Бахыт Кенжеев принадлежит миру. Памяти поэта
Бахыт Кенжеев принадлежит миру. Памяти поэта
Бахыт Кенжеев принадлежит миру. Он родился в Казахстане и считал себя казахским русскоязычным поэтом. Жил первую часть жизни в Москве, а вторую, с начала 1980‑х годов, в Америке. «Давайте называть вещи своими именами, это была никакая не эмиграция, а именно изгнание», – это его слова.
Читайте также: Москва: приговор поэтам. Они просто читали стихи
В 1982 году он вынужденно уехал из СССР в Канаду, в 2008‑м перебрался в Нью-Йорк. Наездами бывал в Казахстане, России и Украине. Писал по-русски. Дважды номинировался на Нобелевскую премию по литературе.
О параболе своей судьбы он говорил не раз. А однажды привел такой пример: «Есть такой замечательный мой любимый писатель, думаю, что лучший на сегодняшний момент русский писатель Михаил Шишкин. Несколько лет назад в интервью его спросили: не ностальгирует ли он по России? Он живет в Швейцарии. Он говорит: «Я считаю, что уважающий себя русский писатель сегодня обязан просто жить за пределами России»».
Как он эмигрировал
Рассказ о том, как он покинул СССР, Кенжеев давал в разной тональности. Мне нравится тот вариант, который опубликован казахстанской редакцией Радио Свободы.
«Я женился по расчету на канадской гражданке. Лорочка, Лаура Бераха, ныне завкафедрой русского языка в Монреальском университете, была в Москве стажером. А я очень хотел уехать и немножко дружил с разными иностранными девушками. Мы, значит, подружились с этой иностранной девушкой, и тут я почувствовал, что мы не просто подружились, что как-то я в нее немножко влюбился. Лорочка, говорю, давай ты за меня замуж выйдешь. А Лорочка, не будь дурой, говорит мне: «Бахытик, я же вижу, что ты уехать хочешь. Пожалуйста, я готова за тебя фиктивно выйти замуж, я тебя увезу, и ты будешь счастливым эмигрантом». Я отвечаю: «Лорочка, но я же тебя как-то люблю, поэтому либо серьезно, либо никак». Она очень озадачилась. Очень.
Некоторое время мы продолжаем счастливо друг друга любить, потом я говорю: «Лорочка, ну ты вообще думаешь за меня замуж выходить?» Она отвечает: «Ну ладно, хорошо, я готова за тебя выйти замуж, хотя и очень сомневаюсь, что из этого что-то выйдет». Мы подаем с ней документы в ЗАГС, ждем три месяца, — наконец, приходим регистрировать свой законный брак с целью отъезда за границу и получения иностранных документов, нас благополучно регистрируют, мы едем с Лорочкой домой на «Волге» на какое-то нищенское празднование нашей свадьбы, и Лорочка говорит: «Ну что, мне через месяц уезжать, как у меня с документами?»
И я говорю лучшую фразу в своей жизни: «Лорочка, в Москве распространилось мнение, что я женился на тебе не по любви, а чтобы уехать за границу. И чтобы никто никогда в жизни не мог этого сказать, ты никуда не едешь и мы будем жить в Москве. Мы найдем тебе работу, будем жить бедно, но честно, потому что я женился по любви, а не за иностранный паспорт».
Мы четыре года прожили в Москве, а потом…»
«А потом произошло следующее: посадили одного писателя, и мы с друзьями выступили в его защиту. Надо сказать, что наша с Лорой квартира была маленьким островком свободы: у нас паслись лучшие писатели Москвы, бывала запрещенная литература. И вот Лора поехала в Ленинград на выходные, а в пять утра в субботу, когда она была в поезде, в квартиру ворвались пять человек габэшников и начали все перерывать. Они изъяли у меня два мешка всякой антисоветчины и пишущую машинку, а я остался как одинокий хрен в пустыне. Помню, один из них еще жаловался, что у меня пыль под кроватью: так, говорит, жить нельзя». Это яркий фрагмент из рассказа о прошлом в еще одном издании.
В итоге Кенжеева вызвали во всемогущий и страшный КГБ. Потом еще и еще. И на одном из вызовов сказали: «Бахыт Шукуруллаевич, мы от вас устали, вы печатаетесь за границей, вы устроили из своей квартиры антисоветский притон, но у вас есть выбор: вы можете уехать на восток или на запад. Вам повезло, у вас жена – иностранка».
«Выбор был очевиден. На самом деле, если бы не это, то куда мне ехать-то? Мне было так хорошо в Москве, я дружил с самым цветом московской литературы: поэты Пригов, Рубинштейн, Гандлевский не выходили из моего дома, за водкой мне бегали».
Антибукер
С Кенжеевым мы в один год (последний в прошлом веке) стали лауреатами давно забытой литературной премии Антибукер – и оба ее не получили. Учредитель, некто Третьяков, ее зажал.
Но зато – ну не фантазия же это, не обманка слабой памяти – именно тогда, в знаменитых московских банях, Сандунах, превращенных в премиальный подиум, я его и видел, и мы перемолвились двумя словами (не больше).
Или это было на каком-то другом фуршете? Жизнь казалась бесконечной и щедрой на грядущие встречи, литературная Москва бурлила и кипела, надеясь победить усугубляющуюся провинциальность и стать не ядром так зерном культурного мегаполиса.
В тогдашней литературной среде, мире распахнутых дверей и окон, он был живым трансфером в открытое пространство мировой культуры.
Там давно не так.
А теперь и этот голос угас.
Казахский поэт. Пишет на русском языке
Сам себя Бахыт Кенжеев называл казахом, но русским поэтом. А в последние годы его стали называть казахским поэтом, пишущим на русском языке. И ему, он признался, это нравится.
