Дефицит идей путинской России

При сегодняшней оценке возможности экспансии путинского режима у критически настроенных к нему аналитиков можно увидеть две трудно согласуемые базовые модели.

Дефицит идей путинской России. Иллюстрация: Rongvold

Первая модель: армия России слаба, логистики нет, всё разворовано, мотивации у российских солдат нет; экономика РФ отсталая, единственный экспортный товар — энергоносители; очевидна критическая зависимость РФ от импорта; после введения санкций экономический и социальный кризис углубляется; стратегии у режима нет, просчитывать даже на пару ходов вперед он не может (сопротивление украинцев, жесткая реакция коллективного Запада, арест золотовалютных активов, отсутствие союзников); ресурса для внутренней масштабной террористической политики (подобной 1937–1938 гг.) у режима нет — ни идейного, ни демографического, ни экономического.

Вторая модель: Путин по своим экспансионистским возможностям – это новый Гитлер; Украине грозит завоевание и русификация; но Путин не остановится на Украине, после завоевания Украины или даже синхронно с этим завоеванием, шантажируя Запад ядерным оружием, он начнет вторжение в страны Балтии и Польшу; Путин и его окружение давно и последовательно реализуют стратегию восстановления Российской империи то ли в границах СССР, то ли в границах империи Романовых. Когда начали? С приходом Путина к власти в 1999 году? С Мюнхенской речи 2007 года? С подавления белоленточных протестов 2011–2012 годов? С событий в Крыму и Донбассе в 2014 году? А может быть, эти границы вообще не определены. В ближайшей перспективе политический режим в России превращается в подобный Северной Корее, и нас ждут массовые репрессии в духе 1937–1938 годов.

Органично совместить эти две модели невозможно. Принятие одной предполагает отвержение другой. Выбор одной из этих моделей — это не просто политологическая игра. Это еще и картина мира, на основании которой принимаются важнейшие решения — как на личном, так и на коллективном уровне.

Для того чтобы мы могли понять, какая из двух моделей адекватно описывает путинский режим, полезно было бы обратить внимание на ряд идеологических компонентов путинской России. Сегодня политологи обсуждают вопрос о типологии и характере путинского режима, пытаясь найти для него классификационные рамки. Но это оказывается довольно сложным, да и бесперспективным занятием, поскольку особенность современной путинской России как раз и обнаруживается в ее несводимости к другим идеократическим диктатурам прошлого.

Одним из ключевых элементов современной российской государственности, резко отличающим ее от «классических» идеократических диктатур прошлого и настоящего (от СССР, фашистской Италии, нацистской Германии, КНР, КНДР, имамитского Ирана и пр.), является отсутствие у нее формализованной официальной идеологии. Это положение закреплено в российской конституции.

Еще один важный момент, прямо связанный с предыдущим, – это отсутствие в путинской России правящей партии с жесткой идейной и организационной структурой (большинство авторитарных идеократий XX века), либо монополии на власть у сословной группы, формируемой на базе религиозной идентичности (шиитское духовенство в Исламской республике Иран).

Наличие такой идеологии и ее организованного коллективного носителя является таким фактором, который в зависимости от состояния государственной системы может либо содействовать завоевательной экспансии диктатуры, либо поддерживать ее внутреннюю устойчивость. Такая модель оказывается мощным ресурсом, который уже в силу самого своего наличия обеспечивает своих сторонников развернутой картиной мира и мотивирует их на участие в амбициозных проектах режима, в том числе и его внешней военной экспансии. Такая идеология в руках правящей авторитарной партии или духовенства сама по себе формирует политический курс государства, позволяет на всех уровнях государственной иерархии (гражданской и военной) формулировать цели и задачи каждого звена управления. Если, к примеру, государство объявляет своей идеологией коммунизм, то любое вторжение в другую страну принимает формы ее «освобождения» от эксплуататоров и распространения на нее самой справедливой социально-политической системы. И, напротив, отсутствие такой идеологии создает острый дефицит смыслов, особенно в условиях обострения социального кризиса. А любая война, безусловно, такие кризисы производит или стимулирует.

Возможно, что путинский режим попытается создать такую идеологию и такую партию. Однако, если посмотреть на опыт существовавших или существующих диктатур, то становится очевидным то, что создание такой идеологии и такой партии предшествовало внешней экспансии режима, а не нагоняло ее. Отсутствие у путинской России такой модели к моменту вторжения в Украину является наглядным индикатором слабости режима, его фундаментальной интеллектуальной ограниченности. Создается впечатление, что провальная украинская кампания стала как раз результатом идеологической пустоты путинской России.

Наглядной иллюстрацией ущербности современной российской государственности является ее эклектизм: памятники Ленину и сохранение его мавзолея оказываются совместимы с многомиллиардными состояниями путинских олигархов, а трехцветный стяг, под которым воевала армия Власова, — с гипертрофированным культом «Победы» и апологией Сталина.

Эта идеологическая эклектичность и непоследовательность путинской России показывают ее слабость, неспособность ее политической элиты к созданию долговременной стратегии, отсутствие у Путина внятного интеграционного проекта. И этот идеологический провал позволяет сделать вывод о том, что путинская Россия обречена на поражение в противостоянии с миром открытого общества.