Райнгольд Шульц «Смеходром» (сборник рассказов о российских немцах-переселенцах)

Рисунки Ирмы Риве

Обложка: Владимира Бондаренко

Сердечно благодарю Розу Зальцман, Андреаса Габриеля, Надежду Гильд, Чернего Любовь Семёновну, Наталью Наумовну. Тонконогую из Лейпцига и других за ценные советы и бескорыстную помощь в издании этой книги.

Многие рассказы уже публиковались в СМИ разных стран.

© Щульц Р. А.

Все права защищены. Публичное использование, воспроизведение через СМИ, перевод, использование в электронном виде, а также полная и частичная перепечатка или копирование – только с письменного разрешения автора.

ISBN 3−933673−38

Literaturkreis der Deutschen aus Russland

Литературное общество немцев из России

www.litkreis.de

Улыбайтесь, улыбайтесь, улыбайтесь,

Даже смейтесь, если вам смешно!

И на шутки никогда не обижайтесь,

Жизнь чудесна, прямо как в кино!

Прочитал сам, передай другому!

Литературное общество

«Немцы из России»

представляет своих авторов

Райнгольд ШУЛЬЦ родился во вторник 01.11.1949 г. на севере СССР в г. Сыктывкаре в семье высланных из Карелии, житомирских немцев-колонистов. Служил в ВВС в Великом Новгороде, затем в Крыму в филиале Центра подготовки космонавтов, после демобилизации работал в Коми Управлении гражданской авиации. Окончил Сыктывкарский государственный университет. Имеет двоих дочерей и внуков.

В ФРГ с 1990 года, живёт в Гиссене, работает на базе NATO.

Райнгольд член литературного общества в ФРГ «Немцы из России» и международной ассоциации писателей и публицистов, а также Берлинского литературного общества «Berliner-Literaturbund» и Международного Сообщества Писательских Союзов, правоприёмника Союза писателей СССР. Пишет стихи, басни, историческую прозу, юмористические рассказы, пародии, анекдоты, христианские и житейские истории, репортажи, сказки.

Литературный псевдоним – Папа Шульц.

РайнГОЛЬД печатался больше чем в 25 сборных книжных изданиях. У него более 700 публикаций в СМИ, которые удалось проконтролировать. Только «Забытый Алтарь» читается в 37 странах мира. Он автор многих интересных брошюр «самсебеиздата», которые копируются переселенцами за свой счёт. Райнгольд Шульц издал книги: «Избранное» – стихи и проза. «Анекдоты папы Шульца» – юмор переселенцев. «Перелётные птицы» – исторические рассказы о российских немцах. «Воскресение» – христианские рассказы». «Смеходром» – смешные юмористические истории.

Подготовлены к печати книги. «Марбург» – путеводитель для туристов. «Общий котёл» рассказы о переселенцах, интервью, рецензии. «Полный вперёд!» – рассказы.

Райнгольд активно публиковался в России в журнале «Дальний Восток» (Хабаровск), «Работница», «Neues Leben» (Москва). В газете «Аргументы и факты» (Европа) Тираж 2млн. 960 тыс. экз., «Сибирская газета» (Новосибирск), «Заполярная Правда» (Норильск), «Красное знамя», «Дым Отечества» в Коми АССР.

Его произведения печатали в Казахстане, в Белоруссии, на Украине, в Польше, в Швейцарии, во Франции, в Финляндии, в Норвегии, в Греции, в Австрии, в Австралии, в Канаде, в США, во многих русскоязычных газетах и журналах Германии, переводы его рассказов появились в немецкоязычной прессе.

Папа Шульц победитель многих литературных конкурсов, обладатель ценных призов, почётных грамот и многочисленных откликов благодарных читателей. Его «Шульц-фильмы» неоднократно показывали в Германии по телевидению. На радиостанции «Немецкая волна», радио «Берлин Бранденбург» действовал юмористический радио клуб «В гостях у папы Шульца».

Интересно и весело вспоминают его творческие встречи в Гиссене, Марбурге, Марсберге, Мюнхене, Москве, Ветцларе, Вайльбурге, Вюрцбурге, Кёльне, Корбахе, Бонне, Бад-Годесберге, Гельзенкирхене, Детмольде, Дрездене, Лейпциге, Оерлинсхаузене, Берлине, Барселоне, Гааге и в других городах.

Для того чтобы подробнее познакомиться c его творчеством достаточно войти в интернет и набрать на русском или немецком языке его псевдоним «Папа Шульц», настоящее имя Райнгольд Шульц или названия его книг и рассказов.

У автора налажена своя система распространения «Книга-почтой». Всего за одно евро почтальон принесёт вам книгу прямо на дом. Это очень удобно, а книги с автографом можно заказать круглосуточно по электронному адресу: [email protected] или вечером по телефону 0641 – 5 81 72 26. Звоните!

Информация в интернете:

E‑mail: [email protected]

E‑mail: [email protected]

www.litkreis.de

www.papa-schulz.strana.de

www.rd-zeitung.de/literatur/schulz.htm

www.apia-germany.de/mitglied.html

http://www.gamy.info/ru/schulz.html

www.google.ru/ Райнгольд Шульц

forum.userline.ru/myforum26104227

www.geest-verlag.de/autorenbios/schulz-reinhold-vita.

http://rg-blog.de/downloads/autoren_liste.pdf

www.valentinev.com

http://wg15.odnoklassniki.ru/dk?st.cmd=userSelf&tkn=4001

http://a‑keller.de/

http://schreibwerkstatt-stuttgart.de/#Unsere%20Autoren

http://schreibwerkstatt-stuttgart.de/autoren/Reinhold%20Schulz.html

http://schreibwerkstatt-stuttgart.de/autoren/Ellina%20Schulz.html

Дорогой читатель!

Книга Смеходром – это запасной аэродром для смеха и не только… Это вроде как на аэровокзале объявили задержку Вашего рейса, и пошло: смех сквозь слёзы.

Полились разговоры, воспоминания, огорчения и смешинки, с одной стороны, задержка – это плохо, но как редко случается в жизни так, что нам спешить никуда не надо. Остановись, мгновенье…

СМЕХОДРОМ – это своеобразный сборный пункт разных личностей, перекрёсток, вокзал, место пересечения чувств, людей, общения, событий, историй, путешествий, грусти, смеха, эмоций.

Ситуации на любой вкус. Базар, вокзал… СМЕХОДРОМ!

СМЕХОДРОМ – мой маленький подарок читателю с пожеланиями большого счастья! Смех – примиряющая сила, над кем посмеялся, тому и простил. От всей души желаю вам понравиться! Дух книги, как вкус жизни, надо уметь чувствовать. Книга – это окно, сквозь которое выглядывает душа автора. «Поделись улыбкою своей, и она к тебе не раз ещё вернётся».

Потребление юмора на душу населения – важнейший показатель благосостояния народа, поэтому в Германии надо создать новое литературно-общественно-политическое движение «Писатели против ветра!». Говорят, хорошо смеётся тот, кто смеётся по собственному желанию! Смех – это язык счастья. Я так хочу, чтобы все были счастливы!

Первое апреля – день смеха, а со смеходромом смеяться будешь каждый день. Почаще и погромче смейтесь от души. Это особенно полезно тем, кто должен находиться на диете. Смех помогает легко сбросить лишний вес и производит жизненную энергию. Хорошее настроение прекрасно защищает организм от простуды. Смех гарантирует всем несокрушимость иммунной и нервной системы.

СМЕХОДРОМ – радикальное средство от скуки. Он предназначен для приёма внутрь через глаза. Рекомендуется принимать несколько раз в день. Противопоказаний и побочных эффектов нет! Литература-смехотура. Эта книга наделяет своих читателей большими дозами отличного здоровья и хорошего настроения. Минута смеха добавляет год жизни… Условно!

Желаю вам бессмертия.

Папа Шульц

ПРИЗЫВНИКИ

Прошлое – это родина души! Часто вспоминаю детство. На уборку урожая к нам приехали демобилизованные матросы и солдаты. Я тогда был первоклассником, смотрел на них снизу вверх, они казались здоровенными дядьками. Мужественными, сильными, красивыми. Мы, пацаны, бегали за ними по пятам, выпрашивая звёздочку, значок, бескозырку или пилотку. Мы завидовали им и мечтали быть такими же. Сейчас, когда я смотрю на современных солдатиков, мне кажется: Боже мой, какие это дети! Разве они что-то смогут сделать против матёрых мужиков? Мы – другое дело! Мы были патриотами и романтиками. Мы хотели служить в армии, хотели отдать долг Родине, хотя взаймы, вроде, ничего не брали. Но, как в песне поётся: «Перед Родиной вечно в долгу!».

Меня призвали в армию осенью, в ноябре. Рано утром, в восемь часов, всех призывников построили, сделали перекличку, отобрали паспорта, выдали по военному билету, заставили выучить наизусть его номер, посадили в автобусы и повезли на сборный пункт в Княж-погост. В армию я хотел, но уйти намеревался тайно, чтобы даже мать не знала. Не хотел её слёз и расходов на проводы. Жалел её и деньги которые она так тяжело зарабатывала. Поэтому никому не показывал повестку, но всё равно всё выплыло наружу. На проводах я не пил ни капли спиртного, вообще не пил. Даже родня хором за столом не смогла переубедить и обижалась. В Княж-погосте – знаменитый перевалочный пункт призывников и… заключённых – высокий забор с колючей проволокой, часовые… Огромные ворота закрылись за нами на три года. В больших грязных комнатах – деревянные двухъярусные замасленные нары без ничего. Голые доски. Всё исписано ножами. Тысячи людей кантовались здесь. Мы заняли места компаниями. Пришёл начальник, сказал, что всем надо постричься налысо, но в парикмахерскую, где это удовольствие стоит 15 копеек, идти нельзя. Парикмахер будет стричь здесь – приготовьте по рублю. Он стриг нас быстро: лежали мы на нарах головой к проходу, в руке держали рубль. Парикмахер, седой еврей, был добр и ласков. Ногой он подвигал старый таз, куда падали наши кудри, деньги исчезали в оттопыренных карманах. Через час мы не узнавали друг друга. Все были, как колобки.

После этого – строем в баню. Тазов не хватало, набаловавшись и облившись водой, куряки стали собираться на улице. Когда остальные подтянулись, нас вернули на нары. Питаться пришлось из своих запасов. Утром приехали «покупатели». Всех построили во дворе. Офицеры стояли в красивой военной форме. Были и морские, но я любил авиацию и не сводил глаз с голубых погон. Каждый из них имел список, и они выкрикивали фамилии. Названный становился за его спиной. Меня и всю нашу компанию забрал к себе летчик. Новобранцев, теперь уже рассортированных по родам войск, развели в разные стороны, а потом – на вокзал, посадили в вагоны и повезли. Куда – военная тайна. Начался бардак, появились первые пьяные новобранцы, офицеры тоже были навеселе – все делилось поровну из котомок призывников.

Наконец, ночью приехали в Ленинград. Нас высадили и, несмотря на слякотную погоду, держали в строю, чтоб не разбежались. Под утро подали другой состав, снова погрузили. Тайна сохранялась до самого Новгорода, но тут вдруг раскрылась: везут в деревню Новоселицы – в ШМАС, школу младших авиаспециалистов. Там завели в огромный спортивный зал, построили в один ряд, содержимое рюкзаков и карманов велели разложить перед собой на полу, как на базаре. Явились сержанты и старослужащие. Тёплое бельё, ножи, интересные вещички забрали себе – «Не положено!». Возмутившийся получал наряд вне очереди и шёл мыть туалет. Остатки скарба теоретически можно было бы отправить домой, но как это сделать, никто не знал. Да и одежда у большинства – старьё, выбрасывать не жалко. Но были и богатые.

Затем, наконец, солдатская столовая: дали овсяную кашу – шпаклёвку. До чего же вкусно показалось после недельной сухомятки! В столовой стояла мёртвая тишина, только ложки стучали об алюминиевые миски. После обеда ещё одна баня. Все сразу не поместились и ждали на улице. Перед построением на снегу развели огромный костёр. Ребята затеяли возню, боролись, рвали одежду друг на друге без жалости: рукава, воротники, карманы – всё, что можно было оторвать. Ну, прямо бандиты, шпана. Наконец, вышла первая партия новоиспечённых солдат. Никого не узнать: погоны без знаков отличия, форма и «причёски» – одинаковые. Старую гражданскую одежду кидали в костёр вместе со своим прошлым.

В армии всё по трафарету. Подъём в 6 утра, отбой в 22.30, и весь день волчком. Нас учили всему. Раздеваться и засыпать за минуту. Одеваться за 45 секунд, пока горит спичка. Потом зарядка. Спортивная форма – трусы, сапоги. Три круга вокруг стадиона – это полтора километра плюс физические упражнения. По воскресеньям выбивали на заборе собственный матрас солдатским ремнём. Били его, как последнего гада. Тумбочки, табуретки, кровати в казарме выравнивали по ниточке, на заправленных одеялах наводили острые кантики. По ночам с Маруськой натирали в казарме полы мастикой. Маруська – это швабра. На всё, что нравилось и не нравилось, отвечали «есть!». Ходили строевым шагом и козыряли всем встречным-поперечным. Политическая и строевая подготовка была каждый день. Изучали радиодело и оружие массового поражения. На стрельбище палили из автоматов: у всех был свой «Калашников», его номер зазубривали наизусть. С утра до вечера, до тошноты, стучали азбуку Морзе – приём и передача. Четверг был назначен «химднём», значит, весь день находились в противогазах. В любое время суток – учебная тревога. И тогда – в поле, в глубокий снег. А там команда: «Противник слева, ложись!». В грязь или лужу падали, как подкошенные. Побрезгаешь – загоняют ночью к Маруське в коридор. Местные женщины утирали слёзы и кричали нашим старшим: «Что вы издеваетесь над ними!» А мы – грязные, потные и красные,– тяжело дыша, носились между двумя командирами до изнеможения. В столовой, не наевшись, заскакивали в хлеборезку выпросить пару кусков хлеба и, сунув их за пазуху, бежали строиться.

И тогда старшина звучным голосом подавал команду:

– Расстегнуть ремни…

Хлеб падал из–под гимнастерки на снег.

– Заправиться. Ровняйсь! Смирно! С песней, шагом марш!

И строй в 200 человек двигался, наступая на хлеб сотнями сапог. В порошок стирали, затаптывали, а съесть не давали. В столовой счастливчику в день рождения вместо овсяной каши за отдельный праздничный стол подавали жареную картошку, и все ему завидовали. Самым большим лакомством была сгущёнка. В банке пробивали две дырочки и в один прием высасывали содержимое. Ещё у каждого в кармане прятался кусочек сахара, конфеты были нам не по карману.

Здесь мы не видели ни одной юбки, одни погоны. Если и приезжали к кому-то родные, – мать, сестра, невеста, – а мы шли по улице навстречу строем, сразу следовала команда:

– Строй, смирно! Равнение направо! Парадным шагом марш!

Мы, прижимая руки по швам, вытягивая носки сапог, чеканя шаг, горланя песню, поворачивали головы в противоположную от гостей сторону и проходили мимо, как на параде, так ничего и не увидев. Но каждый мечтал о своей девчонке. О верной и нежной. Своей суженой. И завидовали тем, у кого она уже была. И летали в воздухе любовные стихи и песни под гитару о той, которая ждёт.

Наша воинская часть стояла среди болот на реке Мста. Казарма по-строена ещё при Екатерине второй: трёхэтажное здание в форме буквы «Е», толщина стен – три метра. Раньше в подвалах размещались конюшни императорских гусар, сейчас – умывальники и склады. Во время Великой Отечественной здесь располагался армейский госпиталь. На братском кладбище, где покоятся две с половиной тысячи советских воинов, высится мемориал.

Самое почётное поощрение по службе – это встать на пост номер один – охранять знамя полка, а как наказание – ночной наряд вне очереди на кухню. Огромная столовая кормила 6000 человек каждый день. Нас загоняли в погреб. Через окно по жёлобу высыпали целый самосвал картошки, которая к завтраку должна быть почищена. Мы рассаживались вокруг картофельной горы. Часто, чтобы не уснуть, на вершину сажали гармониста, и он играл всю ночь. Мы пели песни, а когда музыкант засыпал, в него летели, как снежки, чищеные и нечищеные клубни. Он просыпался и играл ещё громче. К рассвету картошка была готова, и мы шли спать, когда другие только встали.

Утром, после подъёма, в казарме дышать затхлым испарением портянок просто нельзя – в одной комнате спала рота, 180 человек. Но и открывать окна было опасно: летом в помещение набивалась туча комаров. Они зудели, пили нашу кровь и не давали уснуть. Напившись, пузатые насекомые, как двухмоторные бомбардировщики, надрывно гудели и тяжело несли свой кровавый груз в сторону окон, на которые дневальные каждое утро натягивали новые белые полотна из марли, а старые, чёрные от нависших на них с обеих сторон мучителей наших, бросали в разведённый костер. И трещали в нём комары, и пахло в воздухе горелым мясом и нашей кровью.

КБО

(Комбинат бытовых услуг)

На разводе майор Мельников записывал личные данные, происхождение, благонадежность, положение родителей. Спросил меня, где работает мать? Я ответил:– «В КБО». Майор вытянулся и отдал мне честь. Пошел к следующему, потом вернулся и спросил, что это КБО? Я сказал. Он улыбнулся и ушел. Всю жизнь, прожив за забором военного городка, он не ориентировался в гражданской жизни, не знал ее. Принял КБО за созвучное КГБ, сразу показал свою преданность режиму.

ПРИСЯГА

«Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооружённых сил, принимаю присягу и торжественно клянусь…»

В торжественной обстановке воинская часть выстроилась на широком плацу. С оружием. У знамени. С оркестром. Каждый курсант, держа автомат в положении «на грудь», читал вслух текст Присяги. После клятвы каждый собственноручно расписывался в специальном формуляре и вновь занимал своё место. После оркестр исполнил Государственный гимн, и часть прошла перед трибуной торжественным маршем.

И покатили напряжённые будни. Как исключение вспоминается единственный день демократии – день выборов. Тогда в казарме не объявили подъём. Все валялись в кроватях до самого завтрака. В столовую топали без строя, толпой, но за ворота не выпускали. Было смешно и необычно. Не армия, а цыганский табор. Потом каждый сам по себе шёл в клуб, а там концерт художественной самодеятельности местного медучилища. В заключение – кино. После выборов и кино праздник кончился. Назад маршировали с песней, чеканя шаг. Кстати, песенник солдатский у меня до сих пор живой.

Мы знали тогда много песен, любили стихи и писали сами, для души и на заказ. Письма нам приходили по-разному: кому по два в день, кому – раз в месяц и ещё реже. Постоянно писали только мамы. Они знали о нас всё, а мы секретничали. Мы писали, что одеваемся тепло, кормимся хорошо, много занимаемся спортом. В берёзовом лесу бегаем на лыжах с полной боевой выкладкой. А сами в мороз носились по части в одних гимнастёрках без шапок: форсили. Однажды пожилой подполковник пожурил:

– Наденьте шинели, здоровье не купишь, им можно только расплачиваться. Оно вам отомстит за невнимание. Я тоже молодой был – всё нипочём.

В гражданскую войну, когда штурмовали Крым, мы обеспечивали связь. В заливе телеграфных столбов не было и нам приказали телефонный провод держать на весу. Всего одну ночь простояли – кто по грудь, кто по пояс в воде, – а всю жизнь теперь суставы крутит, покоя нет, сна – тем более. Лучше оденьтесь потеплее, жар костей не ломит…

На всю жизнь его слова запомнились. Фронтовики – они совсем другие, они опытные и мудрые. Война и мир живут рядышком, их граница – время. Тогда, в нашей молодости, неспокойно было в мире, шла холодная война. Китайцам стало вдруг тесно на Востоке, в армии было тревожно. Мы спали в казармах, обняв, как невест, свои автоматы, прямо в гимнастёрках и галифе. Разрешали снять только ремень и сапоги. Китайские события – остров Даманский – был на слуху у всей страны. Родина в опасности! Мы были готовы на случай тревоги.

ТРЕВОГА

– А помнишь тревогу? Сколько нам тогда было лет? Девятнадцать? Да! Нам было по 19…

В морозную январскую ночь дежурный по роте сорвал нас с неуютных солдатских коек: «Рота! Подъём! Тревога!». Через пять минут мы стояли на плацу в колонне по три, одетые по форме: автомат, подсумки с магазинами и гранатами, противогаз, вещмешок, в котором вместе с котелком, полотенцем и мылом лежали два конверта с домашним адресом на случай, если тревога окажется не учебной, если, решившись, не добежишь до неумолкающего пулемёта.

«Газы!» – прокатилось с правого фланга. Рывком вскрыли клапаны противогазных сумок, шапки между ног – и настывшая белая резина противно обтянула головы. Следующая команда доносится глухо: «Правое плечо вперёд! Бегом марш!». Триста метров бегом, сто – шагом. Это чертовски трудно – бежать сквозь зимнюю ночь в запотевшем противогазе! Казалось, этому не будет конца. Я никогда не видел столько военных сразу. Колонна, растянувшись по дороге, впереди уходила за горизонт, сзади – терялась вдали. Иногда нас обгонял медицинский вездеход, в который закидывали выпавших из колонны: обессилевших, обмороженных или потерявших сознание солдат. Их грузили, как дрова. В лесу мы долбили саперными лопатками мёрзлую, как бетон, землю под окопы для стрельбы с колена. Жизнь казалось безмерно дорога и любима.

В казармы вернулись утром. Жестко стучали одна о другую обледеневшие полы шинелей, свинцом давило плечи снаряжение, смертельно хотелось спать. Но начинался новый день, и мы шли в умывальник мыть свои противогазы, которые в лесу, вспотев, примерзали к лицу и по команде «отбой» на привале срывались вместе с кожей. Теперь это месиво надо было отмыть. Выглядели мы, как мясники на бойне. Но новая команда не давала опомниться и гнала нас на плац, навстречу зарождающемуся дню – на митинг. Потом в радиоклассе командир раздал всем чистые тетрадные листочки:

– Все пишут заявления на имя командира полка: «Я, такой-то, прошу отправить меня добровольцем на фронт, на остров Даманский, чтобы с оружием в руках защищать своё Социалистическое Отечество».

Мы притихли, задумались: вроде охота отвагу показать и честь большая – постоять за Родину. А вдруг убьют? Я ж ещё не целовался ни разу.

– Не бойтесь,– сказал командир. – Если надо, вас пошлют и не спросят. Просто стоит наверху показать наш боевой дух.

…С этим духом и раскидало нас, курсантов, по действующим боевым частям и дальним точкам СССР. Там всё было настоящее. Мы привезли знания о новейшей технике, о которой было известно ограниченному числу людей. Технический прогресс рвался вперёд, технари еле поспевали за ним. На военных аэродромах висели памятки: «Болтун-находка для шпиона!», «Механик, помни: если самолёт не сядет – сядешь ты!».

Как мы жили – государственная тайна. Армия – школа жизни. Что в армии, что в зоне – главное терпение. Время было тревожное, но интересное. В армии проводились реформы. Появилась новая униформа, отвечающая ведению современного боя. Гимнастёрка в радиоактивной пыли себя изжила. В новой парадной форме были брюки клёш, рубаха с галстуком и пиджак, шинель и фуражка-мичманка. Более образованные призывники быстрее осваивали военную технику, и срок службы правительство решило сократить. На земле – с 3 до 2‑х, на море – с 5 до 3 лет.

Часто в казарме мы слушали концерты для военнослужащих по радио. Нам нравилась такая популярная песня:

«Были мы вчера сугубо штатские,

провожали девушек домой.

А сегодня с песнями солдатскими

мимо них идём по мостовой.

Время незаметно пролетит – года три…»

Если пели «года два» – все радовались: новости, значит, правдивы. Но иногда радио пело по старинке: «года три…». И тогда в репродуктор, как в мишень, летели десятки кирзовых сапог. Подбитая тарелка срывалась с гвоздя, обрывала шнур и замолкала. Старшина, обнаружив сломанное радио, удивлялся – что случилось?

– А что оно про три года поёт, – огрызались старики.

В субботу, перед увольнением, старослужащие надевали новенькую форму молодых солдат. Отпускники не ужинали, особенно не ели селёдку, отдавали соседям по столу: мало ли, на танцах пахнуть будешь, а вдруг поцелуют… Молодёжь вслух считала сколько котелков каши и сколько метров селёдки осталось съесть «деду» до приказа. Дедовщина – хроническая болезнь армии. Кроме званий были должности по сроку службы. Первые полгода солдат назывался – «молодой» или «салага», вторые – «сынок», потом – «помазок» и, наконец, «дед», а уж после приказа – «дембель». Оставшийся на сверхсрочную назывался «сундук» «Сундуки» шутили: чтобы избавиться от дедовщины, надо увеличить срок службы в два раза, тогда всех дедов забьют прадеды. Или ввести наставничество: каждый дед в ответе за молодого. В его обязанность входит научить и защитить! Дружбу надо узаконить. Песню Высоцкого о дружбе тогда знали все.

«Нам бы мудрости набраться, научиться бы терпеть, нам бы волюшки дождаться, и домой бы улететь», – мечтали мы. Все считали дни до демобилизации: и старослужащие, и только что призванные новички. Сколько самострелов было! Не все могли выдержать. Старики выделывали всякие штучки с молодыми. Прапорщики и сверхсрочники вечно ссорились и подгаживали друг другу. В то время у меня появилась скромная мечта: на гражданке стать лесничим. Жить со своим семейством где-нибудь на далёкой заимке, наслаждаться природой, не видеть людей и их козни.

Но у жизни свои планы. Мы старались не уронить честь, не замарать совесть и честно служили.

И вот она закончилась, служба; наступил долгожданный дембель. Домой! Упакован чемодан, выглажена форма, начищены сапоги. На выходе из казармы ребята постелили чистое полотенце. Командир, не забудь вытереть ноги – традиция! Я наступил на полотенце, вытер ноги и оставил все трудности позади. Налетела толпа ребят, обнимались, целовались – понимали: никогда больше не увидимся. Тяжело и радостно на душе. Домой! Уже тогда в мозгу вспыхнула идея написать книгу о жизни. Но я ещё стеснялся быть откровенным – вдруг засмеют.

А дома счастливая мама при гостях просила меня спеть полюбившуюся ей модную песню, но с другими, своими словами. И я спел:

Топ. Топ. Посмотри на строй:

Кто стоит разутый, кто босой,

У кого портянок нет совсем,

Кухня улыбается нам всем.

Топ. Топ. Очень не легки

До отбоя наши сапоги.

Старшина кричит: «Скорее в строй!»

А солдату хочется домой.

Топ. Топ. С плаца мы идём,

Еле-еле ноги волокём.

«Выше ногу!»– нам кричит комбат.

А солдату хочется назад.

Топ. Топ. Скоро подрастёшь.

И ко мне ты в армию придёшь.

И тогда узнаешь ты, малыш,

Какова на вкус солдата жизнь.

А затем та же родня, что меня провожала, просила припомнить что-нибудь особенно интересное из моей военной службы. Я и вспомнил…

УТКИ

В каждой газетной утке есть доля шутки.

«Скорая помощь» выскочила из-за поворота и врезалась в стаю уток, которые, переваливаясь, переходили дорогу. Пройдя тормозной путь, машина встала, как вкопанная. Испуганный водитель выскочил из кабины, согнал птиц с дороги и подошёл к бабульке – свидетельнице происшествия, сидевшей на лавочке у своей калитки. Вежливо извинившись, водитель написал свой номер телефона на бумажке и попросил старушку сообщить его хозяину стаи для возмещения причинённого ущерба.

– Всё равно платить придётся, не пропадать же добру! – с такими словами шофер забросил погибших четырёх уток в машину и укатил восвояси. Бабушка добросовестно выполнила просьбу, рассказав о случившемся всем односельчанам. Утром на «скорую» позвонило всё село. У каждого пропали утки. По скромным подсчётам администрации «скорой» уток погибло намного больше, чем имелось в округе домашних и перелётных птиц, людей, баранов и крупного рогатого скота вместе взятых.

Водитель, ошарашенный такой новостью, вспомнил свою армейскую утку, когда всех подняли по тревоге на боевое учение. Замаскировав зеленью военный автомобиль повышенной проходимости и развернув радиостанцию в секретном квадрате, солдаты вторые сутки оставались без пропитания, хлеб не в счёт. Армия заботилась только об офицерах. Никто не знал, где они находятся, а голод – не тётка, пирожка не подсунет.

Любое дело можно сделать тремя способами: правильно, неправильно и так, как это делается в армии. На добычу пропитания послали молдаванина Сашу Цуркану из села Селебрейшен. У него руки были шустрее, чем мозги. Сашка сразу вспомнил, как он в селе высыпал на помойку жмых от бражки. Утки наелись, куры наклевались, даже петух опьянел и вырубился во дворе. Хозяйка, тоже снимавшая с бражки пробу, вышла во двор, обнаружила массовый падёж и решила хоть что-то спасти. Ощипала пьяных кур, а тушки выбросила за сарай. На другое утро голые куры бегали за голым петухом и клевали его в красное место. Полный деревенский стриптиз на свежем воздухе.

У ближайшего под высоткой села молдаванин отогнал от стаи крупного гусака, накрыл его своей шинелью, вытащил из-под неё длинную шею и стал закручивать по часовой стрелке. Через несколько оборотов, пустив слезу, гусь лапчатый закрыл глаза. Саша отпустил его и надел шинель. Шея гуся стала быстро раскручиваться как резинка. Гусь открыл глаза, загоготал и, хлопая крыльями, пустился наутёк. Молдаванин скинул шинель и бросился вдогонку…

У первобытного костра, вытирая жирные подбородки, военные наелись до отвала. Всякому солдату лучше один раз откусить, чем сто раз понюхать. Война войной, а обед по распорядку!

Но вскоре по радио получили грозную радиограмму от начальства, которое уже все знало из рапорта бабушки-хозяйки невинно погибшего гуся.

Молдаванин задумал операцию «Месть». Семь бед – один ответ.

Взяв карбид из аварийного газосварочного аппарата «Пионер», он залепил его в мякину хлеба, сделал небольшие начинённые карбидом хлебные шарики. С полной пилоткой троянских угощений скрытно через плетень стал прикармливать хозяйских уток. Прожорливость уток известна. Если посадить утку в мешок с едой, она весь мешок через себя и пропустит как сквозь воронку, бесперебойно работая передом и задом. Утки глотали шарики с аппетитом и без всякой устали. Быстро скормив весь запас, Цуркану вернулся на боевую позицию и стал наблюдать за «подшефным» двором в бинокль. Посреди двора у колодца лежала разрезанная по диаметру большая резиновая покрышка от заднего колеса трактора «Беларусь», удачно приспособленная под корыто для питья. Бабка, выйдя во двор, набрала воды и наполнила круглое корыто до верху. Сытые, терзаемые жаждой, утки поспешили на водопой и жадно приложились к влаге. Напились!!!

Тут началось непонятное. Первая утка взорвалась, как противотанковая граната. Потом долбанула вторая, третья. Сначала бабка подумала, что это по уткам открыли огонь армейские миномёты, и сама забегала, ища укрытие. Потом заметила, что прямо на глазах ни с того ни с сего раздался взрыв и пух и перья полетели по ветру. Контуженая бабка неистово и непонимающе отмахивалась, крестилась, испуганной скороговоркой громко бормотала, что на ум пришло:

– Свят! Свят! Свят! Чур, меня! Чур! – оглядывалась, ища причину кровопролития.

