русское рабство, отменившему позорную крепостную кабалу, строителю новой России, основанной на законе. После 1917 года Александра скинули, а на его место водрузили Карла Маркса. Жаров решением сельского схода вернул царя-освободителя на его место.
Читайте также:
Читайте также:
Обсуждение
Самые последние новости
