Провокационная какашка
Московский августовский казус этого года – интенсивное обсуждение в социальных сетях и прессе временной инсталляции 48-летнего нью-йоркца, экспериментатора и провокатора Урса Фишера «Большая глина No4».
«Мои скульптуры отражают некий процесс», – заметил он как-то.
«Большая глина No4» появилась в Москве без анонсов, как с неба упала, и призвана была – есть такое мнение – отразить акт творчества. Фишер помял мягкую глину, увеличил ее кусок цифровым способом в 50 раз и произвел алюминиевую отливку результата. Результат – гигантская арт-фиксация начальной стадии творчества, с отпечатками пальцев мастера. Как бы приглашение насладиться соучастием, сотворчеством.
Сотворчество и состоялось в некотором роде. Лейтмотивом реакций на 12-метровую арт-провокацию Фишера и его российских агентов-галеристов стала фиксация (может быть, лишь малость наигранная) изумления и оскорбленности.
Ну, как-то так:
«Вам хочется о ней говорить и вы считаете, что она вписывается в облик Москвы??? Да это просто кусок какашки! Это изваяние переплюнуло даже самого Церетели! У нас что – нет талантливых скульпторов и нет красивых гармоничных скульптур, кроме как наложить такую кучу и сказать, что это супер?»
Все у нас в Москве прекрасно – только вот Урс Фишер пришел и нагадил.
Читать также : Интимное золото полковника Сафонова
Сам Максим Галкин, великий и ужасный шоумен и супруг Аллы Пугачевой, не сдержался и выдал вот такое: «Да простит меня Урс Фишер и фонд, который это ставит. Я так понимаю, это не за деньги налогоплательщиков, это частные инвестиции в развитие современного искусства, но это не отменяет того, что это просто выглядит как 12-метровая стопка не очень аккуратного дерьма. Это кошмар! Но это как бы современное искусство».
Кусок какашки. Сравнение с одиозным, для многих чуть ли не тошнотворным скульптором Зурабом Церетели, адептом гипертрофированных визуализаций и фаворитом бывшего мэра Москвы Лужкова характерно. Хуже Церетели – это значит дальше ехать некуда. (Хотя есть же еще Салават Щербаков!)
Фишер не новичок в Москве. У него была выставка «Маленький топор» в галерее «Гараж» пять лет назад, а на площади перед музеем все желающие под руководством художника и его ассистентов лепили из глины, что им хотелось. Большого ажиотажа и тем более массового неприятия тогда это не вызвало. Хотя и в этой акции можно было усмотреть атаку на святое искусство.
На сей раз огромный фишеровский артефакт был выставлен у созданного радением миллиардера Леонида Михельсона центра современного искусства ГЭС‑2 (он откроется осенью), в критической близости с Кремлем и храмом Христа Спасителя (а также Петром I того же Церетели), и сразу вызвал форменную обструкцию публики, причем зачастую той, какую трудно было заподозрить в живом интересе к современному искусству.
Но тут случился ментальный сбой. Казалось бы, москвичи видали всякие виды и давно закалились в трудной битве жизни. Но нет. Нашла коса на камень. Возможно, вина острой реакции на арт-проект – избыточная сакрализация пространства в центре пресловутого Третьего Рима, где, как известно, «круглей всего земля».
Насыщенность историческими ассоциациями, давними и недавними. Как приговорил один известный московский блогер, «бессмысленно и бездарно было ставить работу Фишера в Москве на Болотной площади». Надо понимать: там, где казнили самозванца Емельяна Пугачева и происходили события, связанные с движением белой ленты, не место арт-провокациям.
А может быть, столичные жители просто немножко перегрелись. Лето выдалось знойное. Не будем сбрасывать со счетов и общий депрессивный фон пандемии и прочих социальных перипетий, травматическую депрессию, чувства усталости и бессилия, которые требуют хоть какой-то гиперкомпенсации.
Историки пишут, что репрессии конца 30‑х годов в той же Москве разворачивались в атмосфере почти эйфорической («Жить стало лучше, жить стало веселее», – прозвучало тогда неспроста). Сегодня гайки снова, что ли, закручиваются, но радости нет, как-то наоборот: люди ищут новые поводы ненавидеть. Так пишут признанные столичные аналитики общественных вкусов Анна Наринская и Григорий Ревзин.
А Ксения Собчак, небезуспешно подвизающаяся в роли enfant terrible российской политической и медийной авансцены, и вовсе осудила социально косных соотечественников с присущей ей неуклюжей грацией:
«…казалось бы, при чём тут политика и власти? А при том, что это показатель (вот это вот восприятие современного искусства), показатель того, что наши широкие народные массы заслуживают своих правителей. Это все на том и держится: люди не хотят ничего нового, не хотят ни во что вникать, не хотят ничего современного.
Дремучее сознание живет в головах тех же людей, что год за годом, десятилетие за десятилетием выбирают стабильность. И им памятник дедушке Крылову на Патриках или картины Шилова всегда будут нравиться больше, чем вот эта вот классная крутая штука. Вензеля на гипсокартоне, французский замок в русской деревне, шутки про тёщу, голубой огонёк с оливье и вот это вот всё. И правители начинают потакать этому вкусу, а не развивать его. Зачем еще и этим вызывать хейт, если можно „дёшево“ нравиться?».
Арт-объект Фишера появился еще в 2014 году и выставлялся в Нью-Йорке, на площади перед Seagram building, и во Флоренции, перед Palazzo Vecchio. Вызывал ли и там он такие же страсти? Мнения расходятся. Вроде как нет, не вызывал, ничего похожего по накалу страстей не происходило.
Да и в Москве есть люди, которые настраивают себя на более разнообразные культурные ассоциации. Находят в инсталляции что-то от роденовского мыслителя, от образов творчества Пабло Пикассо, от палеолитических венер и даже от «факела революции».
Мыслящие более глобально и, так сказать, альтернативно отыскали в этой ситуации свидетельство того, что пространство Москвы в ХХ-начале XXI веков было искажено настолько, что в него в принципе не вписывается современное искусство.
Ну, или вписывается, но путем упразднения своего окружения. В виртуальном развитии темы московский дизайнер Константин Коновалов, автор схемы метро 2030 года, поместил скульптуру Фишера на Лубянскую площадь – туда, где прежде стоял Железный Феликс и куда его то и дело норовят вернуть адепты плаща и кинжала (склянки с ядом). Да на этом, пожалуй, можно закончить многолетний спор о том, что должно быть на Лубянской площади: фонтан, памятник Александру Невскому, Ивану III, Дзержинскому или просто сквер.
Одно время ландшафтные дизайнеры КБ «Стрелка» пытались сделать из этого места одно из главных городских пространств, но у них ничего не вышло. Архитекторы получили комментарии от обитателей зданий, которые окружают площадь: «Они запретили размещать на площади скамьи, детскую площадку и любые строения, а также попросили заменить деревья кустарниками». Фишер их, возможно, устроит.
Обструкция «Большой глины» кое-что говорит нам о современной Москве, где трудами доброхотов можно в публичном пространстве, в центре столицы державы, блюдущей (хотя бы на словах) стандарты высокой, «скрепной» морали, прямо на Болотной набережной, предъявить такой весьма нетривиальный образчик актуального искусства, но в итоге получить взрыв негативных страстей, ответивших на то, что оказалось воспринято как вызов приличиям.
ОК, по крайней мере, все теперь знают, что в Москве есть еще один очаг contemporary art. Если же любопытствующему читателю интересно знать именно мое мнение про инцидент с Фишером, то я скажу: его проект, на мой вкус, слишком предварительный для реального творческого соучастия, предложение к сотворчеству здесь работает не слишком удачно. Хотя примитивная копро-фиксация публики при восприятии этого арт-объекта удручает гораздо больше.
На прошлой неделе я всласть побродил по Будапешту и Львову. Это отдельная песня, но легко заметить: эти города, как и многие прочие в Европе, включая, кстати, Петербург, отчего-то больше расположены к той актуальной кривизне художественного пространства, которая – хотим мы того или не хотим – стала нормой городской среды.
Иное дело, что и для меня – трудноразрешимый вопрос: где сегодня в этой среде кончается сфера, связанная с благочестивой историей памяти, с монументами великому прошлому, и начинается артистическая эксцентриада, гротескная уличная какофония, ироническая буффонада, отчасти даже сатира. Где мемориальное пространство перетекает в нейтральные сферы свободных художественных и бытовых ассоциаций или просто в зону релакса.
Скажем, скульптурное изображение актера Гезы Хофи на пештском Бродвее, улице Nagymezo, – образ насмешливой смерти, скелета в плаще и шляпе, который держит в мускулистой руке голову Хофи, отделенную от его подвешенного в воздухе тела, причем Хофи в этой связи вовсе не тужит и выглядит вполне довольным. Как это истолковать: как апологию или как насмешку?
А вспомним споры о поведении посетителей мемориала убитых евреев в Берлине по итогу фотопроекта Шаака Шапири Yolocaust (2017): уместно ли там веселиться?.. Возможно, дефицит общего смысла и плюрализм интерпретаций связаны с иссяканием общей исторической памяти, с невероятным разнообразием современных идентичностей.
Туринский арт-критик Франческо Бонами неспроста высказался по поводу «Большой глины» в том духе, что современное искусство лишено предрешенного художником смысла и ждет реинтерпретаций от каждого участника артистической коммуникации: «Произведение в городском пространстве должно быть простым, в некотором роде безликим и абстрактным, чтобы любой из нас смог сформировать о нем свое личное мнение или эмоционально на него прореагировать».
Моя собака с этим разобралась лучше. Или по-своему. В Будапеште она снисходительно позволила выгулять ее красавчику Рональду Рейгану (есть там памятник ему без постамента, с вытянутой рукой, в которую нетрудно вложить поводок) и гневно облаяла уличного разносчика газет, экспрессивная скульптура которого расположена там же в недальнем соседстве.
Собачьему сердцу не прикажешь.
Читать также :
Читайте также:
Обсуждение
Самые последние новости
