Больничный мини-автобус перевозит умирающего старика в хоспис. Тут в машину запрыгивает беглец из тюрьмы, за которым охотится полиция.

Сестра моя жизнь фото 1

Поэт Гоша и его жена, художница Маша пригласили в гости другую творческую семейную пару, Глеба и Таню. Скоро вся водка была выпита, и Гоша отправился за новой бутылкой. Когда он вернулся, то увидел в постели трех голых людей. Согласно словам Маши, она просто уснула и ни с кем сексом не занималась. Просто кровать в маленькой квартирке была всего лишь одна. Согласно Гоше, там была оргия и Глеб периодически вставлял член то в свою жену, то в чужую. Но так как все участвующие были в стельку пьяны, то полную правду мы никогда не узнаем. Гоша не захотел слушать никаких оправданий, схватил бейсбольную биту и стал всех лежащих фигачить. Разбил Маше голову. Глеб, защищаясь, разбил табуреткой голову Гоше. Когда приехала полиция, то все, включая Машу, показывали, что виноват Гоша, и вначале всех четверых забрали в Кони-Айленд, в госпиталь, а потом Гошу одного оттуда перевели в тюрьму.

Читайте также: Бедный Марик

Я тогда работал водителем в медицинской транспортной компании. В тот день я допивал утренний кофе и ел бутерброд с тунцом, сидя за рулем грязного вэна. Открыл широко окно. Весна. Становилось теплее. Зацветали деревья, и пели птички. Идиллию прервал диспетчер. Он заорал по радио, как недорезанный:

— 37‑й! 37‑й! Где ты? Я тебя убью, если ты сейчас не отзовешься!

Я отложил бутерброд:

— И тебе тоже доброе утро, Петя!

— Поедешь к больнице Маймонида в Боро-Парке и возьмешь Абрама Дризмана в хоспис. Ты знаешь, как он выглядит?

— Абрама? Да, хорошо. Замечательный мужик.

— Ну он такой замечательный будет еще месяц или два в лучшем случае. Вези аккуратно. Не надо раньше времени.

Гоша просидел в тюрьме три дня, и его привезли в суд. Охранник подвел его к двери комнаты, где должно было рассматриваться его дело, и отлучился в туалет. Гоше неожиданно очень захотелось покурить. Он просто накинул куртку на наручники и пошел. Чтобы выйти из суда, надо было пройти три фильтра контроля, где показывают удостоверения. Но, как и на любой проходной, те, кто часто там ходят и знают охранников, ничего не показывают и просто кивают головой, спрашивают охранника «Как дела?» и идут дальше, не дожидаясь ответа и ничего не показывая. Возможно, если бы Гоша пытался перехитрить охранников и они бы попросили его предъявить удостоверение, не говоря уже о наручниках под курткой, то его бы попалили. Но Гоша шел просто и уверенно, как будто он там там был свой уже много лет, и никто не попросил его удостоверения. Это надо уметь! Через 10 минут Гоша вышел из здания суда и пошел пешком домой.

85-летний Абрам ждал меня у входа в Маймониде с огромным кислородным баллоном и маской. Я помог ему залезть в машину и затянуть баллон. Уже несколько раз я возил его на химиотерапию и знал немного. Я пристегнул его поясом, и мы двинули в сторону хосписа. Абрам попросил меня остановить машину, чтобы покурить. Мы затормозили в парке. Я угостил его сигаретами. Дризман снял маску и затянулся:

— Я вот в больнице видел ток-шоу. Так оказывается, есть такие люди — геи. Это мужики, которые других мужиков в зад имеют. Как они могут? Черти бесстыжие! Где их совесть? Достоевского они не читали?

— Ну если они по-другому генетически устроены, что можно поделать? Если их от женщин тошнит и рвать хочется, что, они должны через силу?

— Я вот со своей Сарой шестьдесят лет мучался, пока она в прошлом году не умерла, и ничего. Выжил! От этого еще никто не умирал! Умираю вот от сигарет. Геи хотят легко отделаться. Это нечестно!

Тут позвонила художница Маша:

— Саша! Мой неандерталец сбежал из тюрьмы. Меня сейчас пять полицейских приехали и охраняют. Ты ездишь на машине по городу. Если Гошу увидишь, скажи ему чтобы шел назад в тюрьму!

Тем временем Гоша шел по весеннему цветущему Бруклину. Он подобрал окурок и с наслаждением закурил. Потом зашел в итальянскую автомастерскую, и механик-сицилиец посмотрел вокруг, ничего не сказал, срезал ему наручники и дал бутылку пива. Жизнь была хороша!

На углу Макдональд Авеню и Кингс Хайвей я увидел Гошу. Мы притормозили. Беглец залез в машину. Опять все закурили, включая Абрама:

— Гоша! Мне Маша звонила. Ты совсем с ума сошел? Зачем ты сбежал из тюрьмы? Маша бы, как всегда, через пару дней отошла и заявление бы забрала, тебя бы так и так через неделю выпустили. А теперь побег. Это же серьезная статья!

— Ты понимаешь, старик. Курить очень хотелось. И я должен был перечитать сборник Пастернака «Сестра моя жизнь». Без курения я, может, еще бы и прожил, а вот без Пастернака не могу. И без Маши не могу уже. Ты же знаешь, как я ее люблю. Сколько у меня о ней стихов и песен! Это же просто так случайно получилось.

Абрам снял маску:

— В начале войны мы попали в окружение. Командир и комиссар застрелились. А я подумал — неужели я никогда не увижу своей Сарочки, не загляну в ее глаза, не поглажу по волосам. И мы с остатками моей роты пошли в прямую штыковую атаку на превосходящие силы немцев и прорвались. Так что ты, Георгий, молодец! Я бы тебя в свою роту взял бы. Мы бы с тобой из любого окружения вышли!

Я решил, что пора эту беседу прекращать, а то вдруг Дризман умрет, не доезжая до хосписа, или меня самого посадят за сокрытие беглецов.

— Так, Георгий! Вот тебе моя пачка сигарет и иди в тюрьму. Чем раньше ты придешь туда, тем меньше тебя будут бить!

Георгий вышел и скрылся в переулке. Промчалась мимо, мигая и крича, как недорезанная, полицейская машина. Дризман потушил сигарету, и мы опять поехали. Хоспис уже был за углом. Дризман задумчиво сказал:

— Я же и Сара, оба работали всю жизнь учителями в московской школе и бредили Пастернаком. Когда Сара заболела пять лет назад и уже не могла встать с постели и ничего не видела, я ей все время читал «Сестра моя жизнь».

P.S.

Шесть охранников здания суда были уволены, несмотря на многолетний стаж работы, потеряв пенсии. Их семьи потеряли не только деньги, но и хорошие государственные медицинские страховки. Профсоюз судебных охранников не смог их защитить. Гоша вернулся в тюрьму через три дня и получил два года за побег. По окончании отбывания срока его депортировали назад в Россию. Маша развелась с ним и переехала из Нью-Йорка в Сан-Франциско. Абрам умер через три месяца. На ночном столике у его кровати был портрет покойной жены и томик Пастернака.

Читайте также:

Подпишитесь на наш Telegram
Получайте по 1 сообщению с главными новостями за день
Заглавное фото: PublicDomainPictures/pixabay.com

Читайте также:

Обсуждение

Подписаться
Уведомить о
guest
0 комментариев
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии