Гнев еврейской женщины
Эдик
Очень внезапный и болезненный разрыв отношений с Алиной. Не хожу ни на работу, никуда. Лежу и смотрю в потолок. Видя мое плачевное состояние, ближайшие друзья – высокий красавец-плейбой Эдик и его девушка Лена – решили меня взять с собой на русский музыкальный фестиваль в горы на границе с Канадой. Лена вела машину.
Я в пути разрыдался и рассказывал, как любил Алину, и мы с Эдиком выпили из горла полбутылки водки. Боль немного поутихла. Мы остановились на бензозаправке. Лена пошла в туалет. Я вылез из машины и осмотрелся. Горы. Темнеет. Снег.
В Нью-Йорке в этом году мы так и не увидели снега. Выпал и растаял через час. А мне так не хватает настоящей зимы. Какие все-таки у меня замечательные друзья! Эдик дал совет:
– Старик! Ты поступил глупо. Ну не работает это с Алиной, вы друг друга мучаете, все время ругаетесь. Если бы ты был умным евреем, ты бы ее имел и искал другую. Надо не уходить, а перескакивать. Чтобы не было этого периода без секса. Я не представляю, как можно день провести без секса. Я вот сейчас еду дальше закидывать удочки.
– Так ты же с Леной! Она такая классная! Любит тебя. Тебе все завидуют!
– Да, но мне надо еще. Мне одной мало.
– Ну так надо было одному ехать. Как ты при ней будешь кого-то цеплять?
– А как бы мы сюда доехали? У меня машины нет. Кроме того, мне нужен гарантированный секс каждую ночь.
– Могли взять в аренду машину. Дорого, конечно. Скорее всего обломались бы ехать вообще.
– А я о чем?
– Гляди, Эдик! Ты мой друг, но ты пытаешься обмануть еврейскую женщину. Это еще никогда ни у кого не получалось: ни у Адама, ни у Моисея. И после них никто не смог! Гнев еврейской женщины будет ужасен!
Читайте также: Самые вольные переводы Чарльза Буковски
Я осмотрел свой номер. Балкон выходил прямо в едва различимую в темноте пропасть. Красиво. Успокаивает нервы. У Эдика с Леной в соседнем номере какой-то шум. Секс? Я прислушался. Хуже.
Они ругались: Эдик хотел еще заправиться перед концертом. Я вышел на балкон. Дикий холод. Тишина. О боже, как мне была нужна эта поездка. Я вошел в свой Facebook и разблокировал Алину. Начал писать ей, стер и опять заблокировал. Чего писать? Мы несовместимы. Ни она, ни я не можем себя изменить. Зачем друг друга мучить?
Жизнь дана для радости и счастья! Человек рожден, как говорится… Принял душ, переоделся и спустился на фестиваль. Концерт рок-группы. Час ночи. До концерта был открытый микрофон, и я даже прочел свои стихи. Мне хлопали! Теперь интимный полумрак. Все танцуют в доску пьяные. Сижу и болтаю за барной стойкой с Клавой из Калуги.
Она познакомилась по интернету с бедным американцем, живущим где-то здесь в глуши. Вышла за него замуж и уехала в Америку. Прожила в этих краях уже десять лет. Муж год назад умер от цирроза печени. Осталась с дочкой Дашей. Что она здесь делает? А куда возвращаться? Здесь хоть родственники мужа финансово помогают.
Нашла в интернете этот русский фестиваль. Я ей рассказал о своей неудавшейся личной жизни. Плакались друг другу вовсю. Я положил Клаве руку на руку. Лена сидела в отдалении одна и зло наблюдала, как орел на вершине, как Эдик уже полчаса танцует с другой девушкой. Вдруг Лена как заорет:
– Подлец и мразь! Ты ей только что два пальца засунул. Пошел к черту! Знать тебя больше не хочу! Я возвращаюсь в Нью-Йорк!
И побежала, рыдая, к выходу. Блин! Как мы вернемся из этих гор? Мы останемся здесь навсегда! Я извинился перед Клавой, подбежал к Эдику и оттащил от партнерши. Он был совершенно никакой и вообще не понимал, что происходит.
– Эдик! Ты совсем? Суешь свои пальцы, а Лена рядом.
– Да пошла она… А что? А что? Что я такого, собственно, сделал? Я же не выебал!
