Атака на память
Народы мира ведут свои новые пандемические хроники, а на границе Беларуси и Польши вспухает огромный беженский нарыв и воинственный Лукашенко грозит заморозить неблагодарную Европу, перестав газовать в ее сторону, а в это время одна из старейших и известнейших российских писательниц Людмила Петрушевская на свой страх и риск приняла ответственное личное решение.
Она публично отказалась от государственной премии Российской Федерации, полученной лет двадцать назад.
Нетривиальность поступка (скажем прямо, его уникальность в российском контексте) вызвала немалый резонанс. Одни вооружились калькулятором и считают «народные» денежки, которые теперь, по их мнению, опрометчивая авторица должна вернуть государству, – другие пробуют вникнуть в причины и следствия решения Петрушевской.
Читайте также: Взаимные извинения
Неоплаченный Антибукер
Ну а я начну с воспоминаний, немного грустных.
Была когда-то в России такая литературная премия, учрежденная в пику экспортированному из Британии Букеру: Антибукер. У нее, впрочем, тоже имелась английская ахиллесова пята, ее мотто стал девиз ордена Подвязки «Пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает».
Вручали ту премию в нескольких номинациях, в том числе и литературному критику. А я тогда довольно упорно подвизался на этой стезе (да и сейчас ее не игнорирую). И – стал четвертым в этой номинации лауреатом, после почтенных Александра Гольдштейна, Олега Давыдова и Павла Басинского, на переломе эпох, в незабываемом 2000‑м.
Четвертым и последним.
Награждение, помнится, происходило в бывших Сандуновских банях, самых роскошных в старой Москве. Там в конце ХХ века понаоткрывали дорогих ресторанов, где прожигали барыши новые русские. На церемонии я получил элегантный лауреатский значок, в котором можно угадать что-то масонское.
Одна соучастница вспоминала потом, что небольшое помещение, изначально предназначенное скорее для голых обывателей, чем для разодетых в яркие перья литераторов, было мало приспособлено для выступлений. Из-за плохой акустики было трудно расслышать, что говорят распорядитель премии Виталий Третьяков и сами лауреаты. Зато был невероятно пышный банкет.
На выходе я встретился глазами с Третьяковым, тогда редактором «Независимой газеты». Глаза его не сказали мне ничего. (Или так: «сказали мне ничего»). Денежный эквивалент премии остался мной не полученным ни тогда, ни после. И не только мной. Поэт Бахыт Кенжеев признавался мне, что тоже остался без денег.
Да и Борис Акунин публично на это сетовал – и даже пытался премию взыскать. Вот как он про это рассказывал: «У меня в общении с «Независимой Газетой» не возникло ощущения, что это цивилизованная организация. Я попросил своего юриста разобраться, потому что по прошествии, там, я не знаю, 9 или 10 месяцев меня, что называется, стало зло разбирать. Больше всего меня бесит воспоминание о том, как я на этом самом мероприятии произносил благодарственную речь, чувствую себя идиотом. Вообще, вся эта история была какая-то очень некрасивая, я звонил, меня послали, значит, от одной инстанции к другой десять раз. Адвокату моему они тоже сказали что-то такое невразумительное».
Для сторонних наблюдателей причина случившегося виделась в политической размолвке Виталия Третьякова и владельца газеты, пресловутого гения интриги Бориса Березовского. Первый якобы сделал ставку на новый режим и мгновенно лишился спонсорских денег, второй порвал с режимом – но лишь начал тогда свой полет под откос, все более стремительный, – навстречу лондонскому шарфику, оборвавшему его жизнь спустя 12 лет…
Повезло лишь некоторым лауреатам. Недоданная премия стоила тогда недешево. По слухам, счастливый получатель драматург Василий Сигарев купил в том году на нее квартиру, сам не проверял, утверждать не буду, но цены были примерно такие…
В час меланхолии, нечасто, раз в пару лет, я вспоминаю этот сюжет и стеклянные глаза Третьякова, лучшего российского газетного редактора 90‑х, превратившегося ныне, на старости лет, в сервильного болтуна. Почти по Андрею Вознесенскому: «геройские мальчики вышли в герои, но в анти, встаньте, (я не о кастратах – о самоубийцах, кто саморастратил святые крупицы)».
Незлым словом поминаю бесплотно раскачивающегося у него за спиной Бориса Березовского. Вспоминаю напористого Акунина и замечательную Машу Ремизову, которой я, возможно, больше всех прочих должен быть благодарен за сам факт обретения лауреатства, а еще – добровольно отказавшихся от премии в 90‑х годах прекрасного поэта Сергея Гандлевского и прозаика Дмитрия Галковского, позднее отметившегося своими разоблачениями «англичанки», которая везде и всегда «гадит»…
И горько сам себе жалуюсь, но ни о ком плохо не думаю и неполученных денег давно не считаю. Однако и значок храню: все же получил я его не за безделки.
…К чему я это все сейчас вспомнил? Ну, наверное, к тому, что звание лауреата и денежная сумма – вещи немного разные. Деньги лишь приложение к статусу. И было бы большой пошлостью сводить всё в премиальных историях именно к ним. Статус претендующей на значительность премии неизмеримо важнее денег, о какой бы сумме ни шла речь. Государственная премия – это попытка государства, властей поблагодарить лучших людей страны за служение ей и человечеству.
Помнить или забыть?
А в истории Петрушевской всё началось тогда, когда российские прокуроры подали иск в Верховный суд о ликвидации «Мемориала», крупнейшей правозащитной организации в современной России.
