Конец прекрасной эпохи
Игорь Кириллов – уходящая натура
Эпоха кончается, когда уходят ее символы, когда иссякают смыслы, которые грели прежде, и гаснут глаза, отражавшие ее небо.
Пришла новость, что в 89 лет от последствий covid-19 умер советский диктор Игорь Кириллов. Не просто лицо Центрального телевидения давних времен, но и, в некотором роде, лицо тогдашнего режима, образ времени в ракурсе прежнего официоза. С 1957 года он работал на телевидении и более 20 лет был основным диктором главной информационно-пропагандистской программы.
Читайте также: Обломленный зубец
Оказывается, именно он в 1957 году сообщил советским телезрителям о запуске первого искусственного спутника Земли, а в апреле 1961 года – о полете Юрия Гагарина. С середины 1960‑х годов Кириллов вел телевизионную трансляцию парадов на Красной площади. Безотказно зачитывал в телеэфире заявления политбюро о вводе советских войск в Чехословакию в 1968 году, а в 1979 году – в Афганистан.
У старого северного сказочника Степана Писахова есть фантастическая история про морожены песни. Заморозишь их на стуже, а потом они в тепле оттают – и зазвучат без изменений. Вот такие, фигурально выразимся, песни и пел Кириллов-диктор. И это не фантастика. Точнее, зачитываемые им сообщения часто были содержательно фантастичны, ведь реальность препарировалась в них идеологически – но это про другое.
В те времена – кто постарше, тот это помнит – часто шутили про дряхлеющих генсеков, у себя на кухне называя их мелкими политическими деятелями эпохи Аллы Пугачевой и Аркадия Райкина или эпохи Андрея Сахарова, если кухня была еще более вольнодумной.
Однако прошло время, и двадцать лет, с середины 60‑х до середины 80‑х годов ХХ века, рифмуются обычно все же и с именами Брежнева и его ближайших преемников, попавших «на хозяйство» огромной страны и отчаянно пытавшихся удержать в нетронутом виде генеральный миф о ней как об авангарде прогрессивного человечества и лидере мирового прогресса.
Главное, пожалуй, сохранить доставшееся им советское наследство в максимально неизменном виде, лишь косметически его подкрашивая.
Ветшавшие косноязычные стариканы с трудом могли хоть в чем-то убедить, кроме того, в чем и убеждать не приходилось: что и в Кремль приходит старость, а следом – смерть. Но Игорь Кириллов ежедневно, в 21 час, в программе, которая симптоматично называлась «Время», являл собой образ бодрой, деловитой, парадной неизменности, исправно воспроизводя чужие слова с самой правильной интонацией и с безупречными ударениями.
Низким серебристым баритоном.
Слова менялись в зависимости от повестки дня, но величавые смыслы, которые за ними стояли, оставались замороженными, и неизменность появления и облика нашего глашатая работала на центральную мысль официоза: «Так было, и так будет впредь»! Это самоуверенный афоризм давнишнего начальника имперской полиции и жандармерии Макарова за пять лет до 1917 года провозгласившего, что охраняемая им система устроена на века, точным эхом отзывается где-нибудь в 1975 году.
Вывеска постоянства. «Этот край недвижим. Представляя объем валовой чугуна и свинца, обалделой тряхнешь головой, вспомнишь прежнюю власть на штыках и казачьих нагайках, но садятся орлы, как магнит, на железную смесь. Даже стулья плетеные держатся здесь на болтах и на гайках», – формулировал Иосиф Бродский в своем мало кому тогда известном стихотворении «Конец прекрасной эпохи». Поэта подташнивало.
Кириллов – самая нержавеющая, как чудилось, гайка той великой спайки, без срока амортизации. Однажды в интервью, за пять лет до смерти, он рассказал о «страшном моменте 1 сентября 1983 года, когда был сбит корейский «Боинг»».
Рассказ вполне характеризует нашего дисциплинированного героя. «Пришло сообщение, с которого и надо было начинать выпуск программы «Время». Честное, открытое сообщение о том, что это была наша ошибка, командования ПВО данного округа. И вдруг, буквально когда уже шла шапка программы «Время», прибежал выпускающий редактор Виталий Мирошников, белый, как полотно. Он выхватил у меня этот текст и дал мне совершенно другую страницу тоже тассовского материала – на первый пришло эмбарго из ТАСС. За то время, что шла шапка, я успел посмотреть только начало материала… У меня даже на какую-то секунду замерло сердце. Все было наоборот! Все было абсолютно наоборот! Другое совершенно сообщение! И настоящую правду об этом эпизоде, не очень приятную, зрители узнали только через тридцать лет».
Сказать по правде, эта уверенная, хорошо артикулированная кирилловская исполнительность и воплощаемая им формула надысторической стабильности вызывали у меня тогда отчаяние и отвращение. Ну так я был устроен. Мне хотелось перемен. Но читатель сегодня вправе со мной не согласиться. У нас в моде ностальгические воспоминания о времени, когда, по словам другого поэта, «страна отдыхала, как пьяный шахтер, И голубь садился на вывеску банка, И был безмятежен имперский шатер»…
Однако даже самые прочные ботинки изнашиваются. Перемен в итоге захотелось слишком многим. Дикий кореец Цой угадал и выразил то, что безвыходно бродило в общественном подсознании, и никакой Кириллов не мог с этим бороться. Да даже и не пытался. Он же был не борцом, а только голосом и лицом режима. Он его декорировал, а не защищал.