– Как мы вернемся, идиот? Быстро извиняйся!
– Ой, извини. Да, я об этом не подумал. Помоги дойти до номера.
Я потащил Эдика, но через пару шагов он стал сползать вниз. Блин, алкаш, сколько он в номере выпил? И, наверное, сюда тоже пронес. Что мне делать с этой тушей? Тут неожиданно подскочила Клава и взяла его под другую руку. Когда мы тащили Эдика мимо гостиничного консьержа, тот сухо проинформировал:
- Вашего номера больше нет. Девушка только что выписалась и уехала.
- Можно заплатить за другой номер?
- К сожалению, из-за фестиваля свободных номеров нет.
Эдик счастливо спал у меня на плече и улыбался. Мы с Клавой заволокли его ко мне в номер, бросили на кровать и вышли на балкон. Я устало закурил:
– Ну вот! У меня больше нет кровати, где спать, у меня больше нет машины, чтобы отсюда выбраться. И это должны были быть выходные, когда я отхожу от разрыва со своей любимой. Отдохнул что надо. Отошел, называется.
– Может, поедем ко мне? Я тут всего в часе езды.
– Поехали.
Что я знаю о Клаве? Еще два часа назад я не подозревал, что она вообще существует. Если там, куда она меня везет ночью по горам, меня убьют и съедят – значит, оно и к лучшему. Я так больше не могу. Будь что будет! Сколько боли! Я взял вещи, оставил карточку на столе, чтобы Эдик мог входить и выходить, и пошел за Клавой к ее машине.
Проснулся в восемь утра от того, что кто-то дергал мою руку, свесившуюся с кровати. Я открыл глаза. Клава спала рядом. Маленькая девочка с детской книжкой на русском стояла рядом:
– Меня зовут Даша. Мне шесть лет. Прочитай мне сказку.
Я приподнялся и стал ей читать «Три поросенка». Даша села на пол и внимательно слушала, открыв большие голубые глаза.
Два часа дня. Я оделся и вышел на крыльцо. Куда это судьба меня занесла? Совсем уж высоко. Воздух другой. Леса, метровые сугробы. Я сел в кресло-качалку.
Может, спасение в природе, как говорил Толстой? В возвращении к природе! Что ее муж выращивал? Марихуану? Клава подвезла меня к автобусной остановке. Мне предстояло трястись до Нью-Йорка пять часов. Я поцеловал Клаву на прощание.
– Спасибо. Все было замечательно. Приезжай ко мне в следующие выходные в Нью-Йорк. У тебя есть мой телефон, Facebook. Пойдем в русский книжный на Брайтон-Бич и Даше еще книжек купим.
– Посмотрим. Видишь, у меня тут хозяйство, дети. Если получится.
Я зашел в автобус, сел в кресло и провалился в сон.
Маурицио
Эдик меня всегда спасал после моих любовных катастроф. Почему это происходило всегда в феврале? Проклятый месяц! Я звонил, и он был тут как тут. Его осознанный (или не очень осознанный) метод был клин клином вышибать.
Два года назад на фестивале в горах его бросила Лена посередине ночи за то, что пальчиками не туда лез другим девушкам. Ровно год назад, когда я был на грани самоубийства опять после очередной романтической неудачи, мы застряли пьяные в зимнем новогоднем лесу в Вермонте.
Нас там высадила разъяренная Катя, когда узнала о его измене. Я тут был ни при чем, но попал под раздачу. То есть под снег и мороз. Трудно думать о самоубийстве, если зуб на зуб не попадает и ног не чувствуешь.
Самоубийство кажется полностью абсурдным занятием. Когда мы под утро добрались пешком до гостиницы, я был уже точно и четко уверен, что хочу жить.
В этом феврале не было никаких драм. Я был просто одинок. Эдик позвонил и сказал, что подойдет к моей работе к шести и мы пойдем на квартирник где-то на бруклинском отшибе, где будет читать одна красивая, подающая большие надежды русская поэтесса. Красивая? Подающая надежды?
А до шести он будет на дегустации новых итальянских вин. Я не придал этому значения. И это было ошибкой. Мне следовало настоять – никаких дегустаций! Но, конечно, он бы меня не послушался.
Я вышел с работы и у проходной увидел, что Эдик так и норовит упасть, и его придерживает высокий интеллигентный человек с бородкой. Мой друг опять попробовал упасть и пробормотал заплетающимся языком:
– Это Маурицио. Я с ним познакомился на дегустации. Он привез из Северной Италии новые модные вина в Нью-Йорк. Марик мне бесплатно наливал. Он теперь мой ближайший друг. Не то что ты. Уже год не можешь ко мне прийти с бутылкой водки. Я тебе нужен, только когда тебя женщины бросают. А я теперь буду выращивать вино. Мой новый настоящий друг Марик меня научит.
Я повел скорее их от своей проходной. Тут же моя госработа все же. Мы зашли в зимний парк. Маурицио достал из сумки бутылку со своей винодельни.
– Я с детства работаю на нашей семейной винодельне. Я привык быть на природе. Я бы не смог жить в городе.
Он тут же достал сырок, и непонятно откуда взялись ножик, бокалы и тарелка. Мы выпили. Эдик уснул у Маурицио на плече. Итальянец засмотрелся на небоскребы:
– Мне 26 лет, и я никогда не жил в городе. Я не могу представить себя без моей винодельни. Я там каждую веточку знаю. А вот «Монтепульчано», которое мы выращиваем. Недавно победило на дегустации. 100 долларов бутылка. Но вы мои первые нью-йоркские друзья. Вам бесплатно.
Мы докончили вторую бутылку и поехали на чтение. Маурицио сказал, что еще никогда в жизни не видел русских женщин, но много о них слышал. Мы притянули под руки Эдика на чтение. Хозяйка затянула Эдю на кухню и взяла за шкирку:
– Ты зачем притащил этого итальянца, алкаш? Сейчас везде в Италии коронавирус! Ты хочешь нас всех заразить?
– Марик хороший! Он мне вино наливал на дегустации бесплатно! У него нет коронавируса!
Хозяйка дома вышла в гостиную и застыла, поглядывая на итальянца. Маурицио сидел в первом ряду, жадно слушал и смотрел на красивую русскую поэтессу, ловил ее каждое слово, хотя и не понимал по-русски.
Поэтесса была действительно классная. Надо познакомиться поближе. Еще здесь была пара знакомых девушек. Хозяйка остановила чтения:
– Маурицио! Мы все любим Италию и итальянцев, но сейчас там вспышка коронавируса.
– Да я живу на винодельне и никого не вижу.
– Ну, все равно ты понимаешь – у меня много гостей. Я переживаю.
– У меня есть справка от врача. Это мой папа. У него своя клиника. Он знал, что ко всем итальянцам будет другое отношение.
Хозяйка повернулась к Эдику:
– Быстро забирай его назад.
Но Эдик уже на диване храпел. Провожатый он был никакой. Хозяйка посмотрела на Маурицио:
– Извини, друг. Тебе надо идти.
– Но как я найду дорогу домой? Это мой второй день в Нью-Йорке.
– Меня не волнует! Зачем ты вообще пришел на русскоязычное чтение?
Я не выдержал и тоже стал надевать пальто:
– Провожу до метро и вернусь.
Одна из девушек прыснула на русском:
– Только не целуйся с ним. А то подхватишь коронавирус!
Мы вышли с Маурицио, пошли к метро по замерзшей улице. Что я делаю на этой зимней улице, когда там остались такие девушки литературные? По глазам Маурицио было видно, что он влюбился в русскую поэтессу. Он посмотрел на меня чуть не плача:
– Алекс! Мне так грустно! Чего меня оттуда выгнали? Что я такого сделал? Я хотел поставить для всех на стол эту благородную бутылку. Давай теперь вдвоем ее выпьем. «Бароло» за тыщу пятьсот долларов.
Мы зашли в парк и сели на детской площадке. Опять, как по мановению волшебной палочки, появились тарелки, чистые бокалы, сыр. Маурицио произнес первый тост:
– За красивых русских женщин!
Вино было сказочное. Рай! Уже третья бутылка сегодня получалась. И водочки я успел тяпнуть в квартире. Кстати, я даже не знаю адреса. Если бы можно было позвонить этому алкашу. Но он дрыхнет. Я понял, что туда, назад, к этим красивым русским женщинам, я уже сегодня не попаду.
Читайте также:
Читайте также:
Обсуждение
Самые последние новости
Хрень, с претензией на оригинальность…