Они считают, что организация нарушает конституцию и другие законы России, в том числе одиозный закон о статусе иностранного агента. В «Мемориале» же говорят, что иск политически мотивирован, и ссылаются на решение Верховного суда, согласно которому ликвидация «иноагента», каким объявлена организация, возможна лишь как крайняя мера…
Событие, что ни говорите, знаковое.
В жанре справки процитирую пост лингвиста Максима Кронгауза:
«Мемориал, по моему мнению, настолько укоренен в жизни общества и в моей жизни, что говорить о нем трудно, давать оценку невозможно, он слишком велик и слишком важен.
Во-первых, Мемориал – уникальное научное учреждение. Сфера исследований Мемориала у́же, чем у обычных научных институтов. Несколько упрощая, можно сказать, что это история репрессий и сопротивления в нашей стране, история отношений человека и тоталитарного государства. Накоплен ценнейший материал, созданы архив, библиотека и музей. Вокруг этих тем ведется постоянная просветительская деятельность. Закрытие Мемориала станет очевидной гуманитарно-научной катастрофой.
Во-вторых, Мемориал не только научное учреждение; по существу, это общественное движение. Одна из самых впечатляющих общественных и культурных акций, проводимых в двадцать первом веке, это «Возвращение имен».
Я не могу представить наше общество без Мемориала и в то же время не знаю, чем поддержать его кроме этих слов».
Ну а я бы сказал так: «Мемориал» в России – это не просто хранитель грубой исторической памяти о жестоких временах, не просто инстанция просвещения и правозащиты, – но и своего рода держатель ключа от дверей в бездну, в черный ад того прошлого, в котором государственный страх, террор и репрессии, пытки и кровь убитых ни за что, полная необеспеченность человеческого существования.
Память нельзя упразднить, пока есть помнящие. Но наш эксцесс – еще и про то, что в заблудившемся обществе часто бродит соблазн воспользоваться легкими путями для решения сложных задач. Кремлевские рецепты известны. Нет человека – нет проблемы, таково резюме баснословных советских десятилетий.
Далекое кажется иногда удивительно близким. Горлум у Толкина вожделел к кольцу всевластия. Есть ли основания беспечно полагать, что сегодня нет никого, кто хотел бы овладеть ключом и открыть ворота в портал советской тьмы?
Отказница Петрушевская
Вот в этом контексте Людмила Петрушевская и заявила двумя постами в своем блоге в фейсбуке, что отказывается от государственной премии в области литературы и искусства, полученной в 2002 году вместе с другими создателями спектакля «Московский хор» в Малом драматическом театре в Петербурге.
«У меня сейчас отбирают «Мемориал», память об осужденных и расстрелянных, о брошенных под грузовик и умерших голодной смертью, о замороженных в грузовиках по пути от лагеря к лагерю, о замученных пытками на Лубянке и на Колыме, о забитых недавно на улицах, в вагонзаках и в мили-полиции. О сидящих в заключении по сфабрикованным, фальшивым делам. О тысячах таких заключенных, опасных для властей.
Пусть на меня снова заводят дело об оскорблении президента.
Я отказываюсь от звания лауреата Государственной премии. Потому что мне вручал значок, коробку и букет президент Путин.
За пьесу, посвященную тем, кто не вернулся из лагерей. За память о них. <…> Память – страшная, оказывается, для нынешних руководителей вещь, для Путина, раз ее запрещают. Мемориал.
Ну и меня и моих детей запретят. Их дела, их тексты. Мои книги и спектакли.
Но Память! <…>
Я не выкину свой маленький значок, награду за великий спектакль «Московский хор», значок, который никогда не надевала – а отдам его в музей. Если Литмузей примет <…> Деньги, как всегда, идут моим инвалидам.
Дети мои, я знаю отчаянное положение многих, но тут уж оно такое отчаянное, что надо кидаться на помощь.
Спасибо всем инакомыслящим, сочувствующим «Мемориалу».
Мы любим друг дружку. Нас много. Наши друзья сидят в заточении. Но.
Товарищ, верь, взойдет она,
Звезда пленительного счастья
И на обломках самовластья
Напишут наши имена.
Александр Пушкин».
Поступок Петрушевской, ее громкий отказ, напоминает знаменитые решения Пастернака и Сартра. Один отказался от Нобелевской премии по литературе вынужденно. Другой – исходя из своих убеждений. Оба вошли в историю.
Что будет дальше с «Мемориалом», нам знать не дано. Но своей публичной акцией Петрушевская как-то вдруг, не желая, возможно, того, обратилась к другим лауреатам госпремии по литературе и искусству, в классическом стиле: с кем вы, мастера культуры?
Слово ее тем более весомо, что в России почти нет живых и здравствующих литераторов-обладателей этой премии. Их крайне мало; и десятка, пожалуй, не наберется.
И не то чтобы премию обнуляет этот отказ (обнуление – волшебное русское слово эпохи!). Но, скажем так, проблематизирует.
Ну а одну тысячу долларов – именно таким был размер доли премии, доставшейся Петрушевской – она отдаст, по ее словам, не «государству, которое советское изначально и сейчас». «Отдам инвалидам, я уже знаю кому, я десять лет помогаю инвалидам из города Порхова», – пояснила писательница «Эху Москвы».
Речь идет о детях с нарушениями умственного развития из дома-интерната под Псковом. Много лет Петрушевская помогает опекающей их благотворительной организации «Росток», приезжает в Порхов, проводит бесплатные концерты для сирот-инвалидов. Продает свои картины, а вырученные деньги идут в пользу «Ростка». Такое у 83-летней писательницы нелитературное хобби.
Читайте также:
Читайте также:
Обсуждение
Самые последние новости