Лицо и маска
Перестав быть символом эпохи, Кириллов остался эталоном правильной русской речи. Немало людей горюют о том, что сейчас уж так не говорят. Да, времена изменились, и единой произносительной нормы, пожалуй, не осталось. Плюрализм без берегов смазал ее и растворил в речевых потоках современности.
Блогер фейсбука и специалист по шумеро-аккадским древностям Владимир Емельянов в эти дни не без оснований констатирует: «Это предпоследний диктор с образцовым русским языком. Осталась только Шатилова. Вообще мне жаль, что уходят дикторы той школы. Их дикция была как у актеров Малого театра. Их ударения безупречны. Они не испытывали трудностей с согласованием числительных. У них были красивые голоса. Сама их интонация была музыкальной. Когда я слышал голос Левитана в передаче «Пишут ветераны», то бросал все и слушал его голос как музыкальное произведение. Кириллов, как и Левитан, был голосом страны. Голосом строгим, вежливым, грамотным и доверительным. Благородный металл Кириллова в чем-то сродни голосу Тихонова, голосу Магомаева».
Нам же стоит подумать о том, как сочетались лицо и маска. Странным, но и показательным образом маска к лицу не прирастала.
Знавшие Кириллова вспоминают о нем, например, так:
«Он был абсолютно, как теперь принято говорить у молодежи, без понта… Хотя один «понт» у него был. Он курил трубку, а табак ему везли наши собкоры из-за кордона. И аромат от Игоря Леонидовича исходил… очень, ну просто очень не советский… У него и специальная зажигалка для курителей трубки была. Редчайшая вещь в то время в стране. И курил он везде, разве что в эфире не держал ее в зубах. Иногда, пародируя Брежнева, мог какой-нибудь анекдот рассказать, но в очень узком кругу, для своих…»
«Он был шутник и юморист. В то время часто можно было встретить любителей выпить, и он часто пародировал этих людей. Однажды иду в студию на «Эстафету Новостей» и вижу впереди идущего И.Л., который шатался из стороны в сторону, да еще и хватаясь за стену. Так и вошел в студию, пока не плюхнулся за стол за стол и засмеялся вместе со всеми – шутка удалась».
«Когда в лифте ехали, рассказывал про дачу и огурцы».
Эпоха двоилась. Она не требовала от тебя быть в парадной форме всегда, носить ее, не снимая. И Кириллов это прекрасно понимал. Не дурак был.
Конечно, недоброжелатели могут сегодня отозваться о Кириллове жестче. Как-то так: «Может, меня ностальгия захлестнула, может, я соскучился по этому бархатному голосу, называющему Сахарова и Солженицына отщепенцами! Может, мне вспомнилось как он, с таким интеллигентным лицом и безупречной лексикой вещал о необходимости жестокого подавления восстания в Праге, о зверствах американской и израильской военщины, о коварстве международного сионизма и ещё кучи разных приятностей!»
Но все-таки, когда говорят про его интеллигентную внешность и скромное закулисное обаяние, – это тоже он. И мне особенно по душе его признание, которое он сделал однажды в старости, когда у него брали интервью. Кириллов вспомнил, что телевидение было «живым», поскольку новости всегда шли в прямом эфире, он очень долгое время не видел себя на экране. Не было видеомагнитофонов, трансляция шла без записи. Но наконец наступил такой момент… И что же? «…я пришел в ужас. Когда я увидел себя, я так разочаровался, мне так было прямо страшно и стыдно за то, что я работаю на телевидении…»
Украли буквы
И все-таки слишком близкое родство с эпохой играет часто злую шутку. Главной ролью Кириллова так и осталась роль диктора ЦТ. В постсоветское время он появлялся иной раз в каких-то телепрограммах как осколок былого. Заслуженный ветеран проигранных битв.
Жизнь идет мимо тем и смыслов былого, как бы кому ни хотелось остановить время, отреставрировать и залакировать свежим ботоксом советское прошлое. Википедия фиксирует, что дочь Кириллова живет в Германии, а сын умер, организуя сафари в Камеруне.
Ну а сам он часто озвучивал рекламные ролики, отнюдь не гнушался. И ушел, когда пандемия удивительно и страшно меняет, беспощадно обновляет наш мир. Не факт, что к лучшему, но к иному.
Вообще же, будущее часто немилосердно. Параллельно с известием о смерти Кириллова я прочитал в фейсбучном посте, что на могиле писателя Юрия Тынянова с памятника на Ваганьковском кладбище украли все буквы имени и фамилии. Осталось только Ы.
Просвещенные комментаторы откликнулись на это философически: «Кржижановский вообще сказал бы, что они сами ушли …Представила себе, что осталось бы ТЫ, и вздрогнула».
Читайте также:
Читайте также:
Обсуждение
Самые последние новости