«Меня увезли из Казахстана трехлетним, я вырос в Москве, я русский поэт, моя мама русская, но я казах. Мой первый родной язык был казахский, как ни странно это теперь. Мне указывают, что в моих стихах для русского человека слишком много мотивов степи, кочевничества. Это какие-то очень тонкие механизмы, через которые предки влияют на мое мировосприятие», – говорил он.
И, размышляя о культурно-политических материях, еще так: «Быть казахом выгодно. Это дает ощущение внутренней независимости, потому что ты не принадлежишь к «великой державе». Я же прожил большую часть жизни в Канаде, и Канада тоже не великая держава. А сейчас я живу в Америке. И очень ощущаю «бремя белого человека», «бремя великой державы». Это не нравится».
О текущем моменте
Как реагировать на злобу дня? На невыносимый дрейф недавних друзей в сторону мракобесия?
Бахыт Кенжеев рассуждал об этом недавно: «Я до сих пор немного озадачен: вижу, что некоторые мои друзья, которые стали фашистами, стали писать фашистские произведения. Я не буду называть имен, чтобы не разжигать огня. Просто здесь мои отношения с ними кончаются раз и навсегда, потому что писать поэтические произведения – это как интимная жизнь девушки: если уж ты это делаешь, то надо делать только по любви и абсолютно честно. А когда талантливый человек начинает сочинять агитки в духе журнала «Крокодил» 1930‑х годов, у меня встают волосы дыбом, и я прекращаю с ним всякие отношения, потому что это совершенно невозможно, это по-русски называется «проституция».
Но есть тоньше вещи. У человека могут быть любые политические убеждения. Я плюралист, я либерал, я уважаю политические убеждения моих врагов. Тем не менее я писатель, я считаю, что писательская деятельность – это совсем святое. Писатель рожден для того, чтобы… как написал, кажется, Лермонтов, «провозглашать я стал любви и правдой чистые ученья». А как только писатель начинает ставить свое творчество в подчинение своим политическим убеждениям – если, конечно, они не являются убеждением всеобщей любви и равенства, – то тут становится очень плохо и неприятно. Когда моя бывшая подруга пишет серьезные, хорошо рифмованные стихи про трагедию в Буче и эти стихи являются зарифмованной пересказкой методички ФСБ, извините, после этого я не могу подать ей руки».
Нетрудно в принципе догадаться, о какой живущей в России поэтессе идет речь. Но Бахыт Кенжеев ее не назвал тогда, не будем и мы называть.
По-прежнему изучают Гёте
Казахского языка он не знает, так получилось. А русским владел, как никто. И вот наше время, заставившее проблематизировать свой статус и как-то объяснить себе свою связь с русским языком. Если теперь отношение к русскому языку во всем мире меняется и он будет восприниматься как язык агрессора, как в сороковых годах прошлого века воспринимался немецкий язык.
Бахыт Кенжеев говорил об этом так:
«Я бы не драматизировал. Самой провинившейся страной 20-го века с точки зрения истории считается Германия, да. Но на статусе немецкого языка и немецкой культуры по большому счету это не очень отразилось. По-прежнему изучают Гёте, по-прежнему есть Институт Гёте, который занимается описанием немецкой культуры по всему миру.
Но, правда, и Германия после войны стала другой страной, причем принципиально другой. То есть одной из самых передовых, продвинутых, демократических, чудесных стран мира.
Так что я думаю, что это всё не на века. То, что сейчас города Европы переполнены украинскими беженцами, и то, что сейчас все эти беженцы рассказывают европейцам о том, как бомбили квартиры, то, конечно, это не может не отразиться на репутации нынешней России под руководством нынешнего режима. Но я не думаю, что будет нанесен какой-то серьезный ущерб русскому языку. Русский язык — это язык Платонова, Мандельштама, Бабеля. …А то, что творится сейчас, я думаю, дело проходящее».
«Тут популярно, что надо отменять русскую культуру, культуру на русском языке, и так далее. Я на эту тему придумал отмазку, на которой стою и буду стоять: всю жизнь я пытался говорить и писать на русском языке Набокова и Мандельштама. Мой русский язык, моя русская культура не имеет никакого отношения к культуре Брежнева и Чикатило. Ну, так давайте об этом не будем говорить, просто будем заниматься своим делом. Бывает всякая русская литература. У меня несколько друзей бывших сломались, начали писать Z‑поэзию, Z‑прозу и прочее. Что я могу сказать? Я могу только заплакать на это, печально. Я лично не изменился, я не считаю, что русский язык в чем-то виноват. Русские солдаты в Украине, никто из них Достоевского не читал».
Мир накрылся медным тазом
О поэзии Бахыт Кенжеев сказал однажды: «Видите ли, смысл поэзии совпадает со смыслом религии. Он в том, чтобы выразить любовь. И как только в поэзии начинается ненависть, она перестает быть таковой».
Он прислушивался к себе, но слышал и время, до самых последних лет. Вот его стихотворение, из последних, оно опубликовано в последнем, шестом номере московского журнала «Знамя».
Написано оно отчасти и на немецком языке. Какое бы объяснение вы этому ни дали.
мир накрылся медным тазом рухнул нахер да
чудный свет что был предсказан дамы господа
никого уже не лечит тьма алмазных звёзд
тыщи поминальных свечек на казённый кошт
взвоем о святом граале станем hände hoch
отшумели проиграли ах а может ох
плачу auf wiedersehen мой слепой авгур
заблудившийся в музее восковых фигур
Читайте также:
Читайте также:
Обсуждение
Самые последние новости