А утки развернули настоящие боевые действия. Некоторые взрывались как террористы-самоубийцы по образцу первых немецких камикадзе, у которых японцы переняли идею. Другие с громким шипением вырывающихся сзади газов носились по двору, как реактивные самолёты на форсаже, не хватало только зажигания. Море крови, море шума, поголовная паника, полная боевая обстановка.

Военные празднуют, как воюют, не щадя живота. Цуркану наивно смеялся, глядя в бинокль, пока ему не врезали, куда следует, оставив на лице яркий след боевой операции. Армия вышибает из молодых дурные мысли вместе с мозгами, хотя даже безобразия там должны соответ-ствовать уставу. Чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона!

РАПОРТ

Командир советской воинской части изумлённо обвёл глазами военный гарнизон. Дежурный по части, бравый офицер, отчеканил парадным шагом и, отдав честь, доложил.

– Товарищ командир! За время вашего отсутствия никаких происшествий не произошло, за исключением: он посмотрел в глаза начальника и продолжил: – Сдохла собачка Жучка.

– Отчего же сдохла Жучка? – опустив руку, поинтересовался командир.

– Конины обожралась! – ответил дежурный.

– Да где же вы столько мяса взяли, когда солдатам не хватает? – удивился командир.

– Да солдаты полковую лошадь загнали, когда воду в столовую везли!

– А зачем в столовую столько воды надо, там ведь водопровод есть, – не понял командир.

– Да понимаете, кто-то гранату на печку положил, ну вот всех и разнесло, а столовая сгорела. Вот солдаты воду везли, чтобы пожар потушить, и лошадь то 

загнали.

Командир жадно ловил ртом воздух.

– Да это всё ещё ерунда! Пока заваруха шла, знамя части украли. Сами понимаете. Знамя – святыня воинская. Нет знамени – нет части. Расформируют нас.

– А командира под трибунал! – докончил командир и заорал: – Что же ты мне сразу обо всём не доложил?

– Да я замполиту сразу доложил, а он застрелился! – ответил дежурный.

Командир схватился за кобуру и потерял сознание.

КУЛЬТ ЛИЧНОСТИ

Средь бела дня командир воинской части остановил пьяного в дугу солдата советской армии.

– Товарищ солдат! Да вы пьяны?! – удивился взбешённый командир.

– Советую и Вам выпить! – спокойно ответил солдат.

– Это ещё почему? – ещё больше удивился командир.

– Сегодня день рожденья Сталина! – ответил довольный солдат и пошёл своей дорогой, оставив изумлённого командира в бессильном недоумении

ГУБА

Так-то оно, конечно, так, и не только потому что, а случись чего, вот тебе и пожалуйста, как бы чего не вышло! Но вышло. Вообще то Аксютин попал на губу ни за что. Без вины виноватый.

Пошутить захотел, а кончилось гауптвахтой. Раскатал губу, что всё сойдёт, а не сошло. Начальник гауптвахты старшина Адаменко, лютый зверь, тоже любил шутить. Он из разжалованных, крутой мужик, служил в дисбате, боялись его все, как огня, хотя скромный был, без лишних слов, два раза не повторял. Старшину знали все, надо быть таким скромным, чтобы об этом кричали на каждом углу, иначе скромность – это прекрасная дорога в неизвестность. Бог создал отбой и тишину, а чёрт подъём и старшину. Всех новеньких старшина встречал с радостью, как удав кроликов. Для всех у него была своя шутка, одно и то же задание с одним и тем же условием. Выполнишь, обещал отпустить, не выполнишь, добавлял трое суток. Разгильдяев за сутки делал шёлковыми. Во дворе гауптвахты стояло с водой двадцать 200 литровых железных бочек. Вода нужна была для хозяйственной и противопожарной цели. Сверху бочки были открыты как консервные банки, и они всегда должны были быть заполнены водой. За 200 метров от них находился журавль, колодец с длиной жердью, самый глубокий в округе и самый скрипучий. Этот скрип, скрипичная журавлиная музыка, приносила дисбатовцу ни с чем не сравнимое наслаждение. Это бросалось каждому, кто попадал на губу. В глазах его светилось затаённое злорадство. Задание было простое. Вылить из бочек всю старую воду и до отбоя натаскать свежую. Аксютин ответил – «Есть» и, считая в уме, получил от старшины два цинковых ведра с пожарного щита. Двадцать бочек по двести литров это 4 000 литров, четыре тонны. В ведро входит десять литров, значит надо натаскать 400 вёдер. Набрать, принести и вылить. Туда и обратно полкилометра, быстро за полчаса успеешь, получается 200 рейсов или две ходки в час, всего сто часов, а в сутках только двадцать четыре. До отбоя не успеть. Хороша шутка, вечное задание. Он уже слышал, что на губе после отбоя все хором таскают воду. Хорошо, когда нарушителей много, а одному – дисбат надолго.

Солдат человек бывалый, шилом бреется, дымом греется, его можно уважать уже хотя бы за то, что он отдал армии свои лучшие годы.

Солдат службу не выбирает, а приказы надо выполнять; и Аксютин начал не спеша таскать воду. Журавль скрипел, но без истерики, как в другие дни.

«Жизнь не райская и не адская, посредине, как раз – солдатская», – думал Аксютин, хоть и ждал дембеля, как мать ребёнка. Солдат спит, служба идёт, чем больше спишь, тем меньше нарушений. Звание человека присваивается каждому младенцу в кредит, с оплатой в рассрочку на всю жизнь, а воинские звания в кредит не дают, только что Аксютин получил ефрейтора за образцовую службу. Ребята сокрушались: был человеком – стал ефрейтором. Теперь у нас свой фюрер. Один ефрейтор выбился, вошёл в историю, стал вождём целого народа. Но с другой стороны, вожди бывают только у индейцев. С новыми лычками на погонах свежеиспечённый ефрейтор первым вышел из солдатской столовой и увидел на земле толстый канат для перетягивания, оставшийся от спортивных занятий. Новый командир решил показать всем свою власть и силу. Поколдовав над канатом, он бросил противоположный конец на крыльцо столовой. Встав перед берёзой и взяв канат в руки, сказал пообедавшим воякам, что один устоит перед всей ротой. Несколько человек приняли вызов, но Аксютин, не упираясь, легко держал канат, а воины упирались в землю изо всей силы, но перетянуть ефрейтора не могли. Из столовой выходили всё новые и новые солдаты и весело хватались за длинный канат. Но Аксютин не уступал. На канате не было свободного места. Вся рота против одного. Солдаты напряглись, рванули и хором повалились на землю. Берёзка почему-то выскочила из земли и, разбив окно, влетела в зал столовой, повалив столы, создав там панику.

Только тут все поняли ефрейторскую шутку. Он привязал свой конец каната к берёзе, а сам стал перед ней, заслонив узел своим телом. Прибежал дежурный по части и, не оценив шутки, отправил зачинщика на губу. Перед самым отбоем Аксютин, чеканя шаг, доложил начальнику гауптвахты, что приказание, выполнено.

– Разрешите покинуть гауптвахту, чтобы успеть на вечернюю поверку в свою казарму.

Старшина, ехидно улыбаясь, в сопровождении дежурных и дневальных вышел на крыльцо и не поверил своим глазам. Все бочки были полные, и в каждой бочке в отдельности отражалась луна и звёзды. Знающая всё сопровождающая свита ахнула, ничего не понимая, старшина подавил удивление и сдержал слово. Это за ним водилось. Арестованный получил свой ремень и сопроводиловку, отдав честь, покинул губу. На крыльце застыла немая сцена.

После отбоя теперь работы не было, и Адаменко приказал нарушителям воинской дисциплины набрать в бочках воды и перемыть полы во всей гауптвахте.

Через минуту нарушители доложили, что воды на губе нет, мыть полы нечем.

– Как нет? – заорал старшина. 20 полных бочек с луной и звёздами! Сами только что все видели!

– Луна есть, звёзды есть, а воды нет товарищ старшина! – ответили арестованные.

– Он все бочки перевернул вверх дном, а там рантик есть на два пальца. Ему два ведра хватило, чтобы всё наполнить. В этих лужицах и блестят луна со звездами.

– Ефрейтор старшину провёл. Дисбатовца. Впервые в жизни, – шушукались в коридоре. Старшина выскочил на крыльцо красный, как рак. А там взорвался от смеха. Его поддержала свита, смеялась вся гауптвахта, и в каждой бочке отдельно тряслись от смеха луна и звёзды.

ЛЫЧКИ

В аэрофлоте ввели новую форму одежды. Вместо нарукавных нашивок появились погоны. Китель цвета неба, золотые пуговицы, погоны с лычками, галстук и фуражка преображали человека. Званий в полувоенной гражданской авиации не было, все делились по занимаемым должностям и категориям. Что значат эти лычки на погонах, никто не знал, но все знали одно: больше – лучше, чем меньше; шире лучше, чем больше. Одна широкая лучше четырёх узких.

Единственным различием был цвет. Золотые погоны – у летно-подъемного состава. Серебряные – у наземных служб.

В полувоенной организации форму обязаны были носить все, даже пожарные и вооружённая охрана – сторожа. Форма вызывала уважение, обязывала быть опрятным, вежливым, корректным. Дисциплинировала. Небо любили все, и в аэропорт устраивались по призванию и любви. Техника серьёзная, надёжная, требовала чёткости от всех.

Чтобы служба мёдом не казалась, авиация ставила строгие условия. Доверяй, но проверяй. В огромной стране каждую весну и осень во все аэропорты союзных и местных воздушных линий вылетали комиссии вышестоящих управлений для контроля по подготовке к весенне-летней или осанне-зимней навигации. Каждый проверял своих подчинённых. Электрики – электриков. Радисты – радистов. Бухгалтеры – бухгалтерию. Автомобилисты – весь автотранспорт аэропорта и т. д. Комиссию встречали очень уважительно. От состояния заключительного акта проверки зависели премиальные всех служб, а значит – достояние семей авиаработников.

Путь к сердцам членов комиссии лежит через их желудки. Поэтому столовая аэропорта на время работы комиссии была закрыта для простых посетителей на служебное обслуживание. Зал ремонтировали, украшали как на свадьбу. Повара и официантки в белоснежных фартуках с лёгким шелестом носились по залу и волновались, как артисты перед премьерой.

Сразу, как только приземлились несколько самолётов АН‑2 с членами государственной комиссии, начальник маленького районного аэропорта со своей свитой повел проверяющих в столовую. Весёлая, голод-ная ватага расселась за нарядными столами. Несмотря на морозы, на столах стояли букетики сушеной травы, подкрашенные разноцветной тушью.

Зал празднично расцвёл золотом и серебром многочисленных погон, лычек, пуговиц и фуражек. Самые младшие специалисты имели полторы лычки, воздушные асы – четыре, а возглавляющий комиссию зам. министра республики – одну широкую. Молоденькие деревенские официантки растерялись от такого наплыва высокого начальства и подбежали к своему начальнику:

– Кого кормить вначале? – спросила новенькая официантка.

– У кого лычек больше! – коротко ответил начальник.

На столах выборочно появился горячий борщ. Застучали ложки по тарелкам.

Многим уже принесли второе, а зам. министра сидел на самом почетном месте в гордом одиночестве. Все с интересом поглядывали на него и удивлялись, почему самого главного не обслуживают в первую очередь? У него тоже кончилось терпение, и он обратился к пробегающей официантке с вопросом:

– Девушка! А мне-то когда принесёте?

Официантка с презрением посмотрела на его погоны с одной лычкой и брезгливо сказанула:

– Подожди! Начальство сначала!

ОДОЛЖЕНИЕ

Командированный шёл по Москве к Детскому миру купить детям подарки. У самого магазина в толпе ему навстречу попались трое таких же, как он, в лётной форме. Остановились, поздоровались, познакомились. Аэрофлот-одна семья. Все люди братья.

– Ты где остановился? – спросили незнакомцы.

– В гостинице Домодедово.

– И мы там же! Когда домой?

– Через пару дней.

– А мы сегодня в 18:00 вылетаем в Ташкент.

– Слушай, выручай! У нас там в очереди четвёртый стоит, жёнам подарки хотим сделать, не хватает двести рублей. Вот наши пилотские удостоверения, запиши адрес, телефоны, выручай! В аэропорту в самолёте у экипажа деньги возьмём, в конверт положим и администратору в гостинице оставим. Вернёшься ночевать, получишь денежки обратно! Выручай! Сделай одолжение!

– Без проблем!

Сделал одолжение. Выручил.

Поздним вечером возвратился командированный в гостиницу.

– А Вам тут ташкентский экипаж конвертик оставил, – сказала администратор.

Командированный взял конверт, открыл. Там лежала благодар-ственная записка и двести двадцать благодарных рублей. Дома рассказал. Обозвали нехорошим словом.

Foto: Bucchi Francesco / Shutterstock.com 

{PAGEBREAK}

ЭКИПАЖ

Участников комиссии постоянно дёргали по телефону, отвлекали служебные дела. Поодиночке и группами возвращались в столицу ведущие специалисты.

Стреляные воробьи от авиации выглядят по-особому. Главный инженер управления после авиакатастрофы остался жив, но с лётной работы списали по причине инвалидности. Он осел в кабинете управления и был незаменимый, знающий, отличный специалист. Не ведающие о его судьбе и боящиеся его принципиальности подчинённые за его особую походку приклеили ему обидную кличку – «шлёп-нога».

Главный бухгалтер был, как Крамаров, косой с детства, но лучший в городе специалист по цифрам. Баланс подведёт – комар носа не подточит. За что его и ценили.

Начальник отдела кадров тоже косил с детства, и выглядел дряхлым стариком, когда ковылял в лётной форме с палочкой, но на пенсию упорно не уходил. Держался за место и вершил судьбы подчинённых.

Всех троих срочно вызвали в управление. Бросив текущие дела, они с первым авиарейсом отправились домой. Пройдя регистрацию, весёлые пассажиры бодрым шагом шли по перрону аэропорта к стоянке самолёта. Возглавляли шествие служебные пассажиры: главный инженер, главный бухгалтер и начальник отдела кадров со своей клюшкой. Сопровождающая отдела перевозок особенно большое внимание оказывала высокому начальству и совсем никакого остальным пассажирам. Пассажиры, присмотревшись к летчикам, к этой форменной троице, стали отставать и остановились в растерянности.

– В чём дело, товарищи? – спросила сопровождающая, оглянувшись. Пассажиры со страхом смотрели на впереди идущую компанию: косого, хромого и ковыляющего с палочкой дряхлого старика. Из толпы уверенный голос громко заявил:

– Мы лучше здесь останемся, но с таким экипажем не полетим!

СТРАШНЫЕ ИСТОРИИ

В ресторане аэропорта «Домодедово» обедали служебные командировочные.

Молодые ребята в лётной форме со сверкающими погонами, надраенными пуговицами сидели за большим столом. Форменные фуражки с пропеллером на крыльях лежали под столом на сумках. Увидев в зале своих, к ним подсаживались новенькие.

Даже незнакомые чувствовали себя по форме членами одной большой семьи. Командированные оказались с разных концов большого Советского Союза, тем не менее, у всех нашлись общие знакомые. Решили это дело отметить, так сказать «за дружбу». Заказали для аппетита бутылочку «Столичной». Стали вспоминать интересные дела.

Азарт рассказчиков разгорался, громкость была на пределе, смех компании потрясал весь несмелый зал. О чём говорят профессионалы, собравшись вместе, зависит от профессии. Врачи говорят о болезнях. Шоферы – о машинах. Авиаторы – об авиации.

Насмеявшись вдоволь, перешли к страшилкам. Вспомнили погибших. Выпили за упокой. Сейчас в компании говорили тихо, но, как ни странно, каждое слово отчётливо долетало в притихшем зале до самого дальнего уголка. Присутствующие, навострив уши, пеленговали каждый звук страшных историй.

Налив по последней, сдвинули посуду «за тех, кто в воздухе!», и в это время их окружила группа захвата столичной милиции.

– Ваши документы? – вежливо приказала власть.

– В чём дело? – завозмущались раздухарившиеся, неробкие авиаторы, встав стенка на стенку.– Имеем право сидеть там, где хотим!

– Сидеть будете там, куда посадят! – бесцеремонно ответила любимая власть. – Пьёте перед полётами?

– Мужики! Мы в командировке! Мы – не экипаж, летим по домам пассажирами. Чем в зале ожидания торчать, лучше тут посидеть. Вот знакомых встретили, ещё есть время, можем себе позволить поднять бокал за дружбу.

– Вы тут гуляете в лётной форме, страшные истории вспоминаете об авиакатастрофах, а люди не разбираются. У кассы пассажиры билеты сдают. Очередь гудит, возмущается, говорят в ресторане лётчики под «Столичную» гуляют, а потом всякие страшные истории происходят. Даже с птичьими правами, мы с такими экипажами не полетим, лучше поездом.

БУФЕТ

Буфет в аэропорту не выполнял план.

Буфетчица горестно пожаловалась на судьбу своей подруге из отдела пассажирских авиаперевозок. Та объявила по радио задержку следующего рейса на неопределённо время. Все пассажиры дружно повалили в буфет и плотно поели, оставив после себя пустые прилавки. В это время по радио досрочно объявили посадку на все авиарейсы. Обрадованные пассажиры повалили на регистрацию, которая состоялась почти вовремя. Буфет досрочно выполнил месячный план.

ПРЕМИЯ

После подведения итогов соцсоревнования выяснилось, что квартальную премию коллектив, пожалуй, не получит. До выполнения плана не хватало совсем немного, с гулькин нос. Пассажиров нет, мёртвый сезон – затишье. Как шкуру неубитого медведя эти ожидаемые восемьдесят советских рублей премии давно уже были распределены в уме каждого, и тут такая кака! Дружный коллектив отдела пассажирских перевозок небольшого аэропорта загрустил и задумался.

– Эврика! – обрадовано закричал молодой специалист.

Все уставились на него как бараны на новые ворота.

– Эврика!!! – восторженно повторил молодой специалист ещё громче.

– Что кричишь? – спросил начальник.

– Я придумал! Чтобы выполнить план, надо выкупить всего лишь несколько авиабилетов на любой даже самый короткий рейс. Деньги получит государство, управление выполнит план, мы получим премию! Всё простое гениально! – заключил он.

– Что-то не очень понятно? – сказали те, кто смотрел на него, как на новые ворота.

– Наоборот, всё понятно! Давайте сложимся, и сами выкупим эти авиабилеты. По пятёрке потеряем, по восемьдесят приобретём!

Идею дружно поддержали, тут же собрали необходимую сумму пожертвований, выкупили билеты и выполнили план. В конце года проверяющие министерства установили странность. Билеты на самолёт куплены, все пассажиры дружно прошли регистрацию, но потом так же дружно не явились на рейс. Рейс не состоялся, самолет не взлетал, никуда не летел. В чём дело? Чудес в стране Советов не бывает. Стали копать и докопались до беззакония.

Обогащение за счёт нетрудовых доходов.

– Мы вас научим Родину любить и честными быть! – счастливо потирали руки зловредные ревизоры.

Дело передали карательным органам. Они завели уголовное дело. Всех перетрясли. Всех перессорили. Дружный коллектив стал недружным и очень нервозным. Работоспособность упала. Интерес к работе пропал, соцсоревнование угасло, премия стала ненавистной. Следующий квартальный план с треском завалился.

ГОЛУБИ

В аэропорту на привокзальной площади от голубей не было житья. Птицы загадили здание аэровокзала, всю площадь, памятник вождю, даже самолёты, угрожали безопасности полётов.

Командование поставило вопрос ребром: птиц извести. А как? Стрелять? Площадь круглые сутки полна народу, да и по самолётам стрелять опасно. Это предложение отвергли сразу: негуманно, всё-таки голубь – птица мира.

Устроили конкурс идей.

Победил Ваня – любитель-голубятник. Вопрос решил по-русски просто. Через сутки на площади не было ни одного голубя, все они сидели в клетках Вани, а он получил обещанную премию от руководства и благодарность в приказе.

– Как же ты их изловил всех? – допытывались любопытные командиры.

– Просто! Просто! – сказал Ваня. – Накрошил в миску буханку хлеба, налил туда бутылку водки и скормил голубям, а через полчаса прошёлся по площади и собрал всех птиц в корзинки.

В СОЮЗЕ ВЕЗДЕ ТАК

Приказом по министерству гражданской авиации во избежание несчастных случаев – попадания пассажиров под вращающийся пропеллер – винтовые самолёты рекомендовано отбуксировывать на взлётную полосу и там запускать двигатели.

Вот сидят на аэровокзале выпившие шоферы в ожидании своего рейса и оживлённо спорят между собой, какие колёса у самолёта ведущие: передние или задние? Вдруг, выглянув через огромное окно-витрину, они увидели, как буксировщик потащил самолёт по перрону к взлётной полосе.

– Смотри! – закричал изумлённый шофёр. – Ты нашей автобазой недоволен. А глянь – вон даже самолёты с буксира заводят! В Союзе везде так!

СЛУЖАКА

На досмотре пассажиров появился новенький дотошный милиционер, который заставлял пассажиров выворачивать карманы и вываливать содержимое сумок на стол. Если люди возмущались, то он нахально совал в сумку руку и ощупью проверял содержимое ручной клади даже у служебных пассажиров-авиаторов, позоря их перед очередью своим недоверием и показывая превосходство власти.

Часто летавший по долгу службы авиатор решил проучить нахала. Он бросил сверху в портфель обыкновенную катушку с нитками, проткнув её в нескольких местах иголками. На контроле строгий страж порядка велел открыть портфель и нагло сунул туда свою руку для ощупывания, но, больно уколовшись, вскрикнул и мгновенно сунул кровоточащий палец в рот, отсасывая кровь.

– Что это там у вас?– заорал взбешённый милиционер.

– Катушка с иголками! – невинно ответил авиатор.

ПЕС

Стоянка самолётов АН‑2 охранялась ночью служебными собаками. Кавказские овчарки бегали вдоль стоянки по цепи на проволоке. Лохматые монстры размером с теленка нагоняли ужас одним своим видом, а если зарычат, у нарушителя сердце уходило в пятки и он цепенел от страха. Только разводящий собаковод имел над ними власть. Никого больше не признавали.

Получив премию, авиатехники солидно обмыли это дело после работы, оторвавшись от земли по полной программе. Почти в полночь стали расходиться, но погода испортилась, моросил дождь. Дорога в авиагородок была дальняя, вокруг взлетно-посадочной полосы; а напрямик – через самолётные стоянки – рядом, за забором. Самый смелый решил сократить путь – пьяному море по колено!

Утром пришедшие на работу авиаторы увидели сидящего у своей будки и дрожащего, как щенок, всем телом мокрого сторожевого пса, а в его будке, свернувшись калачиком и высунув наружу голову в форменной фуражке, мило спал авиатехник и громко храпел на всю округу.

КРАСНЫЙ ВЕРТОЛЕТ

По приказу командира авиаотряда маленькую винтокрылую стрекозу срочно перекрасили в ярко-красный цвет и передали в распоряжение Государственного пожарного надзора.

На красном вертолёте пожарные летали на патрулирование и в отдалённые населённые пункты для контроля за исполнением противопожарных предписаний. «Был бы объект, а нарушения мы найдём!» – строго говорили инспекторы госпожнадзора и нагоняли страх на мест­ное руководство. Устранить все пункты предписания было невозможно, и начальнички откупались кто как мог:-кто устраивал пикник, кто банкетик, кто находил другие возможности.

Маленький вертолёт МИ‑1 приземлился на лугу у молочной фермы. Инспекторы и вертолётчик ушли в конторку. Долго ли коротко сидели, но дело подошло к концу, все вышли на улицу, направились к вертолёту, завернули за угол фермы и встали, как вкопанные. Вертолёта не было! У всех отвисли челюсти и отнялись ноги. Никто не слышал, как заводили двигатель. Никто в округе не умел летать.

Где красный вертолёт?

Луг был пуст. Лишь на другом конце большого луга, у обрыва над рекой, грозно мычал огромный бык-производитель – гордость всего района. Разгневанный цветом бык кантовал красный вертолет, кувыркая и переворачивая его снова и снова. Окончательно рассвирепев, он поддал рогами и сбросил с обрыва в реку большую кучу цветного металлолома.

ШУТНИК

Второй пилот Ан‑2 обожал шутить над боязливыми пассажирами. Дождавшись, когда начнётся посадка, он подходил к своему старенькому шестикрылому кукурузнику и, не обращая внимания на толпящихся в ожидании бабушек с котомками из глухих деревушек, хлопал аэроплан по крыльям, трогал тросы расчалок и вслух разговаривал сам с собой:

– Прилетели – мягко сели, высылайте запчастя, фюзеляж и плоскостя. Как же ты нас повезёшь, голубчик, в последний путь?

– А что, милок? – настораживались бабульки.

– Сами поглядите! Аэроплан-то латаный-перелетаный, весь в заклёпках, только с капремонта пригнали. Крылья – и те проволокой перевязаны, – показывал он на антенны и расчалки. – Колёс не хватает, вон лыжи присобачили. В прошлый раз летели, смотрим, а винт в воздухе от самолёта оторвался и впереди нас вертится. Хорошо я не растерялся, газ до отказа дал, самолет рванулся, опять на пропеллер наткнулись, винт на своё место встал, так и долетели!

Бабульки судорожно крестились и наотрез отказывались лететь.

За многочисленные шутки списали его в бригадиры грузовой службы. Однажды грузили багаж в самолёт, а вылет несколько раз задерживался по метеоусловиям. Начался сильный дождь. Чтобы не намокнуть, решил бригадир переждать прямо в багажном отсеке, что под пассажирским салоном, да прикорнул на чемоданах. Дождь кончился, дали добро на вылет. Бригада его не хватилась, думали, ушел, и задраили люки. Проснулся шутник от тряски на взлётной полосе, понял что случилось, но замерзать на высоте, где за бортом минус 40 у него не было охоты, а самолёт взлетел. Тогда он отвинтил люк в крыше грузового отсека, или в полу пассажирского салона, и полез в тепло к людям. Самолет уже коснулся облаков, стюардесса раздавала конфеты «Взлётные», минералочку предлагала. Вдруг дорожка на полу зашевелилась, стюардесса с воплем поднос с водичкой на пассажиров опрокинула, у пассажиров волосы дыбом, а из-под ковра вылезает мужик в лётной форме, оглядывает обезумевший салон, вытирает пот со лба и говорит облегчённо:

– Слава Богу, догнал!!!

УНТЫ

Начались холода. Молодой авиатор получил на вещевом складе аэропорта зимнее обмундирование и новенькие, тёплые собачьи унты. На складе были ещё генеральские на белой войлочной подошве, но выдать их кладовщик наотрез отказался.

На другой день, одевшись в обновку, он поспешил на работу, но, пройдя сто метров, понял, что вчера на складе ему крупно не повезло. Унты, красивые на вид, были неудачно сшиты. Мех внутри был расположен по спирали и ворсинки накручивали, как по резьбе, его форменные брюки. Брюки съезжали с пояса и висели на… честном слове. Назад вытащить брючины и подтянуть брюки не было никакой возможности. Унты приходилось на улице снимать, подтягивать брюки и переобуваться, но через сто метров всё повторялось сначала.

Какой-то весельчак на обувной фабрике, видать, специально запланировал такую шутку, но и это ещё было не всё! Собачья шкура на унтах была, явно, не с кобелька и, наверняка, плохо выделана. Она издавала специфический, стойкий запашок, на который собирались кобели со всей округи и громко, хором облаивали авиацию.

Псы всех мастей и размеров дрались, выли, обнюхивали его унты и старались сделать своё дело.

Молодому авиатору приходилось постоянно лягаться, отгоняя от себя огромную собачью свадьбу. Затем под смех толпы и собачьи желанья, переобуваться, подтягивать брюки, веселя прохожих.

В первый же выходной он продал унты незнакомому охотнику.

ОТГУЛ

Огородников и Голдин-друзья, приятели, соседи. Жизнерадостные весёлые ребята, спецы-коллеги. Дома, на работе, в праздники-всегда и всюду по-братски вместе. Даже их дети и жёны дружат между собой настоящей мужской дружбой. В радости и в горе – всё пополам!

В разгар лета, в рабочее время пик, оба попросили у начальства краткосрочный отпуск. Переработки набралось – не отгуляешь. Устали, решили снять стресс, оторваться. Начальство категорически отказало! Без уважительной причины никак! Работы непочатый край!

– Нельзя отказывать, командир! – заступился за друга Голдин. – У человека горе! Жена плачет! Дети ревут! Нам надо! На похороны!

– На похороны? Тогда другое дело! – сказал начальник, подписал рапорт, и друзья ушли в отгул.

Через три дня, опухшие, с больной головой, отгоревав по-русски, друзья появились на работе.

– Молодец Голдин! Ты настоящий друг! Так охотно откликнулся на постигшую друга беду! Ты единственный, не задумываясь, принял самое активное участие в бескорыстной помощи, – восхищённо сказал начальник траурным голосом. – А наш местком опять всё прохлопал.Может материальную помощь от профсоюза выделить? Я организую! – предложил шеф.

– Да не надо! Похоронили ведь уже! – ответил печальный Голдин. – Как его все любили! – начал он, – Такой весёлый всегда был, шустрый, молодой совсем. Даже непонятно, отчего он так скоропостижно скончался. Похоронили мы его с Иваном по всем правилам, недалеко от дома под берёзкой. На свежий холмик могильный камень поставили. Всё чин по чину. Помянули, как положено. Все три дня горе заливали, еле отошли! Кажись, стресс сняли.

– Да! – со вздохом сказал начальник и сочувственно положил руку на плечо подчинённого.

– А кто? Кто умер то у Огородникова? – тихо спросил шеф.

– Да этот! Как его? Хомячок!

БЛАГОДАРНОСТЬ

Талантливые художники – баловни судьбы. Они то выплёскивают душу на полотно и заставляют зрителей плакать, а иногда смотреть на них невозможно, на грязных и запущенных бичей. Душа их то летает выше всех облаков, то валяется в грязи, словно хрюша.

Был у нас такой талант, оформлял стенды, красные уголки, дома писал картины. Золотые руки, глаз-алмаз. То душу на стенку клеил, то в загулы уходил.

Деньги держать не умел, в руках таяли, как снег. Но терпели, молчали, другого такого нет.

Прибежал он как-то ко мне запыхавшийся и говорит:

– Займи червонец до получки, очень надо.

Я без возражений вытащил кошелёк и отдал. В получку он честно разыскал меня и вернул долг, поблагодарив за выручку. Обменялись любезностями. Он исчез. Прошло какое-то время, и мы снова встретились в доме культуры на каком-то торжестве.

– Вот хорошо, что я тебя встретил,– обрадовался он. – Я ж тебе должен. Он достал червонец и отдал его мне.

Я отвлёкся от своей компании и принял долг.

– Кто это? – спросили друзья.

– Наш художник, брал в долг, но, по-моему, он мне его уже раз отдавал, – неуверенно протянул я. – Да! Точно отдал, он забыл.

В тот вечер его найти не удалось.

Прошло еще какое-то время, и художник встретился мне в городе.

– О! Как хорошо, что я тебя встретил! – обрадовался он, – Я же тебе должен,– он достал червонец, и я достал червонец.

– Тебе хорошо в долг давать, не пропадёт. Но дело в том, что ты мне уже дважды его вернул, а сейчас у тебя третья попытка. Спасибо тебе за совесть и возьми мой долг. Будет трудно, заходи. Выручу.

Пришлось мне как-то в нужде просить у друга крупную сумму в долг. К назначенному сроку напрягся и собрал деньги. В знак благодарности положил сверху ещё сотню за выручку.

– Спасибо, – сказал друг и, не считая, положил всё себе в карман. Мне было неудобно сказать ему, что я вернул больше, да и не взял бы он. Так я и не знаю до сих пор, знает ли он про мою благодарность, а деньги любят счёт-отношения, учёт. Так и люди должны благодарить беспрестанно за всё, что имеем. Ибо всё, что имеем, принадлежит не нам.

АВТОПИЛОТЫ

Ранним летним утром в парке культуры и отдыха у аттракциона «Самолёт» встретились двое знакомых, почти ровесников. Студент-дворник и дежурный милиционер.

Дворник начинал работу, подметал в парке дорожки, а милиционер заканчивал ночное дежурство. Поздоровались, закурили. Поболтали про то, про сё.

Скучно!

– Прокатимся? – предложил студент, кивнув на «Самолет».

– Давай! – поддержал милиционер.

Подвели самолёт к рубильнику, заняли места, дворник перевернул метлу и ручкой включил рубильник. Заурчал пропеллер, и самолётик радостно побежал по кругу. Пассажиры довольно улыбались.

– Автопилот, – подняв руки кверху, сообщил милиционер.

Через пять минут катание им надоело, и тут они сообразили, что на ходу не смогут выключить рубильник. Автопилот взял управление на себя.

…Их обнаружили первые прохожие, удивившись столь раннему развлечению необычных пассажиров – дворника с метлой и представителя власти в форме.

Кричать они уже не могли и мотались на обрыганном самолётике в полусознательном состоянии.

«Скорая» увезла обоих, а город смеялся над незадачливой молодежью, прилепив им прозвище «автопилоты».

ЗИМНИК

Крайний Север, сплошные болота. Летом мошкара и непроезжая глухомань. Снабжение только по большой воде – весной. Куда чего не завезли, там будет несладко.

Поэтому зимой, когда Дед Мороз забетонирует все болота, строили лесные дороги – зимники.

Из пункта А в пункт Б шёл бульдозер и строил узкую дорогу-зимник, пока весна её не крушила.

Машины ездили по зимнику не часто, но если встречались два автомобиля, то разъехаться они не могли.

Шофера выходили договариваться. Более маленькая или пустая машина отъезжала назад, разгонялась и со всей скорости целиком залетала в сторону, в глубокий снег.

Большая и груженая машина проезжала мимо, затем тросом вытаскивала увязший в снегу автомобиль снова на дорогу. Шофера прятали тросы, жали друг другу руки, и каждый уезжал в свою сторону.

ВОЛК

Крайний Север. Зима. От сильного мороза в воздухе висел туман. День подходил к концу.

Богданыч развёз всех и теперь спешил домой, мысленно он уже ужинал со своей семьёй. Вдруг впереди на дороге увидал здоровенного волка. Волк бесстрашно стоял на утоптанном снегу и завораживающим взглядом смотрел в глаза шофера – как на ягнёнка. Богданыч сообразил мгновенно, дал полный газ и сбил волка. «ГАЗ-69», пройдя тормозной путь, встал как вкопанный.

200 рублей за волчью шкуру – премия охотсоюза – лежали на дороге. Богданыч пнул волка валенком, тот не шевелился. «Готов!» – обрадовался Богданыч и погрузил волка на заднее сиденье «козлика». В весёлом настроение поехал дальше.

Вдруг он затылком почувствовал уже знакомый завораживающий взгляд, ягнячий страх зашевелил на затылке волосы. Подняв взгляд в зеркало заднего вида, шофер увидел в нём волчий оскал. Богданыч выключил скорость, нажал на тормоз и выскочил из машины.

Волк пришёл в себя и хозяйничал внутри кабины. Мороз наглел. До дому далеко – пешком не добежишь.

Что делать? Богданыч открыл багажник, достал оттуда толстый и длинный воровской шланг для бензина, сунул один конец в глушитель, другой просунул под брезентовый тент в кабину.

Затем задрал капот газика, подлез к карбюратору и стал газовать, глядя на пьяного волка сквозь лобовое стекло. Синий туман из выхлопных газов уверенно наполнял салон. Волк стал совсем вялый и, наконец, свалился. Богданыч погазовал для страховки ещё, достал из багажника самый большой гаечный ключ, резко открыл дверь и размозжил зверю голову. Затем связал его, проветрил салон и замёрзший, но бодрый, дал ходу до дому.

ТЕЛЕФОН

Телефон звонил до изнеможения. Никто трубку не брал. В окно начальник видел: бытовка была полна рабочих. Он не выдержал и побежал туда сам.

– Вы почему трубку не берёте? – в гневе спросил он.

– Возьмёшь рукам, пойдёшь ногам! – простодушно ответил самый старый рабочий.

– Как это? – не понял начальник.

– Возьмёшь трубку, обязательно кого-то позвать попросят, бегай потом, ищи его! – разъяснил рабочий.

РУКАВИЧКА

– Вы мою рукавичку не видели? – спрашивал сторож всех пришедших на работу. В последнее время у конторских стали пропадать вещи. Всех это беспокоило. Вот и сегодня новость разлетелась быстро. Сторож рукавичку не нашёл, и уныло после бессонной ночи, поплёлся домой. Главный бухгалтер приготовилась к работе, разложила на столе документы и открыла в столе шуфладку, чтобы освежиться любимыми духами. В ящике духов не было. Пропали! На их месте лежала рукавичка сторожа.

ДВА ЗАЛА

В курортной зоне на побережье «Дома культуры» строились с двумя залами, чтоб отдыхающим не ждать долго и кино начиналось каждый час. Вечером после кино лекции и концерты, в заключенье танцы. Билетики раскупались накануне, свободных мест не хватало. Один из вечеров заканчивался двумя мероприятиями. В розовом зале выступали знаменитые комики Петросян, Хазанов, а в голубом-знаменитый астроном, доктор космических наук. Публика собралась соответственно. У юмориста-все навеселе, с хорошим настроением, с дамами, с компанией, у астронома-очкастые студенты с конспектами, старшеклассники, серьёзные научные сотрудники. Лекторы впервые в городе перепутали свои залы. Астроном попал на «Смеходром», а юморист к студентам. Астроном начал с серьёзной вещи, зал рыдал, от хохота люди падали с сидений, звездочёт был в отчаянье, он ничего не понимал, каждое слово вызывало бурю смеха, а за стеной юморист лез из кожи, выдавая такие перлы, что сам удивлялся, но в зале ни одной улыбки. Поправив пенсне, студенты скрупулезно конспектировали материал, не вдаваясь в подробности. Публика была запрограммирована каждая на свою тему, и ведущий уже не управлял ситуацией. Наконец, обескураженный администратор понял ошибку и поменял в залах лекторов, всё сошлось, полилось, пошло как по маслу, вторая серия удалась ещё больше, а публика смену декораций не заметила.

ПРИМЕТА

Однажды во дворе курица стала кукарекать, как петух. Хозяин перепугался, бросил всю работу, поймал курицу, внёс в дом и от печки стал отмерять ею расстояние до порога, переворачивая её, как деревянный метр, от головы к хвосту.

– Что на порог попадёт, то и отрубить надо, чтоб беды не стряслось, – сказал он хозяйке. Попала голова. Курица угодила в суп.

Примета такая, когда курица как петух кричит, – это не к добру, да и петух, что в неурочный час поёт, в котёл быстрее прочих попадёт.

Страшны не приметы, а их толкование.

ПЕРЕБРОС

В одной из северных зон встретились два человека. Охранник и заключённый. Они сразу узнали друг друга. Два фронтовика прошли вместе всю войну. Они решили это дело отметить. Невозможное сделать возможным. Такова жизнь. Дали знать. Через колючую проволоку перелетела грелка с вином и братанье произошло. Молодой перспективный лейтенант доложил наверх по уставу:

– Товарищ полковник, на седьмом участке был переброс.

На другой день пожилой полковник позвал пожилого охранника.

– Был у тебя вчера переброс, Михалыч? – спросил пожилой полковник.

– Никак нет, товарищ полковник, – ответил охранник.

Молодой перспективный лейтенант, не нюхавший пороха, вытащил партбилет и положил на стол перед полковником.

– Клянусь партийным билетом. Был переброс.

Полковник печально и устало посмотрел на охранника. У Михалыча, фронтовика, партийного билета не было. Он положил руку на партбилет лейтенанта и сказал:

– Клянусь! Не было переброса, товарищ полковник.

– Свободны! – сказал полковник и поднял трубку зазвонившего телефона.

Было время на свете, когда ещё мужская дружба была сильнее партийной клятвы.

ТРИ ВЕЛИКИХ ЧЕЛОВЕКА

В красном уголке механического цеха всё было красно от красного кумача: красные плакаты. красная скатерть, красный пол, красная трибуна, даже буквы на стендах красного цвета. И среди всей этой красноты с обеих сторон трибуны стояли два белоснежных бюста любимых вождей народа.

За ними на стене висел огромный плакат: «Ленин и сейчас живее всех живых».

В красном уголке, величиной со школьный класс, всегда было торжественно пусто и, как в Мавзолее, с мурашками политически волнующе. Без дела туда не входили.

Бесшабашный, озорной электрик по прозвищу «Копчёный» принёс на работу новенький, только что купленный фотоаппарат «Смена». Начинающий фотограф учился фотографировать. Снимал всех и всё. Через неделю он принёс на показ неплохие для первого раза фотографии. На одной из них счастливый Копчёный стоял в ленинской комнате на трибуне, дружески обняв рабочими, грязными руками белых гипсовых вождей. На фотографии внизу шутки ради было чётко написано «Три великих человека».

В бытовку цеха на обед Копчёный не пришёл. На работе его тоже больше никто не видел. Начальство таинственно молчало. Пролетарии не задавали лишних вопросов. Как и многие, электрик тихо исчез из памяти товарищей по работе. Жизнь продолжалась. Мёртвые вожди продолжали жить, живые продолжали умирать за мёртвых.

СТЕПАНИДА

Был у моего отца друг, Герр, дядька Филипп. Весельчак и балагур. Историй он знал множество, но все какие-то на грани фантастики. То ли правда, то ли неправда. Жена его умерла, и он женился снова на мест­ной, коми, – Степаниде. Коми-народ – «крабрый народ, одни рыбаки да окотники», а рыбак рыбака видит издалека.

Женщины у них мужей ценят и уважают. Всякий раз в компании «под мухой» дядька Филипп начинал заливать очередную историю, а слушатели превращались в картину Перова «Охотники на привале». Вроде – правда, а вроде – неправда. «Не верите? – пытал дядька Филипп. – Спросите Степаниду!» Звали Степаниду. Она не всегда знала, о чём речь, но всегда подтверждала, что было точно так, как сказал Филипп. Ей верили. Всё проходило весело и гладко.

Любой мужик любит прихвастнуть в компании, приврать, добавить, чтоб было интереснее и веселее. В целом-то все правда, а детали можно и округлить. Только не у всех есть Степанида. Мне жаловался друг: «Начну что-нибудь говорить при людях, вижу – всем интересно, ну и добавлю что-то нечаянно по ходу дела. Все верят, даже не замечают, а моя половина тут как тут: «Что ты врёшь? И не полпятого мы ушли, а без пятнадцати пять, и не в субботу это было, а в воскресение». Я ей на ногу под столом наступлю, помолчи, мол. А она пуще прежнего в бутылку лезет: «Что ты мне на ногу наступаешь? Брехун! Правда глаза режет?!» «Да кому от твоей правды жить проще? Если я не прав, расскажи ты!» «Я не умею!» «Так сиди, помалкивай! Не беги впереди коня». Но вечер испорчен. Авторитет подмочен. Настроения ни у кого нет. И так всякий раз, боюсь рот открыть, «народный контроль» рядом».

Куда Степаниды подевались? Как жить друг для друга, а не друг против друга? Кто знает, скажите!

ЯПОНСКИЙ ДЕД

Весной воздух на севере набухает вместе с почками, становится густой и упругий. Снег темнеет, набирает влагу, прибавляет в весе. Природа встаёт на старт. В теле нарастает неведомая сила, щенячья радость заслоняет разум, сердце расцветает для любви. Только старость не реагирует на весну. Видит око, да зуб неймёт. И обидно от этого, хоть плачь.

В пятницу, после окончания трудовой недели и предвкушения выходных, в счастливом настроении собрался трудовой народ на автобусной остановке.

Наступающие сумерки украшали окрестности.

Автобуса долго не было. Морозец вступал в свои права и начинал щипать уши. Ожидающие стали пританцовывать. Стоял среди нас древний Дед, худой, высокий, с бородой как у Карла Маркса. Стоял, опираясь на палочку, срубленную в лесу, одет был по-стариковски. Лицо носило отпечаток былой красоты и удали. Сейчас возвращался, вероятно, от очередного врача.

Автобус подошёл как-то боком, медленно и скрипя. Двери открылись, и из них стали выпадать мятые пассажиры. Ожидающие приготовились к штурму. Дед оказался у самых дверей. Сзади напёрли, спереди заработали локтями. Деда вытеснили и по-хамски отпихнули. Он упал. Автобус крякнул, тронулся и пополз. Уважающие себя и не участвовавшие в штурме люди стояли в сторонке, клеймя общественный транспорт. Дед опёрся на свою палочку, но встать не мог: сил нет, коленки не держат. У него задрожал подбородок, из глаз брызнули слёзы, он заплакал от обиды, как дитя.

Я поднял его, отряхнул от снега, старался успокоить. Дед плакал и мелко топал от обиды ногами. Большой ребёнок. Наконец он мог, всхлипывая, сквозь слёзы говорить. «Я тоже был молодой. Я участвовал в русско-японской войне, я кавалер трёх георгиевских крестов, это реже и выше звания Героя Советского Союза, только не признают. Я был на Гражданской и Отечественной. Я не раз видел свою смерть, во мне всё болит, и теперь меня каждый пхнуть может?»

Новая волна слёз душила старого героя, несправедливость и обида слезами выкатывались из его глаз, слёзы исчезали в бороде. Мне было больно смотреть на него. Старость, как хрусталь, надо беречь и преклоняться перед ней. Они, старики, подарили нам сегодня мир, труд, этот вечер, жизнь. Почему любят молодых за красивую упаковку и не видят стариков с их чудесной внутренней неувядающей красотой? Где то хамло, что толкнул старика? На колени перед ним!

Я как мог, успокаивал Деда «японской войны». Его душила обида. Через некоторое время рядом с нами остановились «Жигули», за рулём сидел мой приятель, он предложил нас подвезти. Сначала мы усадили Деда, сзади набились остальные. Автобус вскоре обогнали. Дед успокоился, мы доставили его до самого крыльца с почётом и уважением.

Много лет прошло с тех пор, но забыть «японского деда» я не в силах. Старость слаба, обидчива, как одуванчик, и обращаться надо с ней ласково и нежно. Горе вам, обижающие, и вы будете когда-нибудь плакать!

Пощади будущее сегодня. Это и твоё завтра.

Не забудь!

ТРАНСФОРМАТОР

В нашем северном таежном посёлке было фотоателье и свой фотограф, герой Великой Отечественной войны, товарищ Арихин. На работу, как на праздник, надевал все ордена.

Фотографии всем нужны, на комсомольский билет, на партбилет, на паспорт, на удостоверение дружинника, на пропуск в бассейн, на талон на водку и т.д. Фотоаппаратов-мыльниц, как сейчас у людей, не было. У них вообще ничего не было, кроме многочисленных удостоверений и бахвальных грамот.

Фотография была на бойком месте, и люди шли валом. Шли фотографироваться семьями, вызывали на дом снять младенца, звали на свадьбу, на похороны.

Вызывали организации снять передовиков производства для Доски Почёта.

Он сам доставал химикаты. Наводил проявитель, на банке с закрепителем писал «Пиксаж». Сам проявлял, ретушировал и печатал ночами срочные фотографии. Глянцевал их на стекле. Обрезал зигзагом и сортировал по квитанциям. Иногда фотки были лишние, иногда не хватало. Работы было много, а качества его работам не доставало. Фотографии не всегда были удачными. Люди платили деньги и хотели выглядеть лучше, чем они есть. Тогда начинались недовольства.

Арихин любил выпить, особенно предпраздничное настроение было в пятницу: винно-банно-пистонный день. Он сам себе занимал деньги из кассы фотографии, потом также сам себе прощал долги, порвав квитанции.

Фронтовая привычка и наркомовские сто грамм укрепляли его дух в борьбе с клиентами при выдаче фотокарточек. Некоторые не брали фотографии и хотели перефотографироваться. Арихин показывал удостоверение участника войны, говорил, что он контуженный, матерился, иногда разбивал свою тросточку о что-нибудь, и страшно кипятился, выходя из-под контроля. Весь посёлок об этом знал, но другого фотографа не было. Все шли к нему.

Знал посёлок и ещё одну его тайну, его последний предел, его самое зловещее, страшное фронтовое испепеляющее слово. Самый плохой матюг на свете.

Его собственное изобретение. Если его доводили, его начинало трясти, и он с ненавистью и с бешенством в глазах кричал клиенту:

– Ух, ты, трансформатор!!!

Все знали, в этом случае надо брать фотографии и бежать в отступление, а то он всю холобуду разнесёт к едрене-фене и ему за это ничего не будет, потому что он контуженный и участник ВОВ.

ОШЕЛОМЛЯЮЩИЙ СЮРПРИЗ

Выступал в нашем провинциальном городе знаменитый столичный ансамбль «Лейся, песня». Это было событие. Везде люди сообщали друг другу ошеломляющую новость. Предстояло своими глазами увидеть тех, кого слушали по радио, видели по телевизору, чьи пластинки крутили каждый день. Счастливчики позаботились о билетах. Желающие попасть на концерт стояли вокруг театра и надеялись на счастливый случай. На лишний билетик.

На концерт съехался весь город. В зале ставили приставные стулья. Настроение у всех было приподнятое, праздничное.

Нарядные, любезные родители с детьми-старшекласниками заполняли зал. Знакомые обменивались улыбками, рукопожатиями, поцелуями на уровне дворцового, лондонского этикета.

Люди были счастливы в предвкушении предстоящего удоволь-ствия. Наконец, гул в зале утих, стрелки часов достигли назначенного времени, свет медленно погас, и началась чудесная музыкальная сказка. Красивые, молодые, знаменитые, талантливые исполнители покоряли сердца горожан. Артисты были в изумительных костюмах и, пока конферансье объявлял следующий номер, они переодевались в ещё более красивые платья, и каждая песня запоминалась по-новому.

Конферансье был мастер слова и великолепно владел залом. Заставлял любить и ненавидеть, смеяться и плакать одновременно. Он признался, что ему всего 51 год, но столько ему обычно никто не даёт, все дают ему 50 с половиной лет. Он объявил, что после антракта во второй части концерта будет исполняться абсолютно новая программа. Они совершенно не будут повторяться. Во второй части концерта не будут исполняться вещи, исполненные в первом отделении концерта. Он сказал, что будут исполняться и шлягеры из хит-парада 1991 года, он объявил всех исполнителей и остановился на ударнике. Он сказал, что ударник – самый молодой участник ансамбля. Недавно женился и очень любит свою тёщу. «Наклеил её портрет на барабан и весь концерт, вы же слышали, ни разу не промазал, а какой ритм!» К середине концерта он объявил:

– Группа приготовила для уважаемых зрителей ошеломляющий сюрприз. Мы не объявляли в афишах, это наша тайна, но сейчас перед вами выступит с вашими любимыми песнями многоуважаемый Полад Бюль-Бюль Оглы!!!

Зал взревел от неожиданного счастья. Люди хлопали так, что болели руки. Бурные овации сотрясали стены. Зрители кричали: «Ура!!!», – залезали на кресла. Незнакомые обнимались и целовались друг с другом и визжали от восторга. В воздух взлетали какие-то предметы и дамские шляпки. На глазах были слёзы счастья, по женским лицам, не стесняясь, текла тушь. Щёки мужчин были в губной помаде. Зал ликовал и ни на что не реагировал. Все бурно выражали свой безграничный восторг.

Конферансье махал со сцены руками, кричал в микрофон, но его не было слышно. Наконец, ему удалось угомонить публику. Шквал, шторм, ураган, тайфун, смерч прошёл по зрительным рядам. Установилась тишина. Конферансье подул в микрофон, показал рукой, чтоб все успокоились и сказал:

– Я пошутил!

Зал грозно взревел и затопал ногами. На сцену полетели яблоки, апельсины, конфеты, туфли. Раздался свист соловьёв-разбойников. Посыпалась штукатурка, упали гардины. Концерт был на грани срыва. Свист стоял до тех пор, пока конферансье не покинул сцену. Зал обман не простил. Музыканты старались, как могли, спасая положение. Играли и пели без объявлений.

Зрители как будто что-то потеряли, как будто их обокрали, но пропало то, чего не было. Слово – серебро, а молчание – золото. От любви до ненависти один шаг или пара ненужных слов.

Сначала было слово, и это была правда.

ОЖОГ

На новом месте отец купил дом с большим огородом, в огороде была огромная береза, полная птичьих гнезд, под березой – банька. В округе очень красивые места: березовые рощи вперемежку с лугами и озерами. Невероятный простор.

После дождя, весной и осенью было очень грязно, бывало пробираешься в школу, ногу вытащишь, а сапог в грязи застрял и его надо вытаскивать отдельно, потом одеть такое – только акробату под силу.

Осенью всей школой шли в поле убирать картошку. Однажды ребята разожгли большой пионерский костер. Кто-то позвал принести еще дров. Мы побежали. Навстречу несколько детей несли огромную елку, я решил им помочь и оказался где-то под ней внутри, елку занесли в костер, и я, ничего не видя под ветками, зашел босиком на угли.

Ступни горели и шипели. Жгло. Как я примчался с поля домой, не помню. Дома мама набила в тазик свежих яичек (только белки) и сунула мои ноги в таз, яйца моментально зашипели – зажарились от моих горящих ног. Стало намного легче, операция повторялась, пока все не зажило.

ТРИНАДЦАТЫЙ БИЛЕТ

Настала пора сдавать экзамены за 8 класс. Экзаменов Боря не боялся, кроме химии.

Этот предмет он и весь класс понимал плохо, потому что учительница преподавала для себя и мало интересовалась классом. Чтобы не провалиться, Борис придумал трюк. Выучив хорошо единственный билет № 13, он пришел на экзамен первый.

На столе лежали еще все билеты. Борис ещё тогда понял, что страх ложное чувство. Он относится к ожиданию, а когда событие происходит – не страшно.

Боря смело взял первый попавшийся, кажется, это был № 68, посмотрел на него, сделал выражение ужаса на лице, быстро положил обратно на стол и перемешал все билеты.

– Можно я возьму другой билет? – спросил он.

Учительница возмутилась, остальные члены экзаменационной комиссии широко открыли глаза.

– Я суеверный, – сказал Боря, – попался тринадцатый билет и первому в классе!

– Ничего страшного, – ответила учительница, новый билет брать можно, если не сможешь ответить на свой, но оценка будет на один бал ниже, – и стала искать тринадцатый билет, нашла и подала Борису.

Удалось! Боря не стал противиться, сделал испуганное лицо, тяжело вздохнул и пошел готовиться. Экзамен сдал хорошо. Учителя в один голос похвалили и сказали:

– Ну вот, а ты боялся! Суеверие – это предрассудки старых бабушек, а не молодых ребят.

«Не скажите!» – подумал довольный Борис, выходя в коридор школы.

ВЫТРЕЗВИТЕЛЬ

Как-то в конце лета мы с другом собрались в кино. Вдруг к кинотеатру подбежала женщина в слезах и сказала, что ее обокрали прямо дома. Пока они кушали на кухне, кто-то вошел в квартиру и забрал новый плащ. Семья слышала шорох, но думали, что это кто-то из их детей шалит. В окно видели, куда пошел выпивший мужчина не из нашего поселка.

Мы с товарищем побежали в указанную сторону и вскоре нагнали чужака с неестественно большим животом. Недолго думая, мы полезли за пазуху и вытащили женский плащ. Мужика силой привели к кинотеатру. Поднялся шум, гам. Вскоре подъехал участковый милиционер Пантюхов и забрал его к себе. Перед началом сеанса участковый появился снова и попросил нас еще раз помочь ему – нужно было доставить задержанного последним пароходом в город. Он обещал предоставить ночлег, отгул на работе и благодарное письмо МВД. Мы согласились и поехали вчетвером в город. Мужика развезло, и он не буянил. Пантюхов сдал его в городскую милицию. Было за полночь, с гостиницей вопрос не решался, и участковый договорился о ночлеге в вытрезвителе, бесплатно. Меня с другом поселили в одной комнате, себе он взял отдельную.

Солдатские кровати, чистое белье, небо в клеточку и охрана снаружи. Мы заснули мгновенно.

Утром нас разбудила уборщица:

– Можете идти домой, – сказала она.

– Нет, еще рано, – ответили мы, – еще поваляемся и пойдем сразу на работу.

Она вытаращила глаза:

– Первый раз в жизни вижу, чтобы из вытрезвителя уходить не хотели, все бегут отсюда как ошпаренные, а эти поваляться в кровати хотят. Ну и молодёжь пошла!

Тут зашел дежуривший милиционер:

– Вы вчера рецидивиста привели, из тюрьмы только как неделю вышел и опять украл. Мы его уже искали, пока он худшего не свершил.

Отоспавшись, мы пошли на работу.

– Отгадайте, где я сегодня спал? – спросил я коллег.

Разные варианты назывались, но все мимо.

– В вытрезвителе!

Все замерли как в немой сцене «Ревизора». Мне не поверили.

Но вскоре пришел с планерки начальник и подтвердил сказанное. Милиция уже все доложила руководству, но обещанного отгула мне не дали. Так я в вытрезвителе побывал первый и последний раз.

{PAGEBREAK}

БРОНЬ

На городское кладбище в сторожку наконец-то провели телефон. Теперь сторожиха не боялась живых вандалов, а мёртвые вели себя скромно. Иногда звонили хохмачи и бездельники потрепаться, и сторожиха от скуки охотно поддерживала шутливый разговор. С мёртвыми-то не поговоришь, они все – земляки.

Когда стемнело, в конторе одного из учреждений города прозвенел звонок – сигнал об окончании рабочего дня. Все служащие засобирались домой, и в это время в приёмную вошёл припоздавший командировочный. Он всё-таки упросил секретаршу отметить командировочные документы сегодняшним днём.

Секретарша очень торопилась на автобус, но поставила печати и спешно засобиралась домой.

– А в гостиницу на ночлег не устроите? – разочарованно спросил командировочный.

Секретарша выписала на бумажку номер и пододвинула гостю телефон.

– Сам! – коротко бросила она и хлопнула дверью.

Командировочный вздохнул, набрал номер и, зная все трудности устройства на ночлег в гостиницу без блата, приготовился клянчить.

– Здравствуйте! – сказал он, не подозревая, что по ошибке набрал номер кладбища. – Я тут гость!

– Здравствуйте! – ответила сторожиха. – Мы все тут гости!

– Скажите, а у вас свободные места есть? – поинтересовался командировочный.

– Есть, есть, милок! Полно мест, всем хватит! Никто ещё на улице не остался. Всех примем, – ответила старуха.

– Тогда я хотел бы забронировать одно место, – обрадованно сказал командировочный.

– А зачем бронировать? – не поняла сторожиха. – У нас свободно. Сами можете выбрать, что понравится.

– Вы не шутите? – засомневался командировочный.

– Нет, правда, милок, у нас много свободных мест, – ответила старуха. – А вы для кого хлопочете?

– Ну, для себя! Секретарша вот сбежала, один я остался, тогда я к вам прямо сейчас прибуду устраиваться. – Обрадовался командировочный.

– Ну, зачем же так спешить! – успокоила старушка разволновавшегося мужика. – Секретарша ещё вернётся! Всё опять будет хорошо. Ты уж до утра потерпи, милок. Утро вечера мудренее!

– А куда я на ночь денусь? – не понял командировочный. – У меня в городе и знакомых-то нет! Я так устал и очень хотел бы поскорее попасть к вам! – продолжал он вкрадчиво.

– Не сомневайся, милок. Обязательно попадёшь! Всему своё время! – согласилась сторожиха. – А ты, вообще, куда звонишь милок? – спросила сторожиха.

– Как куда? В гостиницу! – уверенно ответил гость.

– А попал на кладбище! – ядовито ответила бабка.

Командированный трубку бросил, словно его током дёрнуло.

В ЯМЕ

В темноте, срезав путь, старец проходил по кладбищу и свалился в свежевырытую под могилу яму. Очнувшись от шока, он упорно пытался вылезти, но яма была глубокая и, выбившись из сил, он потерял всякую надежду и успокоился на дне. Он вспомнил «Кавказского пленника» из рассказа Толстого и окончательно убедился в невозможности своего спасения. Вдруг наверху что-то хрустнуло, и в яму упал молодой парень. Придя в себя, он так же как старец пытался выбраться наружу самостоятельно, но безуспешно.

– Ты никогда не выберешься отсюда!– громко произнес, наблюдая за парнем, старец.

Парень так испугался, что выпрыгнул из ямы и убежал, а старец остался

НА КЛАДБИЩЕ

Населённые пункты на русском Севере расположены всегда вдоль реки. Река была дорогой.

Теперь по берегу вдоль речки положили асфальт. С одной стороны дороги река, с другой – дремучая тайга. Вдоль дороги тянулись заливные, сочные луга, а за лугами на реке шёл лесосплав.

По дороге туда далеко, а через кладбище, напрямую – рядом.

Темнело. Марфа Николаевна, бывшая учительница биологии, теперь старая пенсионерка, гнала коз с пастбища по знакомой тропинке напрямую. «Где на земле размещены самые большие сокровища? При жизни – в душе, после смерти – на кладбище», – думала она, ведя на верёвке самую шкодливую козу.

И тут она увидела свежевырытую могилку для завтрашних похорон. Старухи на Руси всегда ворчат, что всё не так. Головой не в ту сторону опустили.

Памятник надо не в голову ставить, а в ноги, чтобы покойник, вставая, мог покреститься на свой крест. Землекопы-лодыри, выкопали мелко… Одни спорят, что хоронить надо головой на восток. Другие – на заход солнца. Споры порой доводили старушек до вражды.

Марфа Николаевна с козой подошла к самому краю ямы, чтобы проверить, всё ли сделано по уму. Оставшись довольной работой, она вдруг почувствовала, что земля под ней обвалиывается, и она летит в могилу, таща на верёвке за собой козу. Ужас охватил старушку, и когда сердце снова вошло в ритм, Марфа 

Николаевна попыталась выбраться своими силами, но землекопы были добросовестные, и надежда её погасла.

Наплакавшись досыта и обнаружив, что стало совсем темно, старая коммунистка стала молиться. И пришла помощь. Она услышала, что со смены лесосплава, по тропинке, напрямую через кладбище, болтая в темноте, навеселе шли молодые мужики. Она узнала их и начала громко звать на помощь.

Мужики от неожиданности присели. Замерли в страхе с квадратными глазами. Марфа Николаевна обратилась к бывшим ученикам:

– Не бойтесь меня, ребятки, это я, Марфа Николаевна! Я же вас в школе учила. Помогите мне! Смотрела, как могилку выкопали, а она обвалилась, и я в неё упала. Мне одной не выбраться, не ночевать же мне здесь. Соколики! Я же вас по голосу узнала, вы меня тоже. Правда ведь?

Это была правда. Слово за слово, у ребят страх прошёл. Пришло доверие. На звук к могиле подошли осторожно.

– Чтобы снова могилка не обвалилась, крепко держите друг друга, – поучала бабка.

Мужики страхуя обхватили товарища, а он протянул руки в тьму могилы. Бабка подняла козу на руки и подала первой. Руки парня нащупали морду, бороду, шерсть и рога…

– А‑а-а-а-а-а-а-а-а‑а! – Вопль ужаса разорвал ночной покой. Обезумевшие мужики, побросав багры, сумки неслись, не чуя ног под собой и раздирая тишину дикими воплями.

Марфа Николаевна не поняла, что случилось, может, волки наверху? И притихла. Мужиков в посёлке отловили. Отпоили. Успокоили. Расспросили.

– Там чёрт в могиле сидит. Я своими руками его потрогал.

– Да и мы тоже видели! Чёрный, глаза горят и рога огромные. А голос как у Марфы Николаевны. У нас у всех инфаркт, наверное, – стучали зубами мужики и не могли прийти в себя от страха.

Пришло начальство, пригнали «ЗиЛка», взяли факелы, ружья, поехали всем посёлком на кладбище чертей гонять. Прячась друг за друга, ощетинив стволы, багры, факелы, трясущаяся толпа, крадучись подходила к новой могиле. Бабка, увидев приближающийся свет и возню наверху, подумала, что наступила полночь, и покойники уже встают погулять, и тонко завыла на дне от страха.

Её голос узнали все! Показание подтвердилось: в могиле – нечистая сила. Напряжение возрастало. Коза тоже почувствовала неладное и громко заблеяла в могиле:

– Бе-ес!

Марфа Николаевна козу обругала. Все выпустили воздух из лёгких.

– Марфа! Ты что там с козой делаешь? – спросило начальство.

– Да упала я с ней, упала! – заплакала старушка.

– Что ж ты нам-то про козу ничего не сказала? – завозмущались поднятые на смех мужики.

– Да не подумала как-то, напугалась я!

Ну ладно, хорошо, что все живы, здоровы остались. Бабку с козой выдернули из ямы. Все со смехом полезли в кузов грузовика. Чумазая, заплаканная бабка подала мужикам козу в кузов и, перекрестившись, села в кабину.

СКАЗКА-ПРИСКАЗКА

В некотором царстве, в советском государстве, жили-были, не тужили всякие герои. Одни создавали и умножали, другие отбирали и делили. Всё решалось коллективно, виноватых нет!

Одна голова – хорошо, а на троих лучше соображается. Попавшие к тройке на повестку дня выкручивались, как умели. Послала тройка на очередном заседании Ивана-Царевича туда, не знаю куда, за тем, не знаю за чем!

Три дня и три ночи скакал Иван Царевич, пока скакалку не отобрали, а потом как поймал Иван Царевич, то есть Иванушка-дурачок, Василису Прекрасную и давай на ней жениться. Пришлось выйти Василисе Прекрасной замуж за Ивана Дурака, и стала она Василиса Дурак.

«Мне столько всего надо сделать, что я лучше пойду спать», – говорил Иван Царевич в медовый месяц. Первая минута беременности была для Василисы просто потрясающая. Хорошо ли, плохо ли, а родилась у них красная пионерия.

Детей интересует вопрос, откуда всё берётся, а взрослых, куда всё девается. То, что видели старики, молодёжь не узнает. Мудрость не всегда приходит с возрастом, бывает возраст приходит один вместе с перестройкой.

Человек как река: выйдет из берегов, несёт что попало! «Крыша» есть – ума не надо. Только через честный труд можно попасть в общество горбатых.

Могила горбатого – справа.

Если хотите остаться при своём мнении, оставьте его себе, история уже всё сказала. У растения всё как у людей, деревья гордятся своими плодами, а пни – своими корнями.

ВОР СОЦИАЛИЗМА

Надумали мы в квартире ремонт делать. Отмыть и освежить, побелить, покрасить.

В магазинах стройматериалов нет. Пришлось идти на стройку к малярам:

– Ребята, налейте ведро краски, квартиру решили подремонтировать.

– А пол-литра принёс? – спросили те.

– Да! – похлопал я себя по карману.

Краски налили полное ведро.

– Смотри, чтоб начальство наше не видало! – напутствовали меня маляры.

Я, озираясь, крадучись, пошёл домой. Купил, как украл. Украл или купил? Я же заплатил! Пол литра стоит 10 рублей, а это дневной заработок, плюс талон на водку пропал, плюс время, что потерял в очередях. «Нет, всё же ты украл у государства», – колотилась в моём сердце моя добрая половинка, которая за совесть. Но я не виноват, что в магазинах ничего нельзя купить, мне и самому было бы приятней магазинская краска.

«Да и не вор ты вовсе. Во-первых, ты заплатил, это маляры продали не своё, они виноваты – воруют на работе и продают, незаконно наживаются на нетрудовых доходах! Во-вторых, и квартира не твоя, а государственная!» – оправдывалась другая моя половинка, которая вроде бы за справедливость. «Тебе ещё и спасибо сказать должны, что ты поддерживаешь жилой фонд страны в образцовом порядке, за счёт своей личной пол-литры, да ещё и прилагаешь свой личный труд, деньги и время. И не вор ты вовсе, а почти герой нашего времени! Все ведь так делают. Вся страна. И все это знают».

А вы как думаете про своё социалистическое прошлое?

МЕДВЕЖИЙ СТРАХ

В одно лето у самого посёлка появилось много медведей. Женщины в лес не совались. Пропадает лесной урожай. Смелые мужики всё же решились. Идут гуськом по тайге, у всех ушки на макушке, дыхание осторожное, прерывистое, глаза квадратные. От страха ноги подгибаются, но идут, друг перед другом харахорятся. Вдруг у последнего в носу засвербело и он чихнул. Передние упали в обморок, и чуть дух не испустили.

ФИКУС

После войны мы жили в коммунальной квартире, в комнате с большой печкой. Мебели было мало, цветов много. Чтобы заполнить пустой угол, мама поставила туда в большой деревянной бочке огромный, как дерево, фикус.

Зимой он стоял, сгорбившись в тёмном углу и опустив ветки, тянулся листьями к свету в окне. С больших листьев постоянно стирали пыль, поливали землю.

Иногда по праздникам у нас собирались родственники и друзья. Они оживлённо беседовали, закусывали картошкой в мундире, много пели, танцевали под патефон и громко хвалили мамин фикус.

Когда все уходили, мама сливала с рюмок остатки в кружку и поливала фикус. Он преображался, листья мгновенно становились влажными и блестящими, с них исчезала пыль.

– Цветы это дело тоже любят! – говорила мама, – но не часто, а только по праздникам, не то сопьются!

Утром фикус стоял веселый и глянцевый, выпятив грудь, то ли от маминого угощения, то ли от хороших слов, сказанных вчера в его адрес.

КАРАНДАШ

Красный карандаш:

– Со мной полегче, попрошу.

Я р‑резолюции пишу!

На планёрке карандашной фабрики главный инженер предложил судьбоносное рацпредложение. Поскольку карандаш в конце своей жизни превращается в короткий огрызок, писать им невозможно, так как трудно удержать в руках. Поэтому предлагаю стержень грифеля в конце карандаша не закладывать сантиметров на пять и оставить только пустую деревянную часть. При нашем объёме выпуска карандашей мы за месяц сэкономим вагон грифеля, а за год по стране это вообще колоссальная цифра. С этим рацпредложением мы сможем выйти в мировые лидеры на рынке производства карандашей. При сохранении прежней цены карандаша и уменьшении его себестоимости страна ощутит заметный экономический эффект! – закончил свою гениальную мысль главный инженер.

Мысль поддержали, предложение запатентовали, производство перестроили, главного инженера поощрили солидной денежной премией и узаконили процентное отчисление с дохода фабрики, работающей на сэкономленном сырье. Новый экономический карандаш заполнил прилавки магазинов

Через пол года на планёрке карандашной фабрики начальник технологического отдела предложил умнейшее рацпредложение. Поскольку в модернизированном карандаше грифель до конца не закладывается, то этот деревянный кончик без грифеля длиной пять сантиметров надо отпилить. При нашем объёме выпуска карандашей мы будем каждый месяц экономить пиломатериал вагонами, а за год по стране это вообще колоссальная цифра! Это зелёные леса и рощи, спасённые от вырубки! При сохранении прежней цены карандаша и снижении его себестоимости в масштабах страны мы сможем выйти в мировые лидеры!

Мысль поддержали, предложение запатентовали, производство перестроили, начальника технологического отдела поощрили солидной денежной премией и узаконили процентное отчисление с дохода фабрики, работающей на сэкономленом сырье. Новый модернизированный карандаш заполнил прилавки магазинов.

Портреты заслуженных рационализаторов вывесили на видном месте. Их идеи предали гласности и растиражировали почин по стране, сделав много шума из ничего. Оба неплохо заработали и прославились. Только потребитель не понял экономического эффекта. Цена осталась прежней, а Карандаш стал намного короче.

ЗОЛОТО

На сибирских золотых приисках всюду работали советские заключённые. Доходяги намывали стране золото.

Зеки заботились о государстве так же, как и государство заботилось о зеках. Каждый старался для себя. Золото старатели старались припасти на чёрный день.

Чтобы при освобождении вынести металл из зоны, зек тайком переплавил припрятанные запасы и сделал золотую копию чугунной сковородки. Перепачкал ее сажей, копотью, прокалил и обжарил на костре. Жарил, варил всегда и всюду только в ней. Через некоторое время сковородка почернела, покрылась чёрной корочкой и ничем не отличалась от засаленной чугунной, и только хозяин знал её истинную цену и не расставался с ней никогда. При освобождении он бросил грязную сковородку в свой тощий вещевой мешок и был таков.

ОПЕЧАТКА

В самый рассвет строительства социализма выпустили в нашем городе новый, долгожданный, телефонный справочник. Престижные организации получали его в первую очередь по специальному списку для служебного пользования и строго ограниченное количество экземпляров. Потом должны были получить остальные предприятия. Скромные остатки планировали распределить среди частных лиц. Но откуда-то поползли грозные, как грозовые тучи, слухи, что органы безопасности «трясут» республиканскую типографию, уже «полетел» главный редактор ведущей газеты – ответственный за выпуск телефонной книги. Власти срочно собирают назад все розданные справочники, в которых, якобы преднамеренно, допущена политическая опечатка, что-то связано с музеем.

Открыв справочник, я увидел, что в единственном в городе краеведческом музее всего два телефона. Один – в отделе досоветского периода, а другой – в отделе послесоветского периода. «После советского периода? Да разве такое возможно?» – удивился я и в ужасе захлопнул книгу.

В эту же секунду дверь в кабинет без стука открылась, и хозяином вошёл комитетчик в советской офицерской форме. После короткого допроса справочник изъяли.

ОЧЕРЕДЬ

– Холодильник опять пустой! – сказала жена. – Поедем в город, надо продукты купить.

Легко сказать, в СССР, на Крайнем Севере, без талонов и без блата ничего не достанешь. Хотя по радио всегда план перевыполнен, и в этом году урожай собрали на две недели раньше, чем в прошлом. В прошлом раньше, чем в позапрошлом. Если посчитать, то в прошлой пятилетке урожай собирали раньше, чем сажали. Может, холодильник к радиорезетке подключить, тогда, может, он всегда полный будет?

Они сели в «Жигулёнок», и суббота превратилась в рабочий день. Длинный список необходимых заданий нужно к вечеру выполнить. Самое сложное – достать мясо и яйца к пасхе. Мясо для запаха купили на базаре. Поехали за яйцами. Торговать в СССР и по талонам нечем, а места в магазинах всё равно из-за очередей не хватает. Очередь за хлебом. Очередь за колбасой. Очередь за молоком, которое ещё не привезли. Очередь за вином. Давка. Всем не хватит. Очередь. Очередь. Очередь…

Весовой товар продаётся поштучно. Сосиска – 7 копеек. Яичко –10 копеек. Цыплята живые – 5 копеек. Ящики с яйцами птицефабрика разгрузила прямо на асфальт рядом с магазином. Тут же поставили стол со счетами, и молодая бойкая продавщица поштучно отсчитывала населению хрупкий товар. Очередь кончалась за поворотом. Полдня терять не хотелось. Муж затормозил у ящиков с яйцами.

– Сколько нам надо яиц? – спросил он жену.

– Штук 50. Ты что, собираешься стоять весь день?

– Нет, я быстро, по-солдатски. Нахальство – второе счастье. А я со смекалкой, ещё быстрее.

Муж вытащил из багажника ведро и подошёл сзади к продавщице.

– Можно, я без сдачи, целиком ящик возьму? – спросил он.

– Только без сдачи! – ответила продавщица.

Он отсчитал деньги, взял крайний ящик с яйцами и отошел к машине. Быстро стал отсчитывать и перекладывать яйца в ведро.

– Ты что? С ума сошёл? Все деньги на яйца потратил, – зашумела жена.

– Не мешай! Собьюсь! Сиди тихо! – цыкнул он.

Полное ведро яиц муж поставил в машину между её ног.

– Осторожно, не перебей, ровно 50!

Затем он поставил ящик в багажник и громко крикнул

– Кому яйца?!

Половина очереди рванула к нему. Муж бойко отсчитывал яйца и считал деньги. Через четыре минуты он бросил пустой ящик продавцу под стол и укатил.

БЕЗ ВИНЫ ВИНОВАТЫЙ

Иван, придя с работы, только разогрел ужин, как в квартиру ввалилась зареванная жена, обвешанная котомками.

– Что случилось? – испугался Иван, помогая ей раздеться у самого порога.

– А ты не знаешь? – зло ответила жена.

– Не знаю, – удивлённо замотал головой Иван.

– Глаза твои бесстыжие! Я тебе что, вьючное животное таскать тяжелые сумки для твоего непомерного живота!– попёрла жена на мужа.

– Погоди! Погоди с наездом. Объясни, в чём дело? Я ведь тоже только что с работы приехал, – тормознул её Иван.

– Вот именно! – напирала супруга. – Стою я на автобусной остановке, смотрю, ты едешь на нашей машине. Обрадовалась! Сумки бросила, руками замахала, кричу, чуть под машину не бросилась, а ты хоть бы хны! Шинами под носом прошуршал и скрылся за поворотом. Все люди на остановке надо мной смеялись, а потом в автобусе в толкучке мне так обидно стало, что от слёз не удержалась, разревелась. Всю косметику размазала, дети напугались, а ты… Ты…

– Ну, честное пионерское не видел я тебя! – оправдывался без вины виноватый. – Честное пионерское!!!

НЕГАТИВНЫЙ ЦВЕТ

Когда я попросил Булата Окуджаву спеть его песенку «про голубой шарик», он сконфузился и отказался, а потом, подумав, сказал:

– Когда я писал эту песенку, голубой цвет ещё не был так опорочен. Раньше были хорошие песни: про голубые города, про голубую тайгу и голубую планету Земля с мирным голубым небом. Были благородные рыцари с голубой кровью и голубые шарики для детей. У юности была голубая мечта, но её не ждали на тарелочке с голубой каёмочкой, а молодость шла испытать себя в голубую тайгу, чтобы там строить голубые города на голубой планете под мирным голубым небом, чтобы счастливые дети играли с голубыми шариками.

Нынче из подполья вышла безнравственность и голубые артисты, губернаторы, политики мерзко опорочили нежный цвет. После концерта Окуджава уехал из Марбурга к своему другу Льву Копелеву в Кёльн, а оттуда в Париж, где умер от гриппа. Говорят, заразился от Копелева.

За два часа до смерти великий атеист Окуджава велел позвать священника, покрестился и умер верующим человеком.

ЭСКАЛАТОР

Лешка любит ездить на эскалаторах, например, в метро. На эскалаторе за пару минут на встречном направлении перед глазами проплывает столько интересных человеческих лиц. В одно-два непременно влюбишься. Родственные души.

Через минуту расстаёшься, надо спрыгивать с эскалатора, но на душе приятно. Розы расцвели. «Вот бы всю жизнь прожить с этим чувством любви к жизни, к детям, к единственной женщине!» – мечтал Лёшка. А навстречу ему нескончаемым потоком плыли чьи-то судьбы и лица, лица, лица людей. Прекрасные и счастливые, молодые и старые, здоровые и больные, злые и добрые. Глаза рассказывали об их душевном состоянии.

Глаза – зеркало души. Некоторые глаза зовут за собой, от них невозможно оторваться, они наполняют тебя свежим ветром, счастьем, любовью и фантазией, хорошим праздничным настроением, блаженст-вом. Человеку много не надо. Чуть-чуть внимания, немного сочувствия, один нежный взгляд – и ты счастлив. «Важно, чтоб тебя любили и понимали без слов, а взамен я отдамся целиком со всеми своими мыслями и потрохами. Мне так нужен этот свежий ветер!» – думал Лёшка.

Её глаза вонзились в душу тёплым светом, распечатали её, отогрели, разгладили изнутри все морщинки. Лёшка выпрямился, помолодел, очистился и просветлел как-то.

– Ах, какая женщина! Какая женщина! Мне б такую! – запел он, и мысли вырвались наружу. Он уставился немигающим взглядом на приближающееся на соседнем эскалаторе изумительно доброе лицо с чистыми широко открытыми глазами. Муза залетела в Лёшкино сердце. Он уже видел, как эта красивая, нежная, как мать, женщина встречает его с работы, открывает, улыбаясь, дверь, радостно висит у него на шее, ласково скрестив руки на его спине.

Выронив сумку, он нежно обнимает её за талию. Она чудно пахнет его детьми. Руки трепетно задрожат на её теле.

Она нежно посмотрела на него. Души слились на эскалаторе в платонической любви. Лёшке стало так хорошо, что мир растаял со своими заботами, как утренний туман. Он перенёсся куда-то в параллельное счаст-ливое измерение. Он стоял, закрыв глаза, дышал, ощущал её и наполнялся необъяснимой лёгкостью. Голова от счастья начала кружиться. Ему стало легко-легко, он почувствовали, что оторвался от земли и как одуванчик поплыл куда-то вверх, забыв обо всём на свете.

МУЗЫКА

Я всегда очень любил музыку, Когда я вернулся из армии, то с первой же зарплаты купил катушечный магнитофон и с утра до вечера на всю мощь крутил модные мелодии: «Последняя электричка», «Лада», «Лайла», ВИА «Синяя птица», «Самоцветы», «Пламя», «Веселые ребята»…

Моя мама тоже любила музыку и ставила на магнитофон свои бобины со старыми песнями: «Валенки», «Вставай, страна огромная», «Чёрное море моё!»

Иногда дело доходило до конфликта, чьи бобины должен вертеть магнитофон.

– Ну что это за музыка? – возмущалась мама. – Разве можно слушать музыку так громко, что стёкла в окнах дребезжат! Ни ритма, ни мелодии. Трясучка!

Музыка должна звучать тихо, чтоб она нежно ласкала душу. Музыка – это разговор Бога с людьми!

Каждый любил свою музыку и оставался верен своему времени.

Сейчас я полностью на стороне моей мамы, царство ей небесное. Но время не стоит на месте, и уже взрослые дети крутят на мощной стерео технике своё техно.

– Ну что это за музыка? – как когда-то мама, возмущённо ворчу я на молодёжь. – Разве можно слушать музыку так громко, что стёкла в окнах дребезжат!

Один ритм, никакой мелодии. Трясучка!

Поколения снова не понимают друг друга. Родители и дети. Вечная тема. Вечная, как музыка. Вечная, как любовь!

ТРИ ПИСЬМА

Новый год встречают как нового начальника,

а уходящий уже никому не интересен.

Начальство не выбирают, а назначают. Была такая социалистиче-ская практика в бывшем Советском Союзе. Вновь назначенный начальник вошёл в кабинет и робко спросил бывшего начальника:

– В чём смысл работы? Что делать надо?

– А ничего не надо делать! Наслаждайся жизнью. Используй служебное положение в личных целях. Живи и радуйся! – ответил старый начальник, собирая вещи. Если прижимать начнут сверху, то на этот случай я тебе тут в столе три письма написал. Там написано, что дальше делать. Зажил припеваючи вновь назначенный. Мешай дело с бездельем, проживёшь с весельем. Социализм доить, не страной руководить.

Прошёл год, вызывают начальника наверх и спрашивают:

– Что это у Вас в работе фирмы никаких сдвигов не видать. Как было, так всё и осталось. Зачем мы только Вас рекомендовали и эту перестановку кадров сделали?

Испугался начальник, прибежал к себе в кабинет, полез в стол, достал первое письмо, вскрыл, читает:

– Вали всё на меня! – написано бывшим начальником.

Немедленно позвонил начальник наверх и навалил всё на бывшего. Он работу так запустил, что даже ударными темпами за год не успели разгрести и т. д. и т. п.

Поверили наверху. Отстали. Прошёл ещё год, опять вызывают начальника наверх и снова спрашивают:

– Что это у Вас в работе фирмы всё ещё никаких сдвигов не видать? Как было, так всё и осталось.

Опять испугался начальник, прибежал к себе в кабинет, полез в стол, второе письмо достал, читает:

– Всем всё обещай!

Быстро позвонил наверх, давай клясться и божиться, всем всё обещать. Поверили!

Ещё год прошёл. Опять вызывают наверх, снова спрашивают:

Пуще прежнего испугался начальник, прибежал к себе в кабинет, полез в стол, третье письмо достал, вскрыл, читает:

А там написано: Пиши три письма!

КПМ

Все видели в телевизионных новостях, как на взлётной полосе сверхзвуковой пассажирский самолёт «Конкорд» засосал лежащий на бетонке посторонний предмет, перемолол его в турбине, загорелся и, не успев набрать высоту, упал на гостиницу. Погибли люди.

Содержание взлётно-посадочной полосы в идеальном порядке-главная задача аэродромной службы. Все видели на улицах города КПМ, коммунально-поливомоечную машину, подметающую дорожное полотно и поливающую водой асфальт. Такие же машины чистят взлётно-посадочную полосу. Щетка, которая под ней крутится и подметает асфальт, сделана из жёсткой стальной проволоки и прекрасно сдирает лёд и снег с бетонки, но у неё есть недостатки. Щетка довольно дорогая, её трудно ремонтировать. Отломившиеся проволочные щетинки лежат на полосе и засасываются в реактивные двигатели самолётов, вызывая чрезвычайную ситуацию в системе безопасности полётов.

Многие научно-исследовательские институты по всему Союзу искали выход из сложившейся ситуации и нашли. Щетки стали делать из капрона. Капроновые щетинки плавились и сгорали в реактивном сопле, не причиняя вреда двигателю. Щетка была проста в изготовлении, её легко было ремонтировать, она стоила почти что ничего. Очень красиво и эстетично смотрелась, её достоинства можно перечислять на целой странице, как это было сделано в инструкции по эксплуатации, но производственники быстро выявили у неё всего один единственный недостаток. Она гладила, но не подметала поверхность дорожного полотна. Попробуйте расчесаться мягкой резиновой расчёской. Поэтому для работы была совершенно непригодной, хотя и с прекрасной характеристикой учёных.

Так и наши управленцы обещают всем на выборах оторваться от проблем и взлететь государственному кораблю, а на самом деле, получив портфель, живут для себя, ничего особо не царапая, как резиновая расчёска, как капроновая щётка государственной машины КПМ. Коалиции политических манекенов. Если бы не народ, у них за кулисами не было бы никаких проблем, но народ безмолвствует всё громче.

PS: Далее по тексту читай Максима Горького. «Песню о буревестнике».

ПЕЛЬМЕНИ

На Крайнем Севере европейской России находится автономная республика Коми. Населяли её зыряне, теперь их зовут комяки.

«Пель» по-коми – «ухо». «Нянь» – «хлеб». Пельнянь – хлебное ухо. Похоже?

Зимой, после сбора урожая, в деревне работы нет. Целыми сёлами уходили зыряне на лыжах пешком на уральские заводы. На заработки. Женщины насыпали им в дорогу полный рюкзак замороженных пельняней. Весь день в пути, неделями шли по тайге. Вечером разводили костёр. Набирали в котелок снег и, когда вода закипала, бросали туда горстями мороженые пельняни.

Ими же питались на Урале до первой получки. Остатками угощали местных жителей. Уральцам понравилось угощение, и они его быстро освоили, а заодно упростили название, превратив его в пельмень. Уральскими пельменями угощали заезжих людей. Путешественники повезли уральские пельмени по России, и пельмени стали называться русскими и сибирскими. Если пельмени варить в свекольном отваре, они становятся ярко-красными и под белой сметаной в тарелке выглядят очень экзотично.

Как-то китайцы пригласили к себе на вечер национальной кухни. На столе стояла полная миска национальной еды. Пельмени.

ЧАЙ ХАНА

Человек – это звучит гордо, а чаевые унижают человеческое достоинство.

Попал я как-то по делам службы на Кавказ, и до нужного места надо было ещё добираться автобусом. Зайдя в пыльный салон, я сразу хотел приобрести билет, но кассовый автомат был заклеен изолентой и не работал. Тогда я стал присматриваться, как это делают местные завсегдатаи. Люди заходили в автобус, отдавали шофёру деньги и садились на свободные места. На капоте «ПАЗика» лежал большой рулон автобусных билетов, а рядом фуражка шофёра полная монет. Спросив почём билет, я протянул водителю «без сдачи». Он глазами показал на фуражку. Я бросил туда деньги и продолжал стоять.

– Что ждёшь? – спросил водитель.

– Билет, – наивно ответил я.

– Тэбэ былэт нада? – недовольно прошипел шофёр и резко остановил автобус. Схватив с капота рулон билетов, он на глазах всех пассажиров наотмашь отмотал от него метра три билетов и, оторвав их, бросил мне в лицо.

– Вазмы свои бэлэты. Столко хватыт?

Я спокойно оторвал от этой ленты один единственный билетик и аккуратно положил её на капот.

– Мне для отчёта надо один билет! Бухгалтерия требует. Я здесь по-службе, – громко сказал я и спокойно пошёл на свободное место. Шофёр ещё долго махал руками и возмущался Божьим порядком.

Во всех красных уголках страны висел тогда «Моральный кодекс строителя коммунизма», списанный со страниц библии и переделанный на советский лад. Вся страна боролась с несунами, с приписками и с нетрудовыми доходами, но гордых кавказцев чаевые не унижали, даже в то порядочное время. Они не давали сдачи, не доливали пиво, спекулировали на всех базарах и обладали ещё многими пороками общественной морали, за которые сейчас страдают. Нынче каждый извлекает выгоду из своего места. Чаевые берут официанты, горничные в отелях. Неофициально, но повсеместно узаконили его работники ГАИ. Пограничники, таможня на государственной границе поставили дело так, что и мышь не проскочит, не заплатив чаевые в особо крупных размерах.

Так что традиции живут, и на чай дают добровольно-принудительно у всех шлагбаумов. Даже мелкие сошки мечтают о крупных ложках. Именно чайники развивают самую кипучую деятельность.

«На диком западе такого не бывает», – вещал нам тогда с сарказмом «Голос Америки».

Недавно совершали мы однодневное путешествие на автобусе по интересным местам исторической родины. В конце путешествия экскурсовод прошёл вдоль рядов, требовательно суя каждому пассажиру под нос посудину для денег. За считанные минуты собрал ещё одну дневную зарплату водителя, хотя каждый пассажир оплатил стоимость экскурсии заблаговременно. Кавказская традиция жива в Европе. Нетрудовые доходы везде в почёте, за левые деньги не надо платить налог рекитёру-государству. Подумалось, почему бы эту живую традицию не привить везде. Совершил самолёт посадку, стюардесса прошла бы с кружкой по рядам и собрали бы экипажу на чай и бутерброд с повидлом. У трапа океанского лайнера, держа фуражку, стоит как попрошайка капитан, и считает в уме звякающие монеты. Молодёжь валом пошла бы учиться на машиниста поезда; представляете, сколько левых дневных зарплат собрал бы он за один рейс, вагонов то много, а людей в вагонах ещё больше. Тут уж не только на чай хватит, но и на кругосветное путешествие с полным пансионом; но ещё лучше быть чиновником, тут не надо с кружкой бегать, а кружка сама будет бегать за тобой по пятам, и не кружка, а большая банка или большой чек в банке без имени, без фамилии, на предъявителя. Так что человека формирует не только среда, но и другие дни недели, и не человек красит место, а доходное место его. Сегодня о человеческом достоинстве мало кто думает, в основном только мужским интересуются. Человек – это звучит горько. У всех без Бога в бардак дорога.

PS: Когда один человек нарушает закон – это преступление, когда тоже самое делает организация – это исключение из правил, и только государство делает то же самое на своих законных основаниях. Чем меньше знаем мы законы, тем больше любят они нас. Скоро по всей стране на всех кассах появится большая кружка «Меркель штоер». А что? Даже в церкви так – налог плюс кружка. В государстве действует обязательная больничная страховка. Каждый человек платит, а пойдёшь в аптеку – доплати в кружку. Скорая отвезёт, тут уж большую кружку подсунут. Зубы выпадут – все карманы вывернут, а в кружку натрясут. Жевать нечем – не беда, пустой чай и так пролезет, главное про чаевые не забудут. Была б деньга, а кружечка найдётся. Не умрёт традиция, пока не придёт на чай хана.

ПРОФСОЮЗНАЯ ВОДА

«Профсоюз – школа коммунизма.»

В. И. Ленин

Военный грузовик остановился в тени под деревом. Привал.

Усталые солдаты повыпрыгивали из кузова и повалились на сырую землю. Отдышавшись, один из них поднялся, набрал из питьевого бачка, который стоял в кузове, полное ведро нагретой солнцем воды. Затем снял с машины углекислотный огнетушитель, направил раструб в ведро и открыл вентиль.

Упругая струя инея с шумом устремилась в воду. Вода ухнула, брызнула, испугалась, заволновалась, наполнилась мелкими пузырьками и стала холодной, как лёд.

Солдаты вскочили, и ведро побежало по кругу. Все с наслаждением пили холодную газированную воду, в шутку называемую в народе «профсоюзной». Она ведь без сиропа.

ПРОФСОЮЗНОЕ МАСЛО

В советских столовых одно время хлеб был бесплатным. На общепитовских столах рядом с баночками специй, соли и горчицы лежали полные вазы со свежим нарезанным хлебом.

В столовую повадились ходить бичи и цыгане. Набрав полный поднос чая по две копейки стакан, они садились за стол, и начиналось пиршество. Намазав хлеб свежей горчицей, называемой за столом «проф-союзным маслом», уплетали все за обе щеки хлеб, запивая сладким чаем. Отдохнув и наевшись, убирались восвояси.

Бороться с ними было невозможно. Тогда из столовых исчез бесплатный хлеб, а потом в стране с прилавков в магазинах пропало масло. Настоящее.

«Продовольственная программа в действии!» – кричали всюду красные плакаты.

РЫБА В СКОВОРОДКЕ

Повзрослевшая дочурка с интересом наблюдала, как мама готовилась на обед пожарить рыбу. Очистив её от чешуи, она отрезала хвост и голову, причём не саму голову, а ещё и хороший шмоток с ней.

– Мама, почему ты так неэкономно отрезала голову? – удивилась девочка.

– Это наше семейное! Твоя бабушка, моя мама, так делала, я так делаю, и ты так делать будешь!

– Почему?

– Я же объяснила! Делай, как все, и не умничай.

Девочка вышла на улицу, перешла дорогу и зашла к бабушке.

– Бабушка! Почему ты, когда жаришь рыбу, отрезаешь ей голову не в обрез, а с большим шматком?

– Потому внученька, что мне от мамы досталась маленькая сковородка, и вся рыба в ней не помещалась.

НЕМЕЦКИЙ

Учителя немецкого языка к началу учебного года в школе не оказалось, хотя полпосёлка были высланные немцы. Тогда эту должность предложили рабочему с пилорамы, который был грамотнее других – мог писать и читать.

Гордое слово «учитель» пришлось ему по душе: он старался, а ученики нет. Немецкий учить не хотели: и зачем в стране советской нужен был язык немецкий? В школе это был не главный предмет, а второстепенный, даже последний после физкультуры и труда.

– Адам Георгиевич! Я учил! – оправдывались русские одноклассники.

Дети немцев особых затруднений не имели. Домашние разговоры хоть и отличались от «хохдойч», но все-таки укладывались в школьную программу.

– Георгий Адамович! Я учил! – постоянно оправдывались одни и те же.

– Адам Георгиевич! Георгий Адамович! Вы хоть запомните, как меня зовут! Перестаньте ставить меня с ног на голову! – возмущался учитель.

В университете на зачётах по немецкому языку преподаватель, заглянув в зачётку, удивлённо спрашивал:

– Ты что, немец?

Получив утвердительный ответ, ставил туда четвёрку и говорил:

– Иди отсюда! Не отнимай время! Ты всё равно знаешь лучше других!

– Почему тогда пятёрку не поставили? – наглел я.

– На пятёрку я сам не знаю! – отвечал преподаватель и вызывал следующего.

Переехав в Германию, я с удивлением обнаружил, что примитивно владею только малой частью немецкого языка. Всё началось сначала.

СТРАННЫЙ ИНОСТРАННЫЙ

Студенты-заочники собрались у приезжих однокурсников в небольшом номере гостиницы напротив университета. Как в штабе революции, в нём было полно народа. Одни после сдачи зачёта отмечали успех, другие перед зачётами узнавали новости, третьи набирались знаний, четвертые списывали письменные задания.

– Пошли быстрее, тебя там заждались, – тянул за рукав старшекурсника знакомый первокурсник.

– Слушай, ты в немецком волокёшь? Помоги перевести сто слов из немецкой газеты на русский. Без этой сотни к зачётам не допускают, – попросил замученный заочник.

Сотня слов занимала в газете площадь, которую накрывал собой сверху один советский рубль. Студенты накладывали рубль на газетный текст, обводили карандашом контуры и переводили содержащиеся в рамке сто слов на русский язык.

– Ну, давай глянем! – ответил старшекурсник.

– Да я уже половину перевёл, но что-то тяжело даётся. Какой-то странный иностранный. Ты диктуй, я буду записывать, в три минуты управимся, – заочник протянул газету.

Старшекурсник всмотрелся в текст, затем на первокурсника, удивлённо спросил:

– Ты какой язык учишь?

– Немецкий! – уверенно ответил первокурсник.

– Как же ты полтекста умудрился перевести? Здесь немецким и не пахнет! Это вовсе не немецкая газета, – сказал старшекурсник.

– Как не немецкая? Я же перевёл! А газету эту сегодня утром на вокзале купил. Свежая! – ответил первокурсник.

– Считай, что зачёты сдал! – засмеялся старшекурсник, – такой перевод никому не под силу. Думая, что это немецкий, ты, не зная французского, перевёл что-то на русский. Это же «Юманите» – газета французских коммунистов!

КОСЫГИН

Кто не жалеет о бывшем Союзе, у того нет сердца,

а кто жалеет, тот не думает головой.

СCCP – это звучало гордо, а Союз – надёжно! Дедовщина повсеместно искоренялась, хотя страной управляли деды. Cейчас принято всё и всех обгаживать, несмотря ни на что, несмотря ни на кого. Жизнь наша полярная, и противоположные точки-это хорошо и плохо, а между ними вся жизнь вперемешку.

По республике прошёл слух, что на празднование юбилея приедет из Москвы Косыгин. Местное начальство извертелось на пупе. Завалили продуктами магазины, навели всюду марафет, вылизали город, отремонтировали дороги, покрасили заборы, вывесили плакаты и знамёна, накрыли гигантские столы. На обкомовской даче трещали столы от обилия деликатесов, закусок и невиданных напитков.

Косыгин прилетел со своей свитой. Один самолёт – салон, Ту 134, четыре самолёта ЯК-40, шесть вертолётов МИ‑8. Авиатехники, инженеры, офицеры, консультанты, секретари, врачи, фотографы, корреспонденты, обслуга. Всё своё! Даже рота солдат из кремлёвской охраны. Мелкие пешки прилетели заранее литерными рейсами Аэрофлота.

Эскадрилья разместилась в дальнем углу перрона. Вооружённая охрана немедленно оцепила правительственную авиатехнику. Подкатили чёрные лимузины и все уехали в город.

На одном самолёте сопровождения понадобилась мелкая запчасть, типа краника бензонасоса. В аэропорту, на складах, сразу её отыскали и принесли гостям, но предложение категорически отклонили. В Москву сгоняли другой самолёт и привезли свою перепроверенную деталь величиной со спичечный коробок.

После торжественной официальной части гости и хозяева поехали на дачу, парализовав всё городское движение. Назревал крупный кутёж. На Руси награды принято обмывать!

Гремя стульями, все по этикету разместились за сказочным столом. Только от взгляда наступало полуобморочное состояние от сладкого чувства предстоящего наслаждения; но привычный кремлёвский взгляд оставался равнодушным.

Старый гость обратился к радушному хозяину и попросил манной кашки. Через мгновение горячая кашка на тарелочке с голубой каёмочкой появилась на столе. Гость скромно съел кашку, запил молоком и распрощался с ошарашенными хозяевами.

Проводив улетающие самолёты и вертолёты, огромная компания бросилась по машинам, чтобы побыстрее вгрызться в работу у обильно заставленного стола. Неделю в республике не было власти. Круглые сутки слуги народа с ненормированным рабочим днём под усиленной охраной добросовестно исполняли свой нелёгкий партийный долг. Забыв о времени, семье, о своём здоровье, варились боссы в собственном соку и в казённых деликатесах. Начальство пеклось о судьбе пролетариата, советского гегемона, простого и трудового народа, который в это время в многочисленных очередях спешно опустошал магазины от невиданного продуктового завала.

ГУРМАН

Люблю повеселиться, особенно – поесть. (Пословица)

У некоторых мужиков аппетит волчий. Мне лично всё равно что, хоть солому жаренную, лишь бы досыта. У некоторых святош утончённые капризы. Вчерашнее не едят, только свеженькое, только с базара, только приготовленное, и то гоняют продовольствие по тарелке из края в край, отделяют, переворачивают, дробят. То не хочу, это не буду, не едят, а сортируют.

В русских больницах кормили как в казарме. Утром, вечером каша, на обед ещё и суп похлебка и, как деликатес, чай с сахаром. После принятия пищи, на десерт, – уколы.

«Санкт» Николай больничную еду забраковал сразу. После первой ложки сморщился, скривился, его передернуло, и он брезгливо отодвинул миску.

К обеду жена принесла ему передачу. Свежий куриный бульон, зеленый салатик, люля-кебаб с гарниром под смачным соусом, компот, оладушки, сметану и дорогой виноград без косточек.

Бедная женщина каждый день три раза через весь посёлок шла пешком с торбочкой.

Полные поллитровые, литровые баночки в больницу, назад иногда пустые. Три километра туда, три обратно и полчаса на свидание. Преданная была и покорная.

Пища – строительный материал здоровья. Многочисленная посуда постепенно заполняла тумбочку. Жена не успевала их уносить. В отличие от остальных больных «Сант» Николай быстро поправился, и наступил день выписки. Сложив все личные вещи и пустые банки в сумки, он отправился с бегунком собирать подписи.

Больные в палате, насмотревшись на его капризы, решили отшутиться. Они достали из сумки банки, заполнили водой из-под крана и, крепко закрутив их крышками, положили на место. А самый молодой сбегал на улицу, притащил кирпич, завернул его в газету и втиснул в сумку.

«Санкт» Николай вернулся приодевшись. Всем пожал на прощанье руки, взял поклажу, удивлённо крякнул и, демонстрируя своё здоровье, пошёл домой.

На другой день перед обедом он появился в палате.

– Вы что, такие сякие со мной сделали? Я вчера еле домой пришёл. Сумки на пол поставил и прилёг с дороги. Жена кошёлки разбирать стала, удивляется!

Зачем это я из больницы столько воды притащил? Заговорённая она или святая? Со всех банок слила, еле в два ведра влезло, а в конце еще и кирпич вытащила, и это я пёр через весь посёлок?

– Ну, погоди!

Он вышел в коридор, за ним пошли на обед довольные больные.

После обеда и уколов по распорядку дня наступил «тихий час». Радио динамика в палате не было, и каждый больной, положив ухо на наушник, не мешая тишине, слушал радио. Но нынче как-то странно пахло. Приподнявшись с постели, больные увидели, что наушник, ухо и подушка обильно смазаны липкой зубной пастой.

ШТРАФНАЯ

Самое страшное в боксе – штрафной удар.

Торжественная регистрация брака в ЗАГСе прошла в полдень, гости собрались к двум, Василий с женой пришли в девять вечера. В звёздный час. Все были уже на взводе. Мужики в мыле, а девчатам хотелось ещё танцевать! Когда Василий с половиной вошли в дом, все оживились, обрадовались и полезли обниматься. Раздев опоздавших, гурьбой повели за стол, к молодым, каяться.

– Не мог я один придти, – оправдывался Вася, – а жена во вторую смену работала. Вот как вернулась – мы сразу к вам! Не серчайте, пожалуйста!

– Штрафную!!! – громко заорал тамада и налил граненый стакан с горочкой.

– Штрафную! – закричали гости и захлопали в ладоши.

– Штрафную! – обидчиво сказали молодые, и тамада протянул стакан.

Не желая с места сорваться в штопор, Вася стал отшучиваться, но тамада и несколько крупных мужиков, держа наготове стакан и огурчик на вилочке, шутить не думали.

– Пей! А то за воротник нальём! – приказали они, взяли его в кольцо и, желая добра, готовы были применить силу. Василий вывернулся и поднял руку.

– Спокойно! А знаете ли вы, почему штрафная называется «штрафной»? Почему опоздавшему пить полагается? Откуда это взялось?

– Нет! – затихли гости. – Объясни!

– Пётр первый прорубил окно в Европу, пролез за границу и завёз в Россию-матушку культуру. Завёл армию, стриг боярам бороды, приучал к пунктуальности. При царском дворе проводил ассамблеи. Часов ещё не было, время определяли петухи, но царь требовал порядка. Каждому опоздавшему в дверях наливали штрафную рюмку ёмкостью в один литр. Боярин выпивал и падал. Лакеи стаскивали его в чулан, где он с другими валялся до утра.

Ассамблеи были пышными. Много вина, много кушанья, много культурных иностранцев, много дам. Много музыки, танцев, знакомств. Много сплетен, новостей, света и главное – там был ЦАРЬ! Опоздавший многое терял. Утром, с больной головой, он очень жалел, что пропустил долгожданный праздник.

Выжившие больше не пили и не опаздывали.

Вот это была штрафная! А что вы мне тут мерзавчик налили? Не буду пить, а если буду – то по-царски! Найдёте петровскую рюмочку – выпью, а на нет и суда нет! Извините!

Василий отстранил стрельцов и решительным шагом направился к штрафной скамейке с пьяными штрафниками, сидящими у стола. «Я в штрафбат не попаду! Где они такую посудину найдут», – радовался он про себя, но не успел сделать и трёх шагов, как его вновь перехватили. Перед носом оказалась ваза для цветов в форме рюмки. Цветы поставили в трёхлитровую банку, «рюмку» сполоснули, вытерли, и две поллитровки, икая и булькая, на глазах честной кампании сливали с себя штрафную санкцию. Вася обалдел, но стрельцы ему уже скрутили руки и, как петровскому боярину, стали заливать в рот. 

Вася задёргался.

– Я сам! Пустите!– закричал он и хватку ослабили. Вася взял кубок в руки и, увидев рядом сестренку, ткнул ей посудину, шепнул:

– Воды налей!

Рюмка исчезла, и через секунду, как в фокусе, он снова ощутил её, холодную, в своих руках. Никто и не заметил. Вася нюхнул – вода!

– Я сам! – повторил он и поднял рюмку. Все затихли, зная, что Вася не пьёт.

Василий вздохнул, перекрестился и присосался к стёклышку. Выпил! До дна!

Наколотые на вилки котлеты, огурцы и колбаски мгновенно окружили героя.

– После первой не закусываю! – вытирая усы, гордо произнёс Вася, сел за стол, тяпнул сверху налитый с горкой стакан и зажевал хлебушком.

Поражённые гости не верили своим глазам.

Заиграла музыка и ассамблея продолжалась. Бояре веселились, стрельцы вышли разобраться.

А свадьба пела и плясала очень долго, до утра. Василий чувствовал себя аквариумом. Ел, пил больше всех и «ни в одном глазу». Уже под утро, когда жены уводили своих мужей, к Васе подошла хозяйка дома и, глядя на него влюблёнными глазами, ласково сказала:

– Ну и крепкий же ты парень!

МУЗЕЙ

Среди пацанов в глухом таёжном посёлке пронёсся слух: возле пристани на реке причалила агиткультурная самоходная баржа, а в ней музей и чудеса всякие. Что такое музей, они не знали, и это было ещё интереснее. Собравшись, босоногая ватага ребятишек решила немедленно побежать к реке и всё разведать, а если удастся, увидеть собственными глазами загадочный музей.

У берега реки действительно стояла большая самоходка, на которую друг за другом по крутому трапу восходил стар и мал. Народу собралось много. Детвора тоже взобралась на судно. Седой капитан в красивой форме вежливо пожимал всем руки и приглашал на борт. На палубе ничего особенного не было, и они спустились следом за всеми в трюм и попали в маленький, человек на сто, кинотеатр. Всех пригласили занять свободные места. Свет погас, и на экране показали их советскую родину и её достижения.

Начинался фильм с революции, с достоинств, какие она принесла народу. Во-первых, все стали грамотными. Пионерия – самая читающая детвора мира; показывали красивые ясельки, детские сады, пионерские лагеря «Орлёнок» и «Артек», затем – комсомол, его дела и награды, потом – славную гвардию коммунистов, их бескрайнюю, красивую страну, освоение целины и космоса, великие народные дела, счастливых людей и огромную руководящую роль партии и её центрального комитета во главе с первым секретарём дорогим товарищем…

Заканчивался фильм фантастическими планами строительства светлого будущего всего человечества. Громкая бравурная музыка, патриотические песни, весёлый, бодрый оптимизм вселил в ребят уверенность и надежду. Никто во время фильма даже не вспомнил, что в посёлке нет ни одной заасфальтированной улицы, ни одной личной автомашины. Велосипеды и то считалось огромной роскошью. В скромных магазинах были только товары первой необходимости, а какая такая есть ещё вторая необходимость, никто даже не знал. «Ну и что? Лишь бы не было войны, – говорили женщины-старушки! – Мы всё отдадим для крепкой армии».

После фильма всех пригласили в следующий, большой зал, где было много света, картинок, макетов, моделей и всяких выставок. Например, молоко стояло не в бидончиках, а в красивых бумажных конусных пачках и скоро их начнут продавать в магазинах, в Москве уже продают, в кино показывали. В открытом гардеробе на плечиках висели красивые капроновые, нейлоновые мужские, белые рубашки. Газовые платки, кримпленовые платья, балоневые плащи, носки на резинках сверху, чтоб не спадали. В стране всё есть, трикотин, кашмир, велюр, джерси, бязь, стеклотканевые шторы вот они! – показывал капитан и разрешал пощупать. Вот прозрачная пленка, из которой сделаны красивые сумки, пакеты, мешки, парники для огородов и называлась она полиэтилен. У стены стояла мебель-стенка, рядом электроплиты и газовые печки, которым не нужны дрова. Механические бритвы «Спутник», которые заводились, как будильник, фотоаппарат, который сразу сам делает цветные фотографии. Удивительные вещи ожидают нас в будущем. Ребята не всё понимали и глядели на всё, раскрыв рот, лишь старики как-то странно покачивали головами, наверное, жалели, что не доживут.

Капитан был хорошим экскурсоводом и демонстрировал удивительную авторучку, которая писала без чернил, её не надо было макать в чернильницу, это была не обыкновенная авторучка, которую надо было заправлять и перепачкивать пальцы чернилами. Удивительная ручка будущего называлась шариковая, от имени их дворняжки.

На красивой, полированной тумбочке стоял радиоприёмник с экраном и назывался телевизор, к нему не надо было покупать диафильмы, он показывал без киноплёнки, а так из воздуха. Другой интересный агрегат назывался магнитофон. Ребята хихикали, хрюкали и шипели в микрофон, потом капитан перекручивал катушки, и аппарат, как попугай, повторял все звуки под хохот публики. Он мог даже сыграть красивую музыку. Вот это чудо!

Много удивительного было на самоходке. В маленьких ванночках с водой плавали красивые модели кораблей на подводных крыльях, стояли макеты грозных военных ракетных катеров и больших пассажирских пароходов. Новые самолёты и ракеты, которые полетят на Марс, висели под потолком на ниточках. Тут же стояла модель конвертоплана, гиперзвукового летательного аппарата. Было много удивительных, фантастических вещей, ребята даже устали от избытка информации, их мозг уже не воспринимал чудеса, а потом уже хотелось побыстрей домой, чтоб дома всё это рассказать всем во дворе и своим родителям, но их мучила совесть и любопытство, что самое главное, ради чего прибежали, они так и не увидели, и они решили довести дело до конца, спросить у доброго и красивого капитана.

– Дяденька, спасибо Вам! Всё интересно! Мы уже всё посмотрели, А самого главного ещё не видели. Музей-то где?

PS: Музей от слова муза. По-гречески храм муз. Музы в древнегреческой мифологии – это девять богинь, покровительниц наук и искусств. Музы вдохновляют не только писателей, поэтов и музыкантов, но и ученых-изобретателей. Интернет, компьютеры, плоские цветные телевизоры, солнечные батареи, хенди, факс, видеотелефоны, видеокамеры, цифровые видеомагнитофоны, навигаторы, DVD, CD, печи-микроволновки, индукционные плитки, промышленные роботы, и прочее и прочее человечество тогда ещё не придумало…

{PAGEBREAK}

ОЛЕНЬКА

В Союзе в застойный период повсюду были перебои в снабжении и во всём великий дефицит, в том числе и на хлеб, мясо, молоко. Молока привозили очень мало, и всем, как правило, не хватало. Чтобы молоко досталось, очередь люди занимали задолго до открытия магазина. Родителям в очередях терять золотое время было жалко и они посылали в магазин свoих детей.

Оленька в школу ещё не ходила, но в магазин шла смело и, зажав денежку в кулачке, покупала то, что просили родители. Продавцы любовно вручали ребёнку покупку и давали напутственные наставления: «Чтоб молоко не пропало сразу иди домой!» Посёлок небольшой, все друг друга хорошо знали.

В очередной раз с рублём, зажатым в одной руке, и бидончиком в другой Оленька бодро шагала к магазину. Магазин уже давно открылся, а молоко всё ещё не привезли. Потом в магазине зазвонил телефон, и продавщица громко объявила, что сегодня молоко не привезут-нету! Очередь тихо разошлась.

Олины родители уже начали беспокоиться. В это время дочка всегда была дома, а нынче её нет и нет. Неужели что-то случилось? Материнское сердце не выдержало тревоги и, одевшись, мама побежала в магазин, но дочку там не нашла. Продавцы сказали, что видели ее, но это было давно. Мама побежала домой и подняла по тревоге папу. Оба родителя оббегали весь посёлок, побывали у всех родных и знакомых, но Оленька как сквозь землю провалилась.

Заплаканная мать сидела дома и придумывала всякие кошмары. Муж и соседи успокаивали её как могли. Ближе к обеду муж случайно выглянул в окно и увидел бодро шагающую шумную детскую толпу, человек десять, во главе с Оленькой весело размахивающей пустым бидончиком. Папа, не одеваясь, выскочил на улицу.

– Ты где была? – спросил он как можно спокойнее.

– Молоко не привезли, – наивно отвечала дочка, – чтобы рубль не пропал, я на него всех ребят пригласила. Мы в кино ходили на детский, утренний сеанс.

СМИРНО

Ребёнка надо воспитывать, пока он поперёк лавки лежит; это Владимир Токарев знал с детства. Его сынишка, лет трех, был очень активным и инициативным. За ним требовался глаз да глаз. Придя в гости к другу детства, лейтенант выпустил на мгновение сынишку из виду, а тот открыл чужой шкаф, вывалил всё на пол и принялся сортировать содержимое. Увидав это, хозяин лишился дара речи. Токарев перехватил взглядом хозяйский шок, повернул голову и увидел происходящее.

– Смирно! – прокричал отец военный.

Малыш бросил своё занятие, вскочил, вытянулся в струнку и застыл как часовой у мавзолея.

С НОВЫМ ГОДОМ!

Дверной звонок без устали часто и радостно верещал: «Калинка, малинка, малинка моя. В саду ягода малинка, малинка моя!»

«Здравствуй, ёлка, Новый год! Мы пришли на праздник!» – весело сообщали пароль приходящие. Наша самая дружная и весёлая в городе компания собиралась на встречу Нового года. Нарядные гости заходили к нам, а детишек сразу отводили к нашим соседям. Мы всегда так гуляем. Празднуем у нас, танцуем у них. Празднуем у них, танцуем у нас. К нам гости придут – их зовём. К ним придут – нас зовут. Взрослые здесь – дети там. Взрослые там, дети здесь. По-братски, по-соседски. Весело и сердито. Ещё у нас традиция: гуляем всегда в складчину. Складываемся и финансируем подарки и призы. Начинаем репетировать застолье тихо, скромно в немецкое Рождество, и празднуем с нарастанием до старого Нового года. Поочерёдно всем составом у всей компании, у каждого на дому, по очереди. Сегодня жребий выпал нам. Квартира празднично украшена. Дети разрисовали зубной пастой зеркала, Дед Мороз – окна.

Всюду фантастические снежинки. Неповторимые узоры. На потолке звёздочки и ватный снег. Бумажные цепочки, листочки. Серебряные дожди. На стенах плакаты юморные. Стенгазеты. Ёлка нарядная, как невеста, наполняет воздух смолистым ароматом тайги. На окнах свежие гардины из белых снежных роз. Кругом блеск и чистота. Празднично!

Стол, как всегда, выглядит шикарно. В центре тамада – водочка пшеничная, рядом подарок из Украины – спотыкач и африканская водочка горилка. Для женщин сухое вино «Монастырская изба» и «Очи чёрные» Для вкуса – Рижский бальзам и египетский Абу-Симбел. На посошок предусмотрен солидный армянский коньяк, как Брежнев, с пятью звёздочками. К этому делу салат «Новогодний», салат «музыкальный», салат «зимний», «снежок», салат «Мао-Дзе-Дун», селёдка под шубой Деда Мороза, яйца в валенках, яйца в мешочках, бабки морковные, ромовая баба, шанежки, грузди солёные, грибы маринованные, королева стола – картошка, капуста кислая, капуста тушённая с мясом. Для любителей – уха из петуха, азу по-татарски, цыганские палочки, шашлык полярный, цыплята табака, султанский пирог, коми-рыбники. Большой кусок рот радует, а колбасу на хлеборезке опять тоньше туалетной бумаги настрогали. Зато огурчики целиком, помидорчики и холодец-молодец. На десерт – пирожное картошка. Торт «Наполеон», торт «Крещатик», торт «День и ночь», тортов много, потом хрустики всякие. Птичье молоко, конфеты, лимонад, компот, брусничный кисель, клюквенный морс, рассол, но это уже лекарство. На утро запланированы: бульончик с сухариками, голубцы ленивые, блины скороспелые, солнечные сушки, чай и остатки сладки.

Кто что умеет делать, то в меню и попало. Продукты и дефицит достают мужчины. Закуску делают женщины по заранее разыгранной шапочной лотерее. В записках блюда, что запланировано на стол, и кому что досталось приготовить, тот то и принести должен. Мужчины заранее дегустируют добытое горючее. Кучкуются и мешают женщинам при украшении стола, воруя закуску. Но в целом настроение необыкновенно праздничное. Нежный запах духов. Шелест лёгких платьев. Танцевальная музыка. Улыбки, а за окнами мороз. У нас уютно. В другой комнате включенный телевизор, непременно с новогодним фильмом «С легким паром!». Горящие свечи. Моргающая в огнях ёлка. Смех. Любезности. Ожидание.

Пельмени сварены, дети накормлены, стол накрыт и украшен, гости собраны к столу. Начинается волшебство, новогоднее торжество. Но сначала обязательно проводится игра. В комнате из угла в угол, как штора, натянута простыня. Мужики сняли носки. Закатали до колена брюки и спрятались за простыню, так что из-под простыни только их босые ноги видать. Женщины должны по ногам своих мужей отгадать. Голые ноги разные оказались. Сомненье одолело. Чьи свои, чьи чужие. Вроде и не видели их такими ни разу. Растерялись. Смеху было, кто кого по ногам выбрал, тот с тем и сядет рядом Новый год встречать. Мало кто ошибался, но было.

Все расселись за столом, но не парами, а кто кого отгадал.

Новый год в России все всегда встречают многократно. По местному времени. По московскому со всей страной. Встречают и провожают по времени Бреста, или Берлина. По Гринвичу. За тех, кто в море! За Камчатку. По второму кругу – за старый Новый год!

А там – 23 февраля, 8 марта, Пасха, 1–2, 9 мая, отпуска, 1 сентября, 7 ноября, 5 декабря, потом всякие праздники по воскресеньям: День рыбака, день моряка, день лесника, день строителя, день учителя, день работника торговли, субботники. Не жизнь, а сплошные праздники. На работу – как на праздник, как в песне пелось. Впечатлений невпроворот!

Pаньше в России Новый год встречали 13 января. Теперь его зовут старый Новый год! А разве новое бывает старым, а старое новым? Умом Россию не понять…

Вот в Китае Новый год наступает 5 февраля. Мусульмане встречают его 23 марта. А в древней Греции он наступал 1 марта. В Индии он приходит 1 апреля. В Рим и Египет – 1 сентября. В Израиль – 29 сентября.

Так что Новый год встречают круглый год. Мы тоже можем это поддержать и отметить, если не забудем. Праздники мы любим!

Наконец начинается репетиция! Первый тост за удачу в пельменной лотерее. Первая закуска – обязательно горячие пельмени. В каждой пельменьке – записка. Кому чего сегодня делать придётся. Читать обязательно вслух, выполнять обязательства добросовестно, немедленно и до окончания торжества. Запомнить на всю жизнь, научить других дружить и весь мир вокруг любить. Записки всякие сами придумывали. Например: «Ответственный за смех и юмор», «Ответственный за полный стол», «Ответственный за порядок», «За чистоту», «Воспитатель детей», «Дежурный повар», «Разливающий», «Официант», «Гардеробщик». Кому-то достанется перед каждой рюмкой вставать и кричать: «Ура! Товарищи!» Кому-то после каждой рюмки придётся икать, хохотать, ворчать, зевать. Кому-то говорить весь вечер, заикаясь. Хвалить друг друга, кто больше, кто лучше. Другому по условию придётся хвалить только себя. Кому-то всем подмигивать и строить глазки. Просить дать взаймы. Кому что достанется, тот то исполнять обязан. Разыграем… Вот смеху-то будет!

За удачу. Все встали. Чокнулись. Выпили. Сели. Закусили только пельменями, в одном из них большая пуговица, кому достанется тот и король бала, в остальных – записки.

Первым стал давиться Толик. Он вытащил изо рта записку, встал и зачитал вслух: «Весь вечер просидеть в зимней шапке». Тут же ему на голову надели шапку и завязали на шее уши. Смех раскатами пробежался за столом. Вид у него был клоунский. Во фраке и в ушанке.

Вторым подавился Мурник. Ему досталось: «Закусывать только стоя», его жене попалось: «Выпивать только стоя». Все захлопали. Семейный портрет. Где фотограф? Хозяину квартиры досталось: «Куковать после каждой рюмки». Эдику-соседу: «Дежурный ухажёр», а его жене Алке: «Ворчать после каждой рюмки на сидящего за столом напротив». Соседу слева: «Дежурный посудомойщик». Хозяйке: «Строить глазки». Витя Котик выжевал из пельменьки роковое: «Выйти во двор и прокричать три раза «Я есть хочу!» Его вытолкали из-за стола.

– Пожалуй, нынче можно оторваться! Ведь Новый год всего лишь раз, – сказал он и ушёл.

Русину попалось профессионально: «Разливающий». И он разлил по второй. Вдруг из форточки послышалось: «Я есть хочу!» – и стихло. А стол не заметил потери едока и рюмку вторую допил до конца.

– Кто знает, как называются люди, которые не едят мяса, сала, колбас? – спросил Мурник.

– Вегетарианцы,– ответила его жена.

– А вот и нет!– засмеялся довольный Мурник.

– Это пенсионеры! Гуляй, пока мы не на пенсии. Пока есть что, и есть чем жевать.

– Чтобы деньги заработать, нужна хорошая профессия. А какие у нас самые интересные профессии? Оказывается, шофёр. Всех по домам развозит, а сам домой пешком идёт. Или учитель. Всё знает и всю жизнь спрашивает. Ученики учат, работают, а он за их труд деньги получает. Вот геолог тоже. Ничего не потерял, а всю жизнь ищет. Или поп. Родился человек – поёт. Умер человек – поёт. Из праха встал и прахом стал. Се-ля-ви!

– А вот женский вопрос! Почему, когда сваришь, картошка становится мягкой, а яйцо – твёрдым? – спросила Любовь, – или чем отличается глазунья от яичницы? Сосиска от сардельки? Кто знает?

– Без пяти минут двенадцать, – сказал хозяин. – Кремлёвские куранты прокручивают свои колёсики. Новый год уже на Московской кольцевой дороге. В

Болгарии по всей стране в это время на мгновение гаснет свет для новогодних поцелуев, а нам пора вскрывать шампанское.

Мужчины приготовились к новогоднему салюту. Бутылки с шампанским застыли на вытянутых руках. Торжество на лицах. Только Русин что-то копается со своей бутылкой, согнулся в три погибели над ней разливающий. Первым хочет быть, трясёт её, но пробка ни с места – заклинило. И грянул выстрел!

Пластмассовая пробка сорвалась с места с грохотом и шумом выстрелила ему прямо в глаз. Глаз заплыл и посинел. Стал маленьким. Вслед его окатило шампанским душем. С потолка закапало, как в бане. Рубашку хоть выжимай. В бутылке шампанского осталось на донышке. Только для себя. Русин непонимающе, растерянно, с виноватой улыбкой уставился на всех одним глазом. Но хорошо воспитанные друзья за столом ничего не заметили, кроме вздоха хозяев. Ответственный за порядок побежал за тряпкой. Куранты заиграли свою историческую мелодию и она утонула в звуках шампанского салюта. Шампанское, шипя, фыркая и брызгая, спешно перетекало в стерильные фужеры. Фужеры столкнулись с нежным перезвоном в один счастливый могучий и великий новогодний союз.

– Хозяин! Тост! – сорвалось у кого-то.

– С удовольствием! Я люблю встречать Новый год! Я обожаю встречать Новый год! Это самый изумительный на свете праздник! И он единственный, который начинается ночью. Самым главным его достоинством является то, что в эту ночь можно поздравлять всех без исключения. Вокруг – одни друзья, и все люди – братья. А радоваться и поздравлять – это моё любимое занятие. Поэтому ВСЕХ ПО-ЗДРАВ-ЛЯ‑Ю!!! Пусть Новый год учится у старого только хорошему! Поздравляю всех и желаю главного – исполнения желаний! Когда у человека есть то, о чём он мечтал, он весел, бодр, здоров и счастлив.

Говорят, под Новый год, что не пожелаете, всё всегда произойдёт, всё всегда сбывается.

Все фужеры в разных странах, соединяйтесь! С Новым годом! С Новым счастьем!

– Ура, товарищи! – прокричал хозяин и чихнул. – Кто чихает за столом, приносит в дом счастье! – сказал он.

Гости дружно зачихали, глаза у всех засветились счастьем, надеждой и тайными желаниями. Каждый уже загадал желание. Хозяин переглянулся с женой, королевой бала, и обменялся мыслями. Что он с собой принесёт, этот Новый год? «Может, наконец, в этом году выпустят всё таки нас на историческую родину в Германию, десятый год прошёл в борьбе. Дети выросли. За счастье!»

Интересно! Что нас там ждёт, в будущем? В третьем тысячелетии? Что принёс нам ХХ век? Скачок от сохи к ракетам. Техника развивается стремительно, но станем ли мы счастливее? Вот раньше человек в избе мог упасть со скамейки и ушибиться. Сегодня он мчится на комфортабельной скамейке по дорогам с бешеной скоростью, летит в облаках быстрее звука и, если упадёт, то наступит смерть или инвалидность. Человек вышел в космос, высадился на луне, отправил спутники к дальним планетам. На земле изведал все уголки, под водой отыскал спрятанные сокровища. Построили комфортное жильё. Газ. Отопление. Водопровод. Электричество. Радио. Телевидение. Спутниковая связь. Компьютеры. Супермаркеты. Безналичный, электронный банковский расчёт. Но там, на западе, падение нравов. Безработица. Непрочные семьи. Дети презирают родителей, не чувствуют перед ними никакого долга. Древнейшая женская профессия выходит из подполья. Стыд исчез. Там стресс. Бездуховность. Нескончаемые войны. Атом на вооружение.

Всё перевернулось: раньше немцы воевали – евреи боролись за мир, сейчас немцы борются за мир – евреи воюют. Может, пугают газеты? Одумался ли человек? Стали мы счастливее? Чище? Умнее? Ближе к Богу? Что ждёт меня? Наших детей? Нашу планету? Что скажет XXI век? В ком наша надежда? Дай Бог нам всем счастья. Здоровья. Мира. Покоя. Радости. Веселья. Надёжности. Любви!

Фужеры дружно опрокинулись. Первый глоток шампанского, свежий, как поцелуй, растёкся удовольствием по всему телу. И тут понеслось. Кто стоя пьёт. Кто стоя кушает. Кто кукарекает. Кто икает. Кто чихает. Кто зевает. Кто ворчит. Кто заикается. Кто уже хрюкает. Кто взаймы просит. Кто глазки строит. Кто ждет, не дождётся, когда его поцелуют. Кто хохочет? Все хохочут! Не застолье, а одеситская юморина. Всем весело. С грохотом. С комментариями.

– Кушайте всё, что есть, а чего нет, представьте себе, – сказала хозяйка

– Я пью только стоя, – сказал Мурник. – Прошу тишины. Я скажу тост! Под бой часов, под звуки вальса, под этот славный Новый год, желаю вновь поднять бокал за мир, и счастье, и любовь! За здоровье!

– Друзья! У меня тоже тост есть, – сказала Любовь.

– Ну, давай! Любовь про любовь, – зашумели за столом.

– Желаю вам под Новый год веселья звонкого, как лёд. Улыбок светлых, как янтарь, здоровья, как мороз в январь!

Разливающий своё дело туго знает, посуда пустой не стоит. Нальёт и новый тост провозглашает:

– Друзья! Пусть в следующем Новом году у нас появится много новых друзей. Новая высокооплачиваемая работа. Новая машина. Новая дача. И в этот новый Новый год чтоб мы опять собрались, как встарь, нашим старинным дружным коллективом и так же весёло проводили бы этот новый старый новый год! Что-то стало заплетаться… То ли мысль, то ли язык, – сказал Русин и грузно сел.

Пора танцевать! Включили музыку, и гости дружно повалили из-за стола к соседям в танцевальный круг. Танцевали всё. Сначала производственную гимнастику. Потом буги-вуги. Шейк. Твист. Танго. Белый танец. Танец в массажных носках, наполненных горохом и спичечным коробком между лбами. Затем танец в ластах с балалайками. Танец с саблями, баблями и граблями. Танец с шариками между танцующими, когда по команде надо крепко прижаться друг к другу, чей шарик лопнет быстрей, за теми и победа. А у кого на это уже сил не хватает, гнать за стол подкрепляться. Танцы плавно переходят в конкурсы. На спор и за приз. Кто из двоих быстрее выпьет бутылку пива через соску. Кто быстрее из двоих съест вареное яичко. Кто лучше прочитает басню с пельменькою во рту. Когда все насмеялись, наикались, нахохотались, наплакались, когда силы были на исходе, все опять сели за стол расслабиться.

– Алкоголь в малых дозах безвреден в любых количествах. Хуже водки лучше нет, – объявил разливающий. Повторили по одной и полились застольные

песни и частушки.

«На горе гармонь играет,

во дворе петух поёт,

бабка юбку потеряла,

дед нашёл – не отдаёт.

Я купила пианино –

не могу на нём играть,

пригласила пианиста,

а он просит: «Дай пожрать!»

С неба звёздочка упала

прямо милому в штаны,

ничего, что всё сгорело,

лишь бы не было войны!

Ой, какая моя мать,

не пускает ночию,

а я днём гулять пойду,

больше наворочаю!»

Напелись, наплясались, устали и опять за стол сели. И тут мне пошутить захотелось, развеселить компанию. Ну, я и выдал всем, что обладаю гипнозом! Все стразу проснулись, глаза круглые сделали. Рот раскрыли. Я говорю:

– Представьте себе бескрайнюю снежную степь. А впереди одинокое дерево! Видите? Когда я про степь сказал, ваше мышление в ширину поехало, а когда про дерево – в высоту. Это самое простое влияние на ваши мозги при помощи слова. Примитивный гипноз.

– Правда, было так! – удивились женщины.

– А сейчас я проведу групповой сеанс гипноза. Я заведу в квартиру стаю матёрых хищников. Серых волков. Попрошу никого во время сеанса не кричать, не делать резких движений. Если кто увидит что-либо другое, позже расскажете свои ощущения и видения, а во время сеанса не шевелиться. Во избежание несчастных случаев прошу всех выйти из-за стола и подняться на недосягаемую для волков высоту: залезть на диван, столы, комоды, шкафы и так далее. Волки не должны до вас прикоснуться – может плохо кончиться! Я выйду в коридор, а вы вслух посчитаете до 40 и замрёте. Я заведу волков, похожу с ними по квартире и снова уйду. Когда закроется дверь, можете спускаться. Учтите, существует определённый риск, кто не хочет быть покусан, соблюдайте сказанные условия во избежание неприятностей. Согласны? Давайте подниматься. Как встанете на безопасную высоту, начнёте считать, я выйду, и начнутся чудеса!

Все позалазили, кто куда, вроде как потоп. Наводнение в квартире. Мужики женщин на гардеробы посадили, сами на подоконники и столы залезли. Без смеха смотреть невозможно, дурдом столичный. Мне смешно, но терплю.

– Готовы, – говорят.

– Считайте, – и я вышел на лестничную площадку. Слышу в соседней квартире компания ещё веселее нашей, смех стены сотрясаёт. Ну, я туда и позвонил. Мне открыли, и выглянуло сразу несколько весёлых, удивлённых женщин нашего возраста. Я представился. Одна не сводила с меня глаз. В эту ночь – все люди братья, пригласили к себе и представили своей компании. Я представился второй раз, а потом говорю:

– Какие-то чудеса в новом доме творятся. Можете ли вы все быть моими свидетелями? С нашей компанией что-то случилось. Все вдруг гулять перестали и залезли кто куда. Глазам своим не верю. И объяснить не могу. Может мне мерещится? Пойдёмте, сами посмотрите!

Все недоверчиво встали из-за стола и пошли стаей за мной. В коридоре я услышал внутри счёт:

– … 39, 40!

Мы зашли! Наши соседи от удивления чуть друг на друга не залезли. Все хотят чудо посмотреть. Смотрят – глазам не верят. Что случилось, объяснить трудно. А наши на них смотрят молча, думают: гипноз не совсем удался… Так немая сцена продолжалась, пока мне скучно не стало. Я говорю:

– Нема волков! Зато сколько дураков!

Тут все очнулись. Чуть меня не поколотили с двух сторон, а потом всех смех прорвал, минут 10 друг над друга пальцем показывали. Смеялись до икоты!

Ну, и перезнакомились все. Соседи свои столы и свои запасы к нам перетащили – до рассвета веселились. Потом на всю жизнь лучшими друзьями стали.

– А пошли гулять на улицу! В клуб на бал-карнавал. Художественная самодеятельность там чего-то наколядовала. Вон афиши, какие висели. Интересно будет, – предложила Алка.

– Люди! Поступило предложение сходить погулять, – объявил хозяин.

– Пошли, – обрадовался народ, и всё застолье высыпало в коридор одеваться.

Кто когда вернулся, не уследишь. Кто где место нашёл, тот там и успокоился до рассвета.

Под утро позвонили. Хозяин открыл дверь – на пороге стоял Котик, с вилкой в руках, с недоеденной котлеткой. Стеклянные глаза не соображали, но он кивал головой и икал.

– Ваш? – спросил приведший какой-то чёрный трубочист.

– Наш! – ответил хозяин, – А Вы кто, откуда будете?

– Мы из ЦК, – ответил приведший.

– Спасибо! – хозяин молча принял Котика, отобрал у него вилку с недоеденной котлеткой, снял с него валенки, почему-то очень чёрную шубу деда Мороза и уложил спать.

– Откуда здесь ЦеКисты в наших местах шастают? – удивлялся хозяин. – Переодетые короли в народные массы? Реальность видеть хотят?

Но праздник продолжается. В России утро в Новый год становится обедом. Все зашевелились, встали и собрались к столу. Котик спал – растолкать его невозможно. Говорят, кто в ночь на Новый год будет спать, у того брови поседеют. Богатырский сон, однако. Намучался с ЦК.

– Я разбужу, – обрадовался его сынишка. – Я знаю, как! – И запел: «Взвейтесь кострами, синие ночи».

Он выскочил на балкон, слепил хорошенький снежок и сунул под одеяло спящему в трусы. Котик взвился, взлетел, проснулся в воздухе под потолком.

Трубным, диким, страшным криком проревел:

– Тону!!!

Его поймали, успокоили, усадили за стол. Его сына уже близко не было. За столом Котик недовольно ворчал:

– Кто мне весь праздник испортил этой запиской? Кто её придумал? Завалю!

– Да ты и придумал, забыл что ли? – ответили ему. – Ты же главный активист и сочинитель.

– Вот всегда так. Инициатива наказуема исполнением, – вздохнул Котик.

– А что было-то? – задали ему вопрос.

– Вышел я вчера во двор, думал, прокричу три раза и вернусь за стол. А во двор три пятиэтажных крупнопанельных дома смотрят. Я второй раз до конца прокричать не успел: со всех подъездов мужики выскочили с полными стаканами в руках, на вилках чего только нет! У кого котлеты горячие, у кого колбаса, у кого бутерброды. Все накормить хотят, счастья желают. Про уважение спрашивают. С Новым годом поздравляют. Неудобно отказываться.

Все меня знают. Очередь ко мне образовалась. Шубу принесли, в валенки одели, на голову колпак напялили, Дедом Морозом сделали. Напоили, накормили, к елке прислонили. Откуда-то гармошка появилась, песни полились, народ плясать начал, хоровод водить. Сплошное братство. И всему этому уличному веселью причина – я и моя записка, ёлка во дворе и Новый год на земле! Весело! Так всю ночь без паузы во дворе пропраздновал. Смотрю: нашего пьяного директора жена на санках с гулянки домой везёт. С матюгальником какие-то корреспонденты из программы «Взгляд» появились. Моё интервью тут же громко на весь двор передавали, говорят, по «Голосу Америки». Пристали ко мне: «Что скажете насчёт лысых?» А что я скажу? Я и сам лысый. «Пора смываться и мне, думаю, после этого интервью, может, что лишнее взболтнул про лысых». Вдруг кто-то и меня под ручки взял и повёл ласково. «Ты кто?» – удивился я. «Я – работник ЦК. Пройдёмте ко мне».

Я струхнул за своё интервью, за «Голос Америки» в нашем дворе, за корреспондентов этих из нашего подъезда. Лица-то, вроде, знакомые были, а мысли – нет. Ох, думаю, и осрамился я в новогоднюю ноченьку, теперь ответ держать придётся. «Куда пойдём? – спрашиваю, – в ЦК?» «Да! Да! В ЦК. Ко мне, в центральную котельную. Посидишь в тепле. Согреешься». Мне к тому временим всё равно было, куда меня ведут. В это время я уже по коми «КЫН» был.

Потух совсем, только икал громко. Что дальше было, не помню. А как я домой попал?

– Тебя ЦК на чёрной Волге в чёрной шубе принесли. Иди хоть помойся, снежок-то тебе не туда сунули. Ты что ночью – уголь грузил? Посмотри, какая постель, как после трубочиста. Хоть он и счастье приносит, но с тобой рядом никто прилечь не посмел. Ты единственный в эту ночь спал, как король: в гордом одиночестве. Хрюша ты наш.

– А вы как погуляли? – спросил хозяин подходящих к столу на цыпочках Русина и Эдика. – Что это Вы, как йоги, по горячим углям ходите? Что с Вами? Решили балетом заняться?

– Гуляли мы хорошо, спали плохо, – сказал Эдик. – Мы с Русином вчера за столом засиделись, все спальные места оказались заняты. Всюду гости разлеглись… На полу – и то места нет, только ванная свободна. Ну, мы туда горячей воды напустили, течёт потихонечку. Фужеры взяли, шампанское, закуску в тарелочке, разделись и валетом в ванную легли. Хорошо! Выпиваем, жуём, беседуем и уснули. Утром просыпаемся – закуска среди нас плавает. Всё в шампанском. Звёздочки в глазах. Вылезли – ходить не можем. Подошвы ног в горячей воде за ночь разбухли, опухли. Ступить больно. Одеть ничего невозможно: не налазит! Руки как у прачки. Вот пришли за стол босиком, сидеть сможем, если не возражаете, а не то в ванной дальше гулять будем, там разбавленное шампанское сейчас ковшиками пить можно.

– Ну и артисты! Один чуня, как золушка, выглядит. Вчера чуть в политбюро не вступил. В КП? В СС? Или в ЦК? Где кочегарили, не помнит. Эти двое, как белоснежки, постирались… Балерины! А что скажет одноглазый разливающий?

– Сказочный вечер получился! Новогодний! С приключениями! – ответил одноглазый.

– А где наши женщины? – спросил Котик.

– Кто ещё спит, другие к детям пошли. Малышня вчера тоже гуляла с юмором. Вчера не только Русин с синяком ходил, но почти и все наши женщины. Наши пацаны им тихонько фингалы поставили так, что они сами и не догадывались. Дети взяли калейдоскоп. Сажей от головёшки тайно вымазали прилегающую к глазу сторону трубки и приставали к мамам, посмотри, как там красиво! Как на ёлочке игрушки. Мамы смотрели без задней мысли, крутили у глаза калейдоскоп с сажей и рисовались вокруг глаза чёрные круги. Крепко отпечаталось. Когда собрались за столом присмотрелись, очнулись, полкомпании с нарисованными синяками оказалось. Чуть не подавились от смеха, а откуда что взялось, понять не могут. Потом все мыться пошли, естественно, всю косметику смыли. Пришлось всем всё по новой гримировать. У зеркала свободных мест не было. Пока красоту восстановили, новая детская проблема появилась. До чего шкодники додумались. Домой пришли, тоже еле языком шевелить могут. Перепугались все. Оказалось, на морозе железную дверную ручку на спор лизали. Ну, и прилипли к ней, как виноградинки. Еле отогрели, оторвали. Сейчас говорят с английским акцентом. Женщины их отругали. А потом признались: в детстве то же самое делали. На то оно и детство. Всё надо на себе испробовать. Намучались ребятишки, устали пуще нашего, а спать не шли. Всё Нового года хотели дождаться. Посмотреть на него, как выглядит. Наконец, их сон сморил, всех рядком уложили спать. Затихли, как Ильи Муромцы. Только носики-курносики сопят. Но, оказалось, на этом дело не кончилось. Утром мы пошли к соседям детей проведать, завтраком накормить. А там шум коромыслом, веселей, чем вчера у нас. На дверной ручке целлофановый мешок висит с дырочками, а в нём живое что-то дёргается. Открыли мешок, а оттуда Мурзик, как дикий, скок на шкаф и забился в угол. Открыли комнату, а зайти нельзя. Всё туалетной бумагой перевязано, как паутиной на всё намотано, голову просунуть некуда, не то что пролезть. Стали пробираться и убирать завалы. А они помадой себе очки, усы, бороды нарисовали: на нашего товарища из ЦК похожими хотели стать. Еле их мамы в порядок привели.

Вернулись женщины, сели за стол.

– Ну что? Будем завтракать или обедать? Хозяйка! Все, что есть в печи, всё на стол мечи! Давайте-ка торт с компотом попробуем. Вчера до него дело не дошло. Предупреждаем: торты с сюрпризами. Кому достанется монетка – жди богатства, кому лавровый листик – придёт любовь.

– Эдик, занеси компот с балкона. Любовь! Где твой торт? – спросила Алка.

Эдик вернулся быстро и растерянный.

– Нет больше компота.

– Как это нет? Целое ведро наварила! – возмутилась Алка.

– Подтверждаю! Алка, действительно, ведёрную кастрюлю сливового компота наварила и велела мне вынести на балкон остудить. На балконе у нас стоит заснеженный ящик для продуктов, натуральный морозильник. Ну, я бухнул на него кастрюлю, прямо по уши в снег, на этот ящик. Чтобы быстрее остыло. Ну, и забыли, естественно, всё равно бы за ночь всё замёрзло. А сейчас вышел на балкон – батюшки, компота нет! И кастрюли нету. 4 этаж!.. Украли? Невозможно ведь! Глянул вниз, и всё понял. Попадёт от Алки. Оказывается, горячая кастрюля с компотом растопила под собой снег, поехала юзом, упала с ящика, перевернулась и компот полился вниз. Тот-то вчера мужики, что покурить вышли на крыльцо, орали, как резаные. Теперь с балкона висит множество сосулек, наполненных аппетитными сухофруктами и сливами. Так что компота не будет. Кто хочет остудить пыл, может наломать сосулек. Кто бы мог подумать, что так выйдет. Так что, пролетарии всех стран, извините! Но ничего! Водка ещё есть. В Новый год компот – не самое главное.

– А торт тоже уценённый получился, – засмеялась Любовь, – я вчера такой торт испекла, такой торт! Огромный, полметра в диаметре… Изумительной красоты получился и вкусный. По новому рецепту. Мы его, ещё тёпленького, с собою взяли. Чтобы с тортом ничего не случилось, решили положить его не в багажник с сумками, а в салон, на пол перед задними сиденьями. Там он не шелохнётся. Хорошо, что накрыла его полотенцем. Потом мы позвонили к вам и уточнили адрес. Мы ведь первый раз здесь. Договорились, что сложнее объяснять, чем ехать. «Подъезжайте к бане, а там наши мужики вас ждать будут, они дорогу покажут», – сказала Алка по телефону. До бани доехали быстро, смотрим: вправду Котик с Эдиком стоят, курят. Навеселе уже. Счастливые! Увидали нас, руками замахали, обрадовались, и бегом к машине. Мы сообразить не успели, как они, не здороваясь, не говоря ни слова, открыли у машины задние двери и плюхнулись на сиденье. Я вскрикнуть не успела, не то что предупредить, как оба ботинка Котика утонули по щиколотку в тёплом ещё торте на полу машины. «Ой, что это там у вас?» – спросил Котик и захлопнул дверцу. «Новогодний торт! – чуть не плача, объяснила я, – будешь теперь сам есть свои отпечатки». «Не беспокойся, съедим, – обрадовался Котик. – Знаем, как ты печёшь!»

– Вот смотрите, что вышло, – и с этими словами Любовь поставила на стол огромный торт, сняла с него полотенце, и все увидели в нём чёткие отпечатки Котиковских ботинок сорок третьего размера.

– Не трогать, – заявил он, – отпечатки мои, я их сам и съем.

– Отпечатки твои, а остальное в торте для всех, – засмеялись женщины-сладкоежки и принялись разрезать торт.

– А вот и чаёк готов, – сказала хозяюшка.

– Давайте, мужики, поправляйтесь, закусите и пошли на улицу гулять. Там на площади у ёлки уже аккордеон играет. На горку, к ёлке все идут за шапками. В Новый год там все с горки катались, а под ней шапки разные лежат. Может, и шапка Котика найдётся, а то в дедморозовском колпаке зимовать будет. Давайте подкрепитесь и пошли! Вон день какой чудесный, морозно в меру и тихо. Как всегда под Новый год, снежок падает. Люди все вышли на

свежий воздух гулять!

– Пошли! Пошли! На Новый год поглядим!.. Порадуемся!.. Дети уже на улице.

– Ну, братцы! – поднял стакан хозяин. – За дружбу! Жить хорошо! А хорошо жить – ещё лучше! С Новым годом Вас! С Новым счастьем!

РИЦА

В столовую санатория вошла администратор и объявила: «Желающие поехать на экскурсию, на высокогорное кавказское озеро Рица, могут после завтрака садиться в автобус, который стоит у крыльца столовой». Все восхищённо переглянулись. Вот это да!!! Большая Рица!

Все хотели увидеть изумительное по красоте озеро, расположенное на высоте 950 метров над уровнем моря. Глубина до 116 метров, вода – чистейшая. Горноклиматический курорт Абхазской АССР. Заоблачная водная гладь площадью полтора квадратных километра.

Своими глазами увижу Рицу и всю прелесть кавказской земли. Жизнь там сурова. Законы гор строгие, а горцы гордые, неукротимые. Женщины отказываются рожать, если узнают, что муж струсил или предал. Вдов замуж не берут. Жёны преданны и беззаветны. Там дома в сёлах, как военные дзоты, не имеют окон на улицу – только во двор. Всё за высоким забором. Там слово дороже золота. Клятва и братство нерушимы. Наследуется кровная месть и необыкновенное гостеприимство. Побывать там в самых глубинах Кавказа, подружиться с горцами, увидеть снежные шапки гор, воспетые Пушкиным. Это здорово! Кроме того, по дороге можно увидеть почти всё черноморское побережье. Города! Море! Пальмы! УРА! УРА! УРА! ЕДЕМ!

Все места в автобусе были заполнены радостными, беспечными отдыхающими. Шутки, смех, знакомства. Весь год все упорно трудились и копили деньги, чтобы за две недели от них освободиться и покупаться в удовольствиях и в море – в море удовольствий.

Море… Чёрное… Горизонт склеился с небом. Тёплая, мягкая, солёная вода. Песок! Пляжи! Солнце! Прекрасное, на убой, одноразовое питание с семи утра до восьми вечера. Рядом семья. Жена, дети. Отдельный домик. Ольгинка! Бывшая роскошная дача царского генерала. Там даже в пол из редкой чёрной берёзы были вбиты золотые гвозди. Теперь всё принадлежит народу, кроме гвоздей. Все мы можем наслаждаться чувствами аристократов и видеть то, что принадлежало им.

За окном автобуса проплывали живописные пейзажи черноморского побережья. Голова кружилась от счастья. Все мы тут в первый раз. Мы с новым соседом по столовскому столу посовещались, сколько же взять с собой денег. Решили шикануть. Возьмём по 25 рублей. Купим подарки для семьи. Где-нибудь красиво посидим. Чтобы запомнилось… После свадьбы все русские мужики жили по единым женским правилам: отныне рубль на обед и пять копеек на билет. На сигареты и обратный путь надо было изворачиваться за счёт обедов или ездить зайцем в автобусах. Хорошим калымом считался рубль в час. Большие деньги. На рубль в столовке можно поесть до отрыжки. А на 25 можно праздновать день рождения в ресторане с небольшой компанией и «Лезгинку» оркестру заказать. 24 дня, наша путёвка на четверых, стоила 96 рублей, или четыре – в день, или рубль – на нос. Так что 25 рублей на день должно хватить с лихвой. Я ведь хозяйственный: всё для семьи, всё домой – деньгами не сорю! От профзоюза путёвочки вот достал льготные. От калымов спина болит. Отдохнуть, погреться, подлечиться надо. Сил набраться для души и тела. Да и свет семье показать – не лишнее, может, добром когда вспомнят…

Какая замечательная компания в автобусе – весь Союз! Какие приятные, вежливые лица! Открытые, лучезарные улыбки, вежливость, такт… Видно, не все могут попасть в наш санаторий – только лучшие. А как нам повезло с погодой! Воздух замечательный – густой, голубой, горный… Его просто можно пить большими глотками. Пожевать даже. Красотища! Голова кружится! Будет, что рассказать потом дома сослуживцам. А дорога! Асфальт без выбоин, как за границей. Слева – отвесные горы, справа – ущелье. Вид, как из самолёта. Снизу – спиральная лента дороги. Море утонуло в дымке и растворилось в небе. Городишко внизу, как муравейничек. Людей почти не видно. Мотор рычит и тащит нас в небеса. От восторга вспомнился Пушкин:

«Кавказ подо мною, один в вышине

Стою на вершине у края стремнины.

Орёл, с отдалённой поднявшись вершины,

Парит неподвижно со мной наравне.

Отселе я вижу потоков рождение

И первые грозных обвалов движение.»

Автобус дёрнуло, женщины взвизгнули, я очнулся от своих мыслей. Экскурсовод беспрестанно рассказывал красивые кавказские легенды о проплывающих за окном достопримеча-тельностях.

Все расслабились в удовольствии.

– Посмотрите, пожалуйста, налево. За окном знаменитый водопад под названием «Бабьи слёзы».

Высокая отвесная каменная стена была влажная. Отдельные скупые капли воды срывались сверху и, звеня в упругом воздухе, летели вниз и разбивались вдребезги в маленькой лужице у подножья. В таком водопаде руки не помоешь и жажду не утолишь.

– А теперь посмотрите направо. За поворотом покажется сейчас следующий, ещё более знаменитый водопад под названием «Мужские слёзы».

Задолго ещё до поворота все ясно услышали грозный рокот. Облако водной пыли показалось из-за скалы. Вода мощными потоками срывалась с небес и устремлялась вниз в небольшое, но глубокое озеро с прозрачной, как слеза, водой. Женщины засмеялись, мужчины обиделись на экскурсовода. В мужскую душу плевать нельзя: может пригодится воды напиться. Автобус встал, как перед взлётом, и напрягся .

– А теперь предстоит проехать по ущелью, которое называется «Пронеси, Господи!» Наверху, на макушке скалы, на высоте 400 метров, вы видите камень величиной с девятиэтажный дом. Он свалился с верхних гор и застыл там, но каждую секунду может стартовать, чтобы продолжить свой путь. Теперь мы увидим, кто быстрее: он или мы!

У всех остановилось дыхание. Улыбки исчезли, лица стали суровыми. Автобус рванул с места, и, когда мы выдохнули, все уже были в безопасности. А вот и Рица! Автобус остановился на большой асфальтированной площадке у очень большого и красивого здания ресторана. Экскурсовод объявила:

– Вы можете погулять по побережью озера, сделать фотографии на память. Можно сфотографироваться в черкесске на коне, купить лечебный горный мёд, набрать для друзей сувениры, подарки для семьи, поторговаться на туристском рынке, покататься по озеру на катере, на другой стороне съездить к даче Сталина и в заключении пообедать в ресторане. После праздничного обеда отправимся в обратный путь. Хочу всех предупредить: ресторан горный, продукты доставлять сюда сложно, поэтому и дорогой. Не заказывайте блюда, названия которых не знаете. Возьмите знакомое, например, борщ, пельмени, салат. Приятных впечатлений!

Счастливцы, как горох, высыпали из автобуса.

Рица… Красавица Рица… Да, знал Сталин, где отдыхать надо. Синяя зеркальная гладь, окружённая высоченными горами в белоснежных папахах, врубцевалась в сердце, как следы ледоруба. «Лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал!» Хочется не говорить, а как в опере, петь! Восторгаться вслух. Вода изумительно прозрачна, в ней – плавающие рыбы. Белые сказочные катера и яхты бесшумно скользят между облаков, отражающихся в воде. Вековые, кавказские, вечнозелённые сосны стоят, как бойцы на неприступных кручах. Кавказ – сказка! Летний, слегка прохладный бриз ласкает лицо и шею. На душе необъяснимо хорошо, ну, просто чудесно. Всё вызывало вздох восхищения. Он давал право сказать потом: «И я там бывал!»

Погуляв по побережью, все купили горного мёда за безбожную цену – 5 рублей за пол-литровую банку и пробудились от крутых цен. «Но ничего, – успокаивал я себя. – Это же горный мёд. Одна чайная ложка отшибает любую простуду. Хватит на всю зиму, а 5 рублей на лекарство на всю зиму – совсем недорого. Тем более в наших краях, на Крайнем Севере, где 12 месяцев – зима, остальное – лето. А здоровье вообще невозможно оценить. Так что всё путём!»

Шёл я так, думал и наткнулся на толпу. Нет, на очередь. На фоне прекрасных гор люди, в седой папахе и с огромным кинжалом на поясе, одетые в дежурную черкеску с патронами на груди, фотографировались верхом на смоляном, породистом скакуне, чтобы побыстрее пропустить поток желающих, с тыльной стороны лошади стоял небольшой самолётный трап со ступеньками и перилами. Желающий превращался в горца, восходил по ступенькам на конский хребет и садился в седло. В руки ему давали вожжи, он улыбался, вылетала птичка, он платил, получал талон и через час после обеда забирал фото джигита.

Я тоже взял в руки поводья, и мы, вместе с лошадью, показали фотографу наши зубы.

Солнце поднялось высоко. Пекло, как в Африке. В животе начали играть военные марши. Впечатления и запахи от базара и шашлыков вызывали волчий аппетит. Наша группа уже собралась на крыльце ресторана. Подошла экскурсовод и мы вошли внутрь. Ах, какой это был зал! Нежная прохлада, невидимые бесшумные кондиционеры угадали наше желание. Вид из окна божественный и незабываемый… Милые лица, улыбки, шуршащие платья дам, нежная музыка… Молодой абхазец с золотым ртом и с манерами джентльмена Лондонского клуба, разложил с лёгким поклоном перед нами меню. Красивые названия кавказских блюд, наверное, и местные долгожители не сразу выговорят и не сразу вспомнят, что это такое. Цен нет – не проставлены.

– Наверное, местные традиции, – сказал я.

– Сдачу, говорят, тоже не дают, – сказал сосед.

Заказали, как учили: борщ, пельмени, чай, салатик. Знакомые из зала предложили выпить для аппетиту. Мы переглянулись с соседом. Эх, была – не была! 

Кутить так кутить! Один раз живём, не каждый день в раю бываем! Если бы вы такой борщ ели! Слюна течёт от одного вида. Его поверхность, как гладь озера Рица. Белая сметана, как отражённые облака… Горячий, вкусный, каждая ложка смакуется во рту.

Аппетит набирал обороты. Малюсеньких пельменей – всего восемь штук. Зато какие вкусные! Кавказцы знают своё дело. Так подают, чтобы не нажраться – смаковать! Чёрный хлеб большими кусками можно дома с кабачковой икрой есть. Этой – надо наслаждаться… В нашей рабочей столовке меню всегда однообразное: щи из квашеной капусты и бифштекс «Дожуем до понедельника». Чай допили маленькими глоточками и, прополоскав рот, запомнили букет. С вежливым поклоном официант принёс счета. Лицо моего соседа невероятно вытянулось, а глаза стали круглыми и влажными. Дыхание его застыло, как будто он съел столовую ложку свежей крепкой горчицы без хлеба. Потом он очнулся и полез за деньгами. Следующий счёт получил я. Реакция повторилась. У божественной пищи были безбожные цены. Соседка заняла нам денег до вечера. Затем эта волна прокатилась по залу. Громко захлопали стулья, и народ повалил на улицу.

– Ты что – бутербродов не могла приготовить? – не стесняясь окружающих, громко возмущался пожилой мужчина. – Совсем Бога не боятся! Какая мать их родила? Совесть что ли потеряли? Так мы и без штанов обратно поедем! Они что думают, эти горцы? Что деньги на нас с неба сыплются? Конечно, будешь долгожителем, если такими порциями нашу пролетарскую кровь пить! Годами копим денежку, чтобы им за две недели отдать… За 100 граммов, тарелку супа, пару пельменей и чай! Шкуродёрство! За эти деньги я бы месяц в нашей столовке кушал!

Вдохновение сдуло. Головы поникли, улыбки исчезли. Сытый – не всегда счастливый. Весёлые в миг исчезли. Всё зло из-за денег. Во многих животах заурчало… Решили на всякий случай зайти в туалет, чтоб в автобусе проблем не было. Но и он оказался с высокогорными ценами, в то время – крайне редкое явление. Никто не использовал платное удовольствие, все пошли на риск.

– Знал бы – не поехал на это долбаное озеро. Что здесь хорошего? – возмущался мужчина.

Я уже был солидарен с его мнением: «И правда, что тут хорошего? Солнце печёт, как сумасшедшее. Озеро какое-то выцветшее. Грохот от чумазых катеров и масляные пятна на воде. Мусор плавает. Дно грязное, консервные банки, бутылки видны. Рыбы какие-то облезлые. Кривые, кручёные сосны на берегах застыли, как бандиты в засаде. Не зря по-абхазски – «Рицха» – означает «бедствие». Урна вон перевёрнутая. Всюду грязь. Никто не убирает. За порядком не следят, а с нас такие деньги стригут. Лучше бы сейчас дома сидел и деньги были бы целы и настроение…Обдираловка!

А мёд, говорят, и не горный совсем, а на продажу. В огороде возле ульев ставят тазик, наливают туда немного воды, высыпают пару пачек сахару и пчёлы перерабатывают это в мёд. Вовсе не целебный. Где только нас не дурят! Зачем только сфотографировался на этой старой потной кобыле! Наверное, весь пропах ею, не заболеть бы. На ней столько народу за день пересидит, всякое подцепить можно. А автобус, какой нам подали, списанный, наверное… Как только допускают этот драндулет, это громыхало, до езды по горным дорогам! А вдруг тормоза откажут? Пронеси, Господи!..

Как хорошо сидеть дома с женой и детишками. Покой и уют… А какие жена пельмени делает, какой необыкновенный, густой борщ варит! Эти повара из ресторана не докладывают, наверное, в котёл продукты, всё домой тащат… А какие дома глубокие и большие тарелки… Вообще, как я ей это объясню? Она ж меня за такую растрату с потрохами съест. Ничего не купил ещё и в долги влез. Лучше бы поехала на эту экскурсию она…»

Автобус остановился на очередном перевале. Базар гудел: уже ученые, мы теперь торговались. Туалетов поблизости не наблюдалось, и мужики побежали в

кусты. И я побежал… В самый дальний и дремучий угол… Сделав, что положено, нечаянно увидел предмет, застрявший во мху. Нагнулся. Это был полуистлевший кошелёк отдыхающего позапрошлого года, которого загнала сюда та же нужда. Бумаги и справки расползлись от времени и дождей, а деньги сохранились. Немного-немало, а целых 250 рублей 70 копеек. Богатенький был Буратино!

Вот дела! И опять мир пришёл в порядок. Наш автобус среди других – самый красивый. Базар гудел: меня ждал. Горный пейзаж великолепен… Внизу – море, на берегу – наш санаторий, а там – моя самая лучшая семья. Ещё час – и мы вместе. Я так соскучился! Утомлённое солнце уже опустило свои лучи в тёплую морскую воду и собралось на покой. В кармане лежала дорогая находка и чудесное цветное фото красавца-джигита на породистом скакуне. Душа пела: «Кавказ подо мною, один в вышине орёл молодой на персидском коне!»

Какой чудесный был сегодня день! Столько впечатлений!

Я подошёл к цветочнице и сторговался оптом за 3 рубля на все цветочные остатки. Продавщица была рада, что, наконец, сможет уйти домой, а я – что получился такой огромный букет душистых цветов для любимой.

Дочерям взял восточные сладости и соломенные шляпки с яркими, как на матросской безкозырке, лентами. Себе – шампанское. Угрюмые женщины в автобусе смотрели на цветы и на меня, как на героя-горца, единственного настоящего мужчину, и завидовали жене. Всё шло путём. Я рассчитался с соседкой, дав ей сверху рубль. Доставлять радость ближним – мой первый принцип в жизни.

Держа за спиной подарки, я закрыл за собой дверь и увидел притихших детей и заплаканную жену.

– Что случилось?

– Ты уехал… Мы пошли на пляж и, наверное, забыли закрыть дверь, а, вернувшись, обнаружили, что все деньги, обратные билеты и документы исчезли. Как мы теперь вернёмся домой?

Я обомлел. Принял холодный душ прямо на пороге в одежде. Я соображал, потом выкрикнул:

– Ха! Ты что – забыла? Утром, когда ты выделила мне четвертной, ты отказала мне в резерве и всё спрятала от меня в детский чемодан под трусики, маечки и платьица.

Жену – как ветром сдуло. Через минуту взошло солнце. Она улыбалась. Нет, счастливо сияла. Нет, просто светилась от счастья. В руках у неё был портмоне со всеми нашими деньгами, билетами и документами.

– Склероз – самая лучшая болезнь. Во-первых; ничего не болит, во-вторых; столько новостей! – сострил я, и мы рассмеялись. – Налетайте получать подарки!

На столе красовался букет изумительных цветов… Бутылка шампанского, банка горного мёда, восточные сладости, соломенные шляпки, найденное состояние и фото атамана кавказских джигитов радовали. Мы обнялись, перецеловались и дали залп из шампанского.

Да будем навсегда едины! Да здравствует любовь! Да здравствуют отпуска! Да здравствует удача и озеро Рица!

{PAGEBREAK}

Пай-пай

(Читать с кавказским акцентом)

Однажды ми спустились с гор в город. Атэц и я. Что-нибудь пакупить хотели. Ну и поехали на самый Чёрный море. Там внизу город такой ест. Пахадили, пакупили, уставали очень и решили отдохнуть. Живот бурчит, кушать хочет. Утром только суп горох дома бил. Пашли в один частный ресторан погулять. Нам сказали, там обсчитывают вежливо и бистро! Ми зашьли туда, и там всякий блюда есть, туда-сюда почитали. Чем лючше жена, тэм хуже ресторан. Официант как эхо в горах, отзывается, но нэ подходит. Постояль, постояль, сами сэль за пустой столь. Внимательно изучаль меню, потом осиновый талия молодой официантка. У ней бёдра как вёдра, без вина пьяный будешь, толко от посмотреть.

– Этот столь занятый! – сказал нам этот красивий, но неопитный девушка. Никакой уважения к гости, понимаешь! – Ну и забэри его! Пэринеси свободный! – сказал атэц и пошумель немножко.

Атэц мой, он заводной, гарачий! Вспихнет как огонь будет!

Прибежал другой официант. Мужик старый, видно опитный. Ласково посадил нас за другой столь, успокоил и предложил разный кущать. Названия оказался такой мудрёный и не знакомый совсем. Эти частники – сами всё так трудно придумывают. Там, правда, написано било, в этот самый меню из знакомых блюдов, только шашлык. Одын шампур – восэмь рублэй, а шашлык с пай-паем – одиннадцать рублэй.

– Давай возьмём шашлик, – предложил атэц.

– Давай по два, – согласылся я.

Официант старый, память плохой, всё на бумажка писал и апять спрашивает:

– Дарагой! Уважаемый! Вам шашлик с пай-паем или без? – Ну, всё! Давай с пай-паем! За одиннадцать рублэй! – сказал атэц и сделаль такой умный вид, как будто сам Парижу биль, где лягушка кушают. Хотя атэц опытный! Он за свой жизнь много шашлик кущаль. Много разный вкус знает. – Слюшай! Что такое пай-пай? – спросил я у атэц, когда официант совсем ушёль.

– А кто его знает? – пожал плечами атэц. – Просто очень есть хочется. Мы думаем, с пай-пай, значит, вкусней будет!

Ну ми ещё заказали всё такое к шашлику. Сидим, кущыть ждём. Очень интересно пай-пай попробовать. За соседный столь дамочка с мужиком в бабочкэ сели. Все сразу туда посмотреть стали. Чем больше видна у женщины грудь, тем хуже запоминается лицо. Уже вечер наступил, народ заходиль много, почти все столик занят сталь. Полутёмный ресторан, полно полутемный люди, никакой общий интерес быль. Как ресторан выходить, там у них есть такой штучка, где свет зажигают. Вдруг как включили чёрный свет. Темно сталь! Толко свечки на столь горят, как у немцев из кино. Музыка Хачатурян заиграль «Танец с саблями» называтся. Пританцовывая и виляя задом, как овечка курдюком, из кухни вышел сам хозяин ресторан. В каждой рукэ он дэржал по два балших шампур с аппетитно пахнущим шашлик из молодой и очень нэжний барашка. Хазаин сразу приметил красывый дамочка за соседний стол, подходит к ней и всё такое. Танцует! Улибается! Облил весь шашлик чистый спирт и поджёг от свечка. Огонь как вспыхнул. Жарко стало! Частник этот шампур в руках как сабли крутит и там это – Пай! Пай! Пай! – поёт. Мужик с бабочком за соседний стол глаза выкатил посмотреть.

– Вах!!! Вах!!! Вах!!! – киричит, – как карасыво! Все в зал ладошка захлопал, кушать кончили, посмотреть стали.

– Шашлик с пай – паем заказывали? – спросил хазаин. Старый уже, память совсем пляхой, написаль что заказаль, нэ написаль, кто заказаль? Хотя мы стол уже столько раз памэняль, что сам забиль, где ми есть правильно?

– Нэт! Нэт! Это вон там за соседний стол заказаль! – закричал пышний дамочка и на мой атэц палец показал. Наверно страшно от огонь сталь или цена от пай – пай испугалься.

– Тогда помэняйтесь мэстами! Бистро! – закричал хозяин. – Я с огонь туда суда хадить нэ могу. Пожар будет! Ми с атэц опять поменяли столь. Все винимание на нас! Весь ресторан смотрит и красивый дамочка тоже. Шампуры горят как олимпийский факел. Музыка для пай-пай играет. Хозяин опять патанцовался, и вручил для атэц священный огонь! Торжественно! Прямо как переходящий красный пламя. И громко, как в цирке закричал:

– Шашлик! С пай-паем!!!

Все опять ладошка хлопаль и даже много люди всталь кому плохо видно биль.

Атэц, чтобы не обосрамиться, сунул гарящий шашлык себе в рот. И у него это, как вспихнули балшие такие сталинские усы. И из рот огонь пошёл, как Змей Гариныч из сказка. Вчера много чача пиль, газ тоже вспыхнул. Атэц падавился, рот закрыл, глаза открыл, страшно испугался. Шашлик на пол упали. Усы так громко затрещаль! На весь ресторан запахло жареный бараний шерсть. Усы горят! Шашлык горит! Под столом костёр начиналься. Атэц сталь бить себя по лицу ладошкам. Хочешь-не хочешь, плясать начиналь! И нечаянно повалился на соседний стол, где дамочка. Дамочка как вскачиль и плеснуль ему в лицо свой полный рюмка. Прамо жизь спасаль! От горящий на пол шашлик загорелся длинный платье дамочка. Все кричат: «Пажар! Пажар!» Убежать хочут. Всё повалить стали. Мебел в ресторан как дрова лежаль. Даже я испугалися.

И у меня это, после горох открылся второй дыхание. Прамо как автоматная очередь. Официант сразу на пол упал! Атэц на дамочка. Наверно вместе погареть хатели. Атэц кругом её руками спасает. Дышит так! Как молодой сталь. Глаза горят, уши красный, как пожарник сделался. Наверно на неё агонь патущит хатель. Тут люди подскочиль, затоптали шашлык, патушили дамочка и атарвали от ней мой атэц. Хазаин в чувство привели. Всё, что на столе быль, под столу лежаль. И не толко у нас. На весь ресторан праздник пагудел! Такой пай-пай получился!!! Патом частный хозяин долго извинялся, снова нас за другой столь посажаль. Лично от себя шампанское пиринёс и шашлик новый. Без пай-пая. От такой олимпийский праздник возбуждения и расстройства мои руки дрожаль силно. Нэправильна шампанский наклониль, пробка прямо в атэц глаз попаль. Глаз сыний стал, один ус савсем сгорел, рубашка мокрий, нос капает, все чёрный как шахтёр, но стоя выпили, как джигиты! Настоящие джигиты с пай-паем!

Весь ресторан всталь ладошка хлопаль! Потом атэц всех в горы пригласил. На наш пай-пай! Дамочка первий адрес получаль. Эх! Чем больше женщина с пай-паем, тем больше перец кровь играет! Атэц на ней так сматрел, аж дымится начинал! Хазаин апять испугался, сразу лёд принёс, сказал для шампанское. Без пай-пай ми всё тихо съели. Шашлик савсэм вкус патэрял. Но неважно! Зато ми пасидели карасыво, и весь внимание наш был. Я так думаль, шашлик с пай-пай, только на три рубля дароже будет, но после такой шурум-бурум, пай-пай такой залатой оказался, как красивий дамочка! Мой новый мама! Вот и всё! Пай! Пай!

С подачи Рубена Григоряна

ЖВАЧКА

Автобус с советскими туристами остановился прямо напротив небольшого гастронома в ГДР. Там всё есть! Всё купить можно! Хотя знатоки говорят, что в Западной Германии «там вооооще»!!! Но об этом – шёпотом!

Счастливые интуристы вывалились из автобуса и с весёлой перебранкой организованно пошли прямо в гастроном. «Лучше один раз увидеть, чем всю жизнь об этом слышать», – думал каждый.

– Товарищи! Стоянка 20 минут! Не опаздывать! – объявил старший группы. Когда перед отъездом проходили инструктаж, всем объясняли, что за границей на всё надо иметь разрешение старшего группы. По одному никуда не ходить, только по трое, и следить друг за другом непременно. Вести себя подобающим образом, как старшим братьям из СССР.

В поездке по ходу дела бывалые знатоки советовали не светиться, в группе есть секретный сотрудник, стукач, и все действия будут властям известны немедленно.

Сразу прижились две морали. Легально надо всем успеть побольше увидеть и везде сфотографироваться за границей. Нелегально – надо выгодно продать привезенное русское барахло: часы, водку, кольца, золотые серёжки. Денег-то поменяли только на газированную воду. Как-то ведь надо оправдать дорогу, а самое главное – купить все, что стоит в длинном списке, составленном дома на общем собрании всей родни. Кому заказ не привезёшь, обидится на всю жизнь.

И на работе, если не угостишь заграницей, тебя тоже не поймут, сразу попадёшь в чёрный список, найдут повод. Профсоюзной путёвки потом долго не увидишь. Хочешь жить – умей вертеться! Советские туристы со списками в руках впервые шли отовариваться в заграничный магазин.

Кто-то кинул идею:

– Один знакомый недавно привёз из-за границы невиданную в Союзе вещь. Жвачки! Он угостил ими всю контору. И шеф, и сослуживцы были очень довольны. Коллеги жевали и балдели весь день, и вспоминают до сих пор с удовольствием. Давайте тоже так поступим. Дёшево и сердито.

– Кто из вас уже пробовал жвачку? – спросил инициатор.

Ни одна рука не поднялась. За бугром все были впервые.

– Мы в детстве смолу жевали, – сказал один.

– Смолу? – съехидничал инициатор.

– Жвачка – совсем другое дело! Это такая нежная, белая, ароматная резинка, со вкусом земляники, или ментола или там, скажем, ананаса.

– Кто уже пробовал ананас? – опять спросил инициатор.

– Да ладно тебе экзамены устраивать. Не растут у нас ананасы и не видели мы их ни разу. Вот и за границей в первый и, наверное, в последний раз

оказались, – возмутился тот, кто жевал смолу.

– Ты лучше скажи, как эта жвачка по-немецки называется?

Инициатор этого не знал. Никто этого не знал, а гид ещё не подошёл. Спросить вроде некого, а время терять нельзя, программа напряжённая, всё по расписанию. Когда ещё такой случай представится – в гастроном попасть?

Гудя, как пчелиный рой, группа вошла в магазин. Обследовав, как в музее, все прилавки, туристы скопились у одного. Инициатор уже объяснялся с продавщицей на языке «конго». Он тыкал себе пальцем в рот, делал движения жвачного животного, сопровождая звуками партийного доклада тогдашнего генсека. Продавщица испуганно и изумлённо глядела на возникшую очередь. Все оживлённо двигали челюстями, помогая инициатору объясниться.

«Русские! Голодные пришли! Кушать хотят», – подумала продавщица, смотря на жующих людей, и протянула буханку хлеба. Толпа замотала головами.

Наконец её осенило, и она ткнула пальцем в витрину.

– Kaugummi? – неуверенно протянула она и задвигала челюстями.

О‑о-о!!! Чего только там под стеклом не было. Оказывается, это всё жвачки! Жвачки! Kaugummi! Сколько сортов! Синие, жёлтые, зелёные, расписные, красочные обёртки заграничной жвачки, а формы! Таблетки, шарики, пластинки, а вон – совсем большие, почти, как маленькая упаковка мыла, которое они видели сегодня утром в отеле. Мылись, естественно, своим, а это прихватили с собой, чтоб было что показать в Союзе. Большие жвачки ещё и выгодно отличались в цене. Удивительно! Чем больше – тем дешевле! Русскому человеку что надо? Чтобы много было и дёшево! Ещё желательно, чтобы всем хватило.

Первый покупатель, не дожидаясь конца переговоров, ткнул взглядом в большую упаковку и показал свои 10 пальцев.

– Postkaugummi? – удивилась продавщица.

– Я! Я! Пост! – закивал покупатель.

Продавщица с великим удивлением быстро отпускала товар.

Очередь оживлённо затаривалась одним и тем же. Притихшие мест-ные покупатели в сторонке осуждающе перешёптывались.

Наши, не обращая внимания, как цыгане в таборе, шумно покинули гастроном. Инициатор тоже купил тех же жвачек последним и поспешил на улицу.

Но что случилось? Их весёлая шумная группа скорбно стояла у автобуса и молчала. Как в 37‑м, все держали язык за зубами и помалкивали. Ни один звук не рождался в этой только что весёлой компании.

Никто не жевал купленную жвачку. Все почему-то испуганно смотрели друг на друга, и все вместе зло зыркали на инициатора.

В руках все держали пустые фантики от только что купленных жвачек.

– Что? В Москве кто-то умер? – спросил инициатор. Ему не ответили.

«Может, не те резинки купили?» – пронеслась в мозгу шальная мысль.

Оцепенение прошло, и люди задвигались, замычали, пытались руками раздвинуть свои, казалось сросшиеся челюсти. Что-то подобное они уже испытали в 

Союзе, когда пробовали жевать ириски – пломбосниматели.

В условленное время подошла гид группы, местная гедээровка.

Она поздоровалась и, тоже не получив ответа, удивлённо взяла обёртку из ближайших рук, и вдруг звонко расхохоталась.

– Post! Post! Postkaugummi? – спросила она, давясь от смеха.

Группа, набычившись, молчала, но в знак согласия многие закивали головами.

– Ничего страшного! – сказала она, успокоившись. – Минут через пять жвачка растает и всё пройдёт бесследно! Жвачка эта – не для людей! Для почтальонов! Это – техника безопасности. Например, зашёл почтальон во двор с газетой, а во дворе злая собака на него сорвалась. Беда – покусать может! Произойдёт несчастный случай на производстве. Пока она лает, почтальон быстро достаёт из кармана «Postkaugummi» и бросает собаке.

Перед этим аппетитным запахом и вы не устояли, собака тоже хватает жвачку и сжимает челюсти, а назад сама разжать уже не в состоянии.

«Postkaugummi» намертво склеит собачьи зубы. Почтальон цел и невредим, может продолжать свою работу. Как это у вас говорят? «И волки сыты, и овцы целы.»

ГРАНАТА

Ванечке за пятьдесят. Он в первый раз в Германии. Жарко. Жажда душит. Группа советских туристов устало собиралась у своего автобуса. Хотелось пить.

Решил Ванечка в автомате бутылочку лимонада купить. Горлышко промочить. А то воздух горячий, дерёт, как наждачная бумага.

На автомате большими буквами написано: «Фанта», «Кока-кола», «Ми-кола». И цена возле стрелочки, куда денежку бросить надо. Только странный какой-то автомат. В Союзе он в гранёный стакан наливает, за копеечку – профсоюзную воду, за три – с сиропом.

Ванечка отсчитал валютные монетки, сунул их в автоматную щёлку, затем кнопочку нажал, где «Кока-кола» написано. «Наверное, сейчас подаст мне автомат на блюдечке с голубой каёмочкой бутылочку холодного напитка». Но вместо этого что-то с грохотом упало где-то внутри самого автомата. Ванечка ощупал автомат снаружи, пару раз стукнул его кулаком, но ничего из него не вышло. Ванечка в сердцах пнул автомат, бутылочка не вышла. Что-то ведь грохнуло, значит, сработала железяка!

И Ванечка стал ощупывать всё, обнаружил внизу дырку. Сунул туда одну руку, потом другую, потом обе руки и осторожно стал его щупать изнутри. После нескольких попыток он нашёл какую-то банку, но бутылки не было. Такой баночки Ванечка ещё никогда не видел, вроде не консервная. Чудная какая-то!

Прочитал: «Фанта». Потряс над ухом, какая-то влага внутри. В горле совсем сухо стало.

Как же её открыть? Попробовал зубами – не получается. Спросил у жены открывашку или ножик, та спросила:

– Зачем?

– Банку открыть, – показал он ей покупку и энергично потряс ею над головой. Жена покрутила пальцем у виска.

– Там есть такое кольцо, надо за него дёрнуть.

Ваня в армии служил и гранаты бросал, знает. Два раза говорить не надо. Он взял банку в одну руку, а кольцо как на гранате изо всей силы выдернул другой.

Банка взорвалась прямо в руках. Ванечка, его жена, полгруппы туристов и автобус приняли сладкий фантовый душ. Вот только попить ничего не осталось.

ОБЕД

Усталые люди тихо расселись за столами в уютном немецком ресторанчике. Симпатичный седой музыкант играл на рояле полонез Огинского.

Суета насыщенного информацией дня осталась за порогом. Под ложечкой сосало, аппетит у всех был волчий. Столы в зале были накрыты накрахмаленными, белоснежными скатертями. Перед каждым расположились разнокалиберные фужеры, рюмки, тарелки, ножи, вилки, ложки, ложечки и прочее. Как ими правильно пользоваться, мало кто знал. Но в автобусе заранее договорились. «Делай, как я», – сказал старший группы советских интуристов, тоже впервые оказавшийся за границей, обкомовский работник.

Местный немец-экскурсовод и переводчик распорядился быстро. Молодые опрятные официанты молниеносно принесли каждому по большой пиале с двумя ручками, со вкусно пахнущей жидкостью.

– Бульон! – шепнул старший.

Все понимающе кивнули.

– А как его есть? Из пиалы черпать ложками не очень то удобно. Может его выпить как из кружки, в нём ведь все равно ничего нет, одна жидкость.

– Хлеба! Брот! – кто-то громко попросил пробегающего официанта.

Моментально на всех столах появился свежий душистый хлеб.

Попробовали культурно хлебать бульон из пиалы ложкой. Неудобно.

Проливается и медленно получается, а голод – не тётка. Целый день в бегах на свежем воздухе были, нагуляли аппетит. Тогда старший группы взял ответственность на себя. Жуя хлеб, он просто запивал его бульоном, держа пиалу в руке, как знатный казах. Все последовали его примеру.

Через несколько минут пустые пиалки стопками стояли на всех столиках.

Официанты всё это быстренько убрали и поставили перед каждым большую глубокую тарелку с новой прозрачной жидкостью, в которой сверху красиво плавали жёлтые дольки лимона.

– Чудеса в решете! Первое уже подавали, а теперь опять первое принесли? – удивлялись женщины. Но голод ещё не прошел, и ропот был недолгий.

На сей раз все знали точно, что из тарелки отпивать неприлично, и вскоре ложки дружно застучали по дну пустых тарелок. Так себе супец, совсем безвкусный. Ну и кухня! Оголодаем тут у них!

Через некоторое время вновь появились официанты и поставили перед каждым красиво украшенное блюдо, наподобие «Цыплят-табака».

– А где тарелки? Теллер? – удивлённо спросил на ломанном русском языке молодой официант, помогая себе жестами.

– А мы уже всё съели! Можете убирать! – бодро распорядился старший группы.

– Это есть, не надо есть! Это есть надо мыть жирный руки. Курицу берут руками, не вилкой. Цитронен геген эйль, очень корошо! – сказал он и побежал на кухню, но не добежал, не выдержал – лопнул от смеха. Заржал, как жеребец. Из кухни повыскакивали удивлённые повара, увидев на столах штабеля пустых тарелок, тоже захихикали в фартуки.

ПМЖ 

(Перемена места жительства)

Аквариумная рыбка «Hemigrammusblehe Ri Gerj ed Mahnert 1896», «Красноголовка» при пересадке из одного аквариума в другой испытывает такой сильный стресс, что на сутки-двое впадает в кому, лишается всех чувств, переворачивается в воде спиной вниз и плавает, как неживой предмет. Остальные рыбки, думая, что она мертва, общипывают её плавники, хвостик, иногда, увлекшись, съедают целиком. Из одиннадцати рыбок, купленных в магазине, на новом месте выжило только три. Если каждый год пересаживать дерево на новое место, оно погибнет.

Перемена места жительства, особенно за рубеж, глобальное событие в судьбе каждой переселившейся личности. Многие переселенцы, сменив ПМЖ, впадают в подобный стресс. Меняется всё! Образ жизни, язык, поведение. На них обрушиваются неведомые болезни, бесперспективность, ненужность, депрессия, наркозависимость, алкоголизм, безысходность, распад семьи, разрыв родственных связей, отчуждение, могут довести до самоубийства, активизируются старые залеченные заболевания; давит безработица, бесперспективность, невостребованность, возникают на этой почве психические отклонения. «Чем дальше в лес, тем больше стресс». ПМЖ – переход из одного состояния жизни в другое, процесс долгий, сложный и опасный. Человек без родины-несчастный человек, а у кого две родины, ещё несчастнее: он постоянно сравненивает две родины, две жизни, прошлое и настоящее. Это разрывает душу. Интеграция – дело тонкое! И не надо напирать друг на друга, а пылинки сдувать надо, помогать и сочувствовать! Возлюбить ближнего своего, как самого себя. И это наша наипервейшая задача на первых порах на новом ПМЖ.

ПМЖ же

Немец в России подошёл к туалету типа сортир и спрашивает мужиков.

– Это ЭМ или ЖЕ?

Ему ответили с намёком: – «Это наше ПЭ ЭМ ЖЕ!»

ЕВРОПА

– Тяжело! Или западная марка придёт к нам, или мы уйдём к ней на запад! – кричали у берлинской стены восточные немцы западным.

Стену сломали. Пришла западная марка, привела за собой евро.

Зарплата стала в два раза меньше, цены в два раза выше, жизнь во много раз тяжелей. Уверенность в завтрашнем дне и та улетучилась.

За что боролись, на то и напоролись.

КУДА Я ПОПАЛ?

У края земли была сказочная и благополучная страна с чудесной природой. Молочные реки, кисельные берега, идеальный порядок. Там ценили эстетику, красоту, труд, качество. Там строгий общественный порядок, пунктуальность, вежливость, радушие, разумность общественного устройства. Там у всех была огромная любовь к отечеству, к детям, к ближним. Всем хватало денег, жилья, питания, одежды. Там люди стремились к идеальности. Там – все люди братья.

Вернуться туда мечтали все отслоившиеся представители одного особенного народа; но многие не по своей воле навечно остались в далёкой суровой далеко не сказочной земле. Однако живые вернулись в родное отечество, о котором с такой любовью рассказывали им их прапрадеды. Потомки вернулись к своим истокам, обжились, освоились, осмотрелись и всё чаще перед сном задавали себе вопрос: «Куда я попал?»

Обжившись, они увидели в обществе сплошного изобилия плоды абсолютной свободы. Чёрный цвет пробивал в настроении общественности идейную дорогу. Всё новое – хорошее, всё старое – на свалку истории! Новая мода на всё новое. Новые идеи завладели умами. Никаких ограничений! Всё можно, даже то, что нельзя. Свобода!

Сначала родилась идея, потом было слово, затем сделали закон. Оборотень внедрился в жизнь. Всем внушили плохие слова считать хорошими, а хорошие-плохими, несовременными и отмирающими. Обязаловку решено ликвидировать, совесть упразднить, веру, как рабскую философию, искоренить. За законом пошли дела. Плохое автоматически превращалось в хорошее, а хорошее‑в плохое. Лидеры говорили чушь, и все ими восхищались. Они называли ложь святой, и все восторгались. Они оправдывали обман – им аплодировали. Наиболее активные погрязли в извращениях, но стали нациАНАЛЬНЫМИ героями. Лидеры погрязли во лжи и в извращениях, заболев голубизной. Забыли о рыцарской голубой благородной крови аристократов. «И это хорошо так!» – утверждали новые главари. Они упразднили государственную ИДЕАЛогию, формировали общественную «МОРАЛЬ» мульти-швульти. Все зрячие сделались невидящими и уже не могли различить, что такое хорошо и что такое плохо.

Молодежь гибла в наркотическом угаре. Мужчины спивались. Жены уходили в разврат. Секс до брака стал нормой. Блуд – разумным решением вопроса. Брак и семья – пережитком прошлого. Родителей, которые хотели воспитать своих детей порядочными людьми и не пускали в развращающие школы, сажали в тюрьмы. Дети признавались роскошью. Жизнь в долг у будущих поколений сочли прекрасным решением проблемы. У молодёжи не стало примеров. Исчезли цели в жизни, не было интереса к будущему, пропала решительность и уверенность. Появилась работорговля рабочей силой. Люди продавали себя, своё время, свой труд эксплуататорам. Общество расслаивалось. Обострилась борьба за деньги. Богатые грабили бедных, а не наоборот. Одни становились ещё богаче, а большинство погружалось в нищету.

Всюду пропагандировались новые идеи вседозволенности, сладкой свободы общества. Всё решалось за деньги, за всё вводили налог. Все погрязли в коррупции, в долгах, в безденежье, в безработице. Всё по-грузилось в хаос, пришло в упадок, в бесчестие, в нечистоту… Вместо набата шло усыпление бдительности через средства массовой информации. Всё искажалось, смысл перевёртывали, всё окрашивалось в чёрный цвет. Тьма надвигалась…

Но всем было сытно, весело и хорошо без всяких ограничений личных прав и свобод. Люди не слышали слова пришельцев и не хотели слышать. Они ещё активнее стали опровергать старые догмы, находить новые решения, стали наслаждаться неправильным поведением, эгоистическими отношениями, пропагандировать насилие, бесстыдство и приходить к безумию, не видя и не осознавая надвигающейся трагедии. У многих поехала крыша. Церковь замкнулась и молчала. На массовых встречах с религиозными лидерами молодёжи для утехи раздавали рюкзаки, укомплектованные предохранительными средствами. Отдельные всплески отдельных миссионеров старались разбудить сонное сознание засыпающих бюргеров. А пробуждения нет! Иссякла любовь.

Пришлые возмущались и обособились, а порассуждав, сказали, что если так пойдет дальше, то все старые человеческие отношения отомрут, наступит общественная катастрофа. Люди должны быть морально устойчивыми, а не искать новые соблазнительные решения, потому что всё новое ведёт к безумию.

У пришельцев в запасе была старая культура своей страны, твёрдые устои, истинная вера. Они переживали и сокрушались об увиденном, но над ними смеялись хозяева и жители той страны, куда они приехали, их травили, называли безумцами. Над ними издевались, высмеивали их ценности, требовали интегрироваться. Внедриться в новые условия, раствориться в современном обществе, давили на них, пока некоторые не потеряли все свои душевные силы и отчаялись. Многие отказались от истины и напились из новых источников сладких плодов абсолютной свободы и сделались такими, как все. А те, кто устоял, спрашивали в мыслях своих пра праотцев. Невидимый духовный фронт расслоил каждую семью, каждое сердце, каждое поколение.

– Где та страна, о которой вы нам рассказывали? Куда я попал?

ТРИ ДРУГА

Три танкиста, три весёлых друга – экипаж машины боевой, закончили учебку на отлично.

Три друга, три Володьки, два украинца и один немец. Украинцев распределили в ГДР, а немца Володьку на дальнюю точку в заполярье. После армии опять встретились в селе на танцах. В тот же год переженились. Украинцы Володьки на двоюродных сёстрах Володьки-немца, а Володька-немец на сестре Володьки-украинца. Вскоре у Володьки-немца померла мать, а отец в трудармии навсегда остался. Сейчас Володьки-украинцы в Германии живут со своими семьями, а немца Володьку в Германию не пускают. Говорят, тест не прошёл, и Германия ему в его сарае не светит!

Ф. И. О.

Училась с нами на шпрах курсах Галина Икс. Редкая фамилия, хотя у нас в России был бухгалтер – немец по фамилии Идт. Не в этом дело, а в том, что почти каждое утро хвастались курсанты на переменах друг перед другом новыми немецкими паспортами. Дошла очередь и до Галины, пришла она с заплаканными глазами, показывает учительнице свой паспорт, а там стоит Fr. Galina X.

Фамилия – Х. Согласно немецкого правописания правильно, а по-человечески не каждый прочитавший поймёт. Подумает, прочерк или ещё что. Долго воевала Галина с немецкой бюрократией, но закончила шпрахи с самым новеньким паспортом, где ясно было написано: Fr. Galina Iks!

Жила в России семья Брейт; приехав на историческую родину, ревностно следили они за правильным оформлением новых документов, чтобы всё было правильно до каждой буковки; но и тут подвела немецкая грамматика. «Брейт» переписали на «Breit». Только в немецком языке сочетание букв «E» и «I» звучит как «ай» и родилась новая фамилия Breit – Широко, Широкие.

ЩАВЕЛЬ

В маленькой немецкой деревне открыли новый лагерь для переселенцев из России.

– Кто они такие? – шушукались местные жители.

Первая весна на новом месте. Всюду нежная зелень. Женщины из лагеря решили сварить щавелевый суп. Они вышли все вместе за деревню в поле и нарвали полные тазы свежего щавеля. Местные с интересом наблюдали за ними из своих окон и звонили по телефону своим соседям, сообщая новость. Вечером многие старожилы пришли в лагерь, принесли игрушки для детей, неплохие вещи и продукты питания, стали знакомиться, раздавать подарки.

– Вам, наверное, очень трудно на новом месте? Мы видели, что траву собираете, чтобы покушать? – сочувственно сказали они.

Наши рассмеялись:

– Мы собирали траву не потому, что кушать нечего, а потому, что с детства её очень любим и варим щавелевый суп. Трава эта – щавель, наших предков не раз от голодной смерти спасала. Хотите попробовать?

И не дожидаясь ответа, налили каждому по большой тарелке щавелевого супа, заправили его сметаной и дали по толстому куску русского чёрного хлеба. Немцы неохотно сели кушать, но после первой ложки их брови удивлённо взлетели вверх. Они переглянулись меж собой. Один из них весело подмигнул, и ложки оживлённо застучали по тарелкам. Закончив трапезу, местные шустро облизали ложки и дружно стали хвалить поварих.

– Гут! Гут! Зер гут! Прима! – чмокали они языками.

– Марихен! Запиши рецепт именно этого супа! – настаивал бородатый дедушка.

– Покажете нам, где она растёт, и как эта трава выглядит? – спросили местные женщины.

Наши с удовольствием закивали головами.

КАК НАС ВСТРЕЧАЛИ

Как нас встречали, когда мы приехали из Советского Союза в Германию? Каждый вечер в лагерь приезжали местные немцы на своих машинах и привозили подарки. Они знакомились с нами, обнимали, плакали от сострадания, хорошо зная, что нам пришлось вынести. Проблем с языком почти не было; наши старики хуже говорили по-русски. Местные немцы открывали багажники автомобилей и вынимали подарки. Хорошую одежду, книги, посуду, игрушки для детей, дарили деньги, возили в город, водили в ресторан, слушали нас с сочувствием, приглашали к себе, заботились, подыскивали жильё и работу, водили в супермаркет, учили закупаться, ориентироваться в ценах и товарах, приглашали в церковь, были лучше родственников. Фронтовики с хорошей стороны вспоминали Россию и как русские люди лечили раненых и больных немцев. После ЭТАЛОННОГО Союза с очередями и пустыми прилавками Германия казалась нам огромным и желанным чудом. Не раз наши глаза затуманивались от благодарных слёз, что, наконец, попали в отчий дом, в родную семью.

Одной многодетной семье предложили две большие квартиры на одной лестничной площадке. Квартиры переселенцам понравились, но хозяйку огорчало, что каждый раз надо будет выходить в коридор лестничной площадки, чтобы проследить за детьми. Хаусмайстер предложил одну входную дверь замуровать, а внутри пробить проём для сообщения. Через пару дней семья въехала в одну большую объединённую квартиру. Соседи по своим каналам помогли подешевле обставиться. Всё делалось для людей.

В красном кресте и в социале были огромные мебельные склады. Приходи, выбирай без всяких справок, называй свой адрес и время, привезут и занесут в квартиру совершенно бесплатно.

А какие богатые были шпермюли! Мы брали там работающие телевизоры, стиральные машины, холодильники, понравившуюся мебель. А какие богатые, интересные и дешёвые были фломаркты!

Какие были перепады в ценах! Мы все шварцевали минимум за 15 ДМ в час и помогали оставшимся в Союзе родственникам. Поработав в чужом огороде до обеда, получали тройное удовольствие: физическая тренировка-фитнис студия, душевное удовольствие от труда и финансовая поддержка. Получали стабильные 75 ДМ, на которые можно было закупиться на целую неделю. Шутя, ездили в Россию в Аэрофлоте, например авиабилет из Франкфурта на Майне до Ленинграда стоил 215 ДМ туда и обратно, а из Ленинграда в Сыктывкар стоил в пересчёте с рубля всего 15 ДМ.

Мы ставили всякие антраги и удивлялись, когда на конто неожиданно обнаруживали солидные суммы, пришедшие невесть откуда.

Для устройства на работу мы рассылали бевербунги, тоже получали письменные отказы, и в конверте зачастую вместо современного «Тут мир лайт», лежали сто дойче марок, как извинение от фирмы, что вас не смогли к себе принять.

Мы были влюблены в эту красивую, чистую, опрятную, вежливую страну и нам хотелось отплатить ей тем же. Кроме детей и своих мозолистых рук, мы привезли в Германию живую христианскую веру. Водительские права обменивали сразу почти бесплатно и не глядя.

Потом приехали немцы с не-немецкими фамилиями, с ненемецкими именами, с купленными водительскими правами, не умеющие ездить, но умеющие крутиться и выкручиваться. Не зная немецкого менталитета и языка, они стали устанавливать свои правила и порядки, диктовать условия. Появились пьяницы, дебоширы, наркоманы. Шумели на зло местным, валялись под забором, устраивали пьяные драки с полицией. Хаили и охаивали приютившее их отечество, отношение ко всем нам резко изменилось. Я не говорю о всех, но капля дегтя бочку мёда портит.

Местных понять можно, они – хозяева; это как, например, впустишь к себе квартиранта в дом, а он начинает наглеть и вести себя вызывающе, учить хозяев, напоминать им их обязанности и свои права, сорить, шуметь, портить имущество и атмосферу; бедный хозяин вынужден защищаться, ругаться, судиться, портить свои нервы и здоровье. Всё это ему не в радость, Границы открыты, и не страна стала, а проходной двор; но европейское правительство говорит коренным жителям, что все люди – братья!

Старые, вежливые, трудолюбивые местные и наши люди покидали этот мир, а оставшиеся мульти-пульти-культи-потомки нынче уже раздражают местных. Кругом базар-вокзал, просто так на улице к прохожему не обратишься на немецком языке, потому что не поймут, и дома немцы вроде, как бы и не дома, а на своих же улицах, как за границей. Вот такой регресс получается. Хотели, как лучше, а вышло, как всегда. А как нас встречали?

Наши люди при капитализме тоже изменились до неузнаваемости. Бытие определяет сознание. Сейчас дружбы нет, одни кумпели – приятели и то ненадолго. Каждый сам за себя. Друзей нет. Родственники стали чужие, да что родственники! И дети тоже, даже жёны стали самостоятельными, живут отдельно, у каждой свой кошелёк. Собственные интересы превыше всего. «Я» на первом месте. Позовёшь родственника помочь и не знаешь, как себя вести: обедом, как раньше, не отделаешься, надо платить, а если платить, то лучше чужим – разговору меньше. Вообщем, примеров этих миллионы.

Так и живем, потеряв оптимизм, радость; всё сравниваем, сопо-ставляем цены, переводим в марки, а памятью так в бывшем союзе остались и живём-телом тут, душой там, памятью в своём прошлом. А как нас встречали?

ПИSЬМО SО ШПRACHОW

Здравствуй, Брудер!

Как ты там в Русланде лебст? У нас в Дойчланде Гайль!

Я тебе много раз анруфал, но не эрайхт и вот решил прямо на шпрахах нашрайбать тебе бриф. Хорошо, что наша Ома лернала нас по дойчу, я в классе теперь больше всех ферштею. Многие язык знают только из кино, «Хенды Хох!» и «Хайль Гитлер!» Училка наша нас не магает, а магает блумены, которые называются «Аршидеи». У неё культур-мультур! Она всегда садится своим аршем на мой тишь. Ребята говорят, что она от этого имеет кик. У немцев равноправие – все друг друга «дуцают», букву «Р» выговорить не могут, трудностей не нюхали, а нас учат! Ихь шок!!!

Мы – импортные, но нас обозвали «Русаки», гебали параграф и погнали на шпрахи. На шпрахах мы говорим и учим только «Хохдойч» без всяких диалектов. Всем снятся уже цветные сны то по-русски, то по-немецки и буквы, когда пишешь, тоже лезут вперемешку! Сейчас мы изучаем Der Die Das, прошлое в настоящем «Плюс к вам перфект», «Пососи проном» и «Аккузатив». И вообще здесь все шпрехают неправильно, совсем не так, как мы и наша Ома. Немецкий язык оказывается такой бедный, половина слов, что я знаю в их словаре нет!

У меня уже есть кумпелы, но у них по дойчу совсем швах или вовсе «Нихь форштейн», а им всё по-кумполу. Многие уже пуцают или шварцуют. Клёво лернать не хотят! На уроках шлафают, хаусгабены не делают, бюхеры не читают. В гелбе цайтунгах кукают только первые страницы, а там как в русской бане. Похоже лёйты здесь с левой резьбой, лишь это на уме, а все фрау хотят только гельды.

Наши шатцы закукали каталоги до дыр, аж блеттер раусфален. Кламоты в гешефтах полно, но купить нечего. Вурстев в ладене насчитал много артен, а брота в Дойчланде 400 зортен и даже есть из бекерай. Здесь на каждом углу бекеRай, метцкеRай, шрайнеRай, друкеRай, здесь всё кончается на Rай! Так что цукунфт у нас должен быть сытый, хотя повсюду пестициды, гербициды, нитраты и дегенераты.

Ландшафт здесь – прима, веттер – шайсе, луфт – швуль. На немецких дорогах полно курв, а на автобанах их совсем нет и гебюры платить не надо. Драусен везде заубер или наоборот сплошной шпермюль. Шпермюль – это как фломаркт, только халява! Мы живём на эрдгешосе и мебель уже филь маль поменяли. Мы всё натаскали тепихи, шранки, геширы, а кухня у нас айнгебаутовая. И телик, и видик – всё шпермюльные, но по телеку кукать нечего, всё идёт по дойчу. Наше авто тоже шрот, и мы прифлигали сюда на самолётах «Аэрошрота». У немцев всё либо шрот, либо шайсе, либо тут мир ляйт.

Тут мир ляйт, но гельды нам много не дают, а прайзы штайгеруют, поэтому мы вовсю шпарим. Закупаемся, только в «Алдях» и ждём пока что-нибудь заангеботиться. Каждый день эсаем сапогети, кабаноси и сандрию.

Самое шлимстое это то, что моя зюска теперь кранкает. У ней «Шайзефрения» или по-научному «Скучает». Для поднятия лауны я по вечерам таскаю ей блумены из киндер гартена, а она на всё говорит «Кайн бок», хотя бока у неё здесь стали покруче, чем в Русланде. Вид у неё совсем зауэр, на шпрахах тренены капают прямо на папир, потому что она очень формисует свой сарай и никаких крафтов говорит больше нету. Сидит и денькает про наш хунд «Шарик», про нашу куэ и про наши швайне. Вспоминает как по моргенам на цауне шраял наш голосистый кигель.

Те, кто в Дойчланде уже много яр, имеют свой приват хаус, а наши киндеры весь таг играют возле нот воунунга. Наши нахбары за ними кукают, сидят себе на банке и шелуху от семечек аусшпукают, то нах линкс, то нах рехтс. А Вовка наш, то есть Вольдемар ходит уже в свою шулю. Он двоечник, его все хвалят за руссише зейле, эльтернов в шулю не руфают. Его камерады – местные шулеристы. Иногда он приводит весь класс к нам на пелимени. Теперь к нам на фест хотят комен ещё и родители и учителя!

Мы все уже ходили в бундес амт, там форгевальтигунг и там нам поставили антраг. Так что у нас скоро будет свой бешайнигунг. Там нас сразу же закундиговали в кранкен кассе, в ИГ метал, в какой-то ферзихерунг и «Анвей». Твой вызов уже отправили в «Роте Кройц», так что «Гедульд!»

На шпрахах русаки на вохенэнде фаеровали фаерабенд. Сначала тренькали на гитаре и тринкали бир, потом стали водку фресать, а потом друг друга по фресе шлагали мит фаустами и замочили свой авторитет, завалили все мильтоны, сделали унфаль и потеряли «Фюрер шайн».

Местные лёйты абсолютно без гефюлев и без юмора, наш шпас никак не форштеют, а сразу анруфают в полицай. А полицай. Ай! Ай! Ай! Идиотен тест для них ист фест.

Здесь все бухают, и мы тоже забухали однодневный бус райзе на «Боден зее». Но вот и звонок.

Скоро у нас на шпрахах будет брифунг, а потом арбайтлоз или социал, так что я кончаю свой бриф шрайбать и прошу, чтобы ты мне сразу нашрайбал цурюк, а то я иногда как моя зюска тоже ностальгирую, а когда гельды есть, то всё О КЕЙ! Шрайбай! Твой брудер из ФРГ. (Фрае Руссише Геленде)

Жду отwета, как Nаchtigаl Lета!

ХАЛЯВЩИНА

Халява халвы слаще!

На Руси каждый дурак знает, что на халяву и уксус сладкий! Бесплатно и пиво-водка, и маргарин-масло, и дерьмо-горчица. На халяву пьют и трезвенники, и язвенники; но самое главное – на халяву и зверь бежит, не только люди. Халява на земле – лучший праздник, а праздновать в Европе любят. От частых праздников выцвели знамёна и опустели кошельки. В Германии праздников больше, чем во всех других странах и есть халявный «проводы зимы» по-местному зовётся фашинг. Для захвата сладостей на халяву туда можно взять семейный зонтик побольше, вывернуть его наизнанку в виде гигантского радио телескопа и держать в толпе над головой, чтоб конфеты, которые в толпу бросают, ловить можно было бы без потерь, и халяву черпать вёдрами. Хотя с каждым годом их всё меньше кидают. В последнее время конфеты на резинки привязаны, до рта долетают и назад. На чужой каравай рот не раззевай! Каждая фирма раз в год праздник на халяву устраивает. Ешь, пей, сколько хочешь, только домой брать нельзя. Наши всё равно конфетку в карман для детей сунули, больше не смели, боялись, что привлекут и вытурят с работы как несуна. Тем более конторские следили глазами за каждым карманом, а как расходиться стали, начали конторские ящиками остатки по кабинетам растаскивать, чтобы было что потом до следующего праздника жевать. Не своё.

Халява!

На халяву многое можно сделать, надо только знать как? К примеру, хотите покататься на халяву на новенькой, крутой машине, сходите в автохауз. Там можно взять бесплатно автомобиль на день, «проба фарт» сделать, заодно в гости, по магазинам или по делам съездить. Можно на маленьком бусике мебель перевезти, и машина бесплатно и бензин. А отказ от покупки можно придумать, либо машина не понравилась, либо цена, либо обязательно куплю, но чуть попозже. После этого автохаузы вас обязательно позовут на презентации других новых моделей, они такое часто делают, там всегда много народа, шведский стол для посетителей, неплохие блюда, разнообразные бутерброды, конфеты, сладости, всё на халяву, бери, сколько влезет. Ешь, не хочу! Но местные в этом деле наших запросто за пояс заткнут, у наших хоть немного, но ручник держит, мы норму знаем, а местные без тормозов. За бесплатный пирожок сто километров проедут, не устанут. Если в городе парковаться придется, можно и на халяву, надо только старую штрафную квитанцию с собой возить. Запарковался и под дворники её на стекло повыше, чтоб из далека видно было. Чеки полиция проверяет, а свои квитанции нет, доверяют коллегам, ну, а в крайнем случае, докопаются, придираться будут, скажешь, а я откуда знаю, пошутил кто-то. Вот и всё! А я здесь не при чем. Если проголодались, в городе перекусить и отдохнуть захотите на халяву – пожалуйста! Опять же заходи в любой автохаус, там бесплатный кофе автомат, конфетки, печенье – всё к вашим услугам. Посидишь, передохнешь, перекусишь, журнальчики полистаешь, приставать начнут, скажешь, ждёшь своего друга или шефа, которому машину делают. Можно и в больницу зайти, там тоже в каждом отделении бесплатный кофе автомат. Можно даже суп из пачки заварить. Турки там уже прописались, целыми семьями приходят своих муслимов навещать и подкрепиться, а в турецких магазинах у них можно только набрать пустых халявных полиэтиленовых пакетов, зато сами в сезон на немецкие поля всем табором приходят клубнику на халяву поесть, наедятся все досыта, а домой лишь кружечку ягод купят для отвода глаз.

Дома хорошо, а в гостях халява, хотя гостеприимство – это щедрость души. В гостях хорошо, а дома лучше. Если дома аппетит застанет, можно на халяву кастрюльщиков вызвать. Они без жиров в новой скороварке диетический супец сварят, второе приготовят, пробу снимешь, наешься, к тому же рецепты расскажут и посуду прорекламируют. Лень прибраться, пригласите пылесосника, он уборку за так сделает, всё пропылесосит, почистит, и объяснит всё по-научному. На халяву можно и подарок получить на рекламе. На вербунг кастрюльщики, одеяльщики часто просят людей собрать, чтоб рекламу провести. За это хозяевам, что предоставили свободные уши и помещение, подарок полагается. Так по кругу несколько реклам пропустят, и все гости с халявными подарками. Собираются туда люди, заранее поклявшись самому себе, что ни за что ничего не купят. Только ради подарка идут время убивать. Такой русский бизнес. Вербунг дело хорошее, даже у местных в почёте, но у них размах шире. У них можно ещё и покататься на комфортабельном автобусе, они и экскурсию проведут, и накормят, и подарочек дадут. Только послушать придётся их рекламу, но заставить купить никто не может. Вот и получается бизнес местным, лопаты переселенцам, диваны эмигрантам.

Эмигранты от переселенцев отличаются особым умом с неведомой резьбой. Они считают себя этажом выше, мыслят на верхотуре у самой крыши. Привилегия великих-взирать на трудности с балкона. В основном, все недовольны, языка не знают, на социалку плюют, Германию за то, что всех кормит и поит, ругают с утра до вечера, и всю ночь напролёт кроют её в три этажа по самую крышу. Пуцать не ходят, лопаты не трогают, но все в делах и умных спорах. Язык не учат специально. Выучишь – на работу пошлют, а так есть крыша. Путешествуют по Европе. Хоть на социале, но раз в год в Россию ездят активно отдохнуть и за деньгами, оброк собрать с постояльцев. Им легче, они не навсегда приехали, а на время, чтоб переждать неблагоприятный период. Мосты за собой не сожгли, чтоб было куда вернуться, даже квартиры свои сохранили, не продали, а посдавали в аренду, теперь на три зарплаты живут. На немецкий социал, на Российскую пенсию, на квартирные доходы, да ещё какой-нибудь малый бизнес между делом проворачивают. Как говорил Райкин: «Я на свой кусок хлеба всегда твой кусок масла намажу». Происходит расслоение общества – это когда на одних ушах золото, а на других лапша. Некоторые по субботам, перед закрытием, повадились в немецкие супермаркеты ездить бесплатно затовариваться. Чтобы не оставлять непроданные продукты с закончившимися сроками хранения на выходные дни, их выставляют для бесплатной реализации. Тут после третьего звонка, как говорится, не зевай! Не всё в мире продаётся за деньги. Что-то бывает и на халяву.

Учиться, учиться и учиться, потому что работу вы всё равно не найдёте, это лозунг арбайтсамта. Но это не совсем так. Дурака работа любит, а дурак работе рад. Чем тяжелее работа, тем легче на неё устроиться. Работать приходится за себя и за того парня. Многие говорят, что не могут найти работу по специальности, а многие и не хотят. Некоторые заявляют, что если работать заставят, назад уедем в Россию. Запугали государство, но богатеть разумнее вместе с государством, а не за его счёт. После социализма самая большая халява – это социал. Рабочая зарплата превратилась в государственную милостыню; а надо, чтобы зарплата от социала отличалась и довольно резко, но пока профессиональные социальщики не завидуют, а смеются над работающими, особенно у кого чернуха есть. Не все конечно.

В Германии на работе ничего не воруют. В Германии вежливо спрашивают начальство, можно ли, к примеру, инструмент взять на выходные домой, а потом забывают принести обратно, а потом всё забывается. Со временем и эта халява уже приват! Присвоить на халяву‑у всех в крови. Неважно что, хотя бы рабочее время кроссворд в журнале разгадать, бесплатную турпутёвку выиграть, погулять по Интернету. Жизнь-то одна, а фирма – второй дом. В Интернете халявные странички есть «www костен лоз» или «www ум зонст». Там всё найти можно и всё на халяву.

Халявщикам можно в газете объявление дать. «Приму в подарок машину, мебель, компьютер или сберкнижку». Что в газетах пишут о нас – тоже интересно. Пресса бесплатная. Все любят газеты – неиссякаемый источник кульков для семечек. Газеты и журналы в русских элитных магазинах тоннами лежат. Почему элитных, потому что в них всё дорого, за ностальгию элитная наценка. Захочешь культуру приподнять, можно и в музеи сходить, он каждый первый понедельник месяца бесплатно; а ещё бывает по особым датам он открыт всю ночь напролёт. Пообщаться хочется, позвони из телефонной будки, попадаются автоматы, работающие за так, да ещё всю выручку отдадут, если нажмёшь на кнопку «возврат монет», но ещё можно монету жвачкой обклеить и в аппарат. Она внутри залипнет, звони-покуда язык не заболит. Халявные деньги предлагает шпаркасса. Если новое конто у них откроете, вам 10 Ойро подарок. Десять конто открыл, на карманные расходы хватит, потом это дело можно и закрыть, а в другом месте обновиться. Чтобы гебюры не платить, конто можно на детей-студентов переделать, со студентов гебюров на берут.

Ещё одна халява – это старый магазин, по-местному шпермюль, но там уже не то, что было, да и конкурентов полно: турки, поляки, чёрные. Организм помнит карточную систему и старается нажиться подешевле. Среди курящих всякие ворошиловские стрелки встречаются, любители пострелять халявные сигареты. Дешёвые сигареты курильщики покупают за кордоном. Каждый еврогражданин может ввезти не 200, как раньше, а 800 штук, больше не рекомендуют. Государственные штрафы безжалостные и огромные. Но можно и без риска заказать дешёвку по интернету, при этом никуда не ездить и рисковать не надо. Почта законно и официально принесёт всё на дом. В новом деле, пока руку набьешь, дров наломаешь. Ничто не даётся нам так дёшево и так дорого, как халява. Наследство от родственников – фирма, яхта или дом на халяву никому не светит. Местным в этом смысле лучше. Как говорят, с деньгами и дурак умный, а без денег и учёный как дурак. Халява есть не сама цель. Не потому бесплатно любим, мы не заядлые халявщики, а потому, что у нас наследство в материальном мире со знаком минус, как Тришкин кафтан. Хотя душа наша широкая, как территория России, и каждому помочь готова, и руки в мозолях, и душа в волдырях, но карманы мелкие. Халява у всех в крови, даже у государства! Все помнят халявный день – ленинский субботник. Халявное безденежное государство так и не построено. Самая большая халява у государства-налог с оборота, чем больше вертишься, тем больше налог. Налоги не только обогащают государство, но и разоряют. От налогов, как от нужды, люди убегают за границу. Вот такая государственная налого – халявная политика любого халявщика удушит. Налог с долгов в виде банковских процентов действует безотказно, долгов становится всё больше. Долг родине натурой отдают в армии, валютой в финансамте. Все хотят зарабатывать. Дипломированные работники могут заработать больше. Хочешь диплом подтвердить, проходи практику на фирме, работать будешь на халяву, кто год, кто больше. На работу устроился, проба цайт халявная, работаешь на фирму, а получаешь безработные в арбайтсамте. Теперь зарплата вообще аховская, один час – один ойро! Халява! История развивается по спирали. Иногда, сглаживая углы проблем, мы превращаем их в замкнутый круг, не оказалась бы и эта дорога в светлое будущее кольцевой; но, как в песне поётся, не надо печалиться, надейся и жди! Авось всё обойдётся? Надежда на авось в людях живёт вечно! А халява – это естественно. Природа денег не берет, и Бог придумал всё иначе.

ФАШИНГ

Бывший российский пилот, а теперь безработный в Германии, надел свою старую лётную форму и пошел на праздничный новогодний вечер, на бал маскарад, по-местному – на фашинг. Его окружили земляки, прибывшие из широких казахских степей.

– Ты что, в России милиционером был? – спрашивали они, с уважением притрагиваясь к его одежде.

{PAGEBREAK}

ЧАСТНАЯ ЛАВОЧКА

До отправления поезда оставалось ещё пара часов, и Виктор вышел на привокзальную площадь. Погода чудесная, майская. Площадь расцвела, как весенняя полянка. Все заставлено цветными торговыми палатками, всюду киоски, покупатели, бизнесмены, пёстрая реклама.

Среди обилия немецкой информации Виктор вдруг обнаружил яркие надписи на русском языке. Подошёл к пустующей витрине. За стеклом – пирожки, чебуреки, блинчики и огромный пыхтящий самовар. На полках – колбаса, конфеты, пироги – всякая всячина!

За прилавком – симпатяга средних лет. На лице – улыбка надежды. Доброжелательность. Умный, изучающий взгляд.

– Здорово, земеля! – сказал Виктор. – Чем накормишь?

– Пожалуйста, всё на виду! На первое – борщ, рассольник, суп харчо! Второе могу приготовить и по заказу, если желаете?

– Давай харчо и пельмени с уксусом.

На высоком круглом столике у прилавка мгновенно появился ароматный булькающий суп. Прохожие потянули носами.

– Ну, как бизнес, процветает? – спросил Виктор, приступив к трапезе. – Сам-то откуда будешь?

– Со святого Питера! Бывший инженер-электрик. – ответил продавец.

– Давно в Германии?

– Шестой год. Всё прошёл. Крым, рым и медные трубы, и реал, и социал! – обрадовался собеседнику продавец. – Работы нет. Вот частную лавочку открыл, свою фирму. Одно название, что фирма, навара почти нет. Доходы – ниже социальной помощи, но дома сидеть не хочу. На социалке через полгода крыша поедет, будешь сам с собой разговаривать, к неврапатологу побежишь или в церковь. А здесь – весь день с людьми, с одним поговоришь, с другим потрёкаешь, день и пролетел. Транжирим жизнь, убиваем время!

– Клиенты, небось, только наши земляки да туристы? Местные такое не едят? – спросил Виктор.

– Вообще-то немцам наша кухня нравится, но не подходит. Учить их надо! И вкусам и культуре. У них же всё наоборот, как счёт в арифметике! Всё с зада на перёд начинается, хотя у нас тоже всё через … делалось. Там мафия с государством брататься пытаются, а здесь их разъединить нельзя. За каждую мелочь скрупулезно забодают, штрафами безжалостно задолбят, письмами закидают, задушат. Витамин «Б» нужен. Крыша есть – ума не надо!

– Значит, не всё так просто?

– Ещё как непросто! Я тут за витриной стою, жизнь изучаю. Насмотрелся всякого. У немцев, как у всех, чувство стадности на первом месте. Если снегом разметки на дорогах занесёт, движение останавливается. Они без разметки ездить не умеют, до весны стоять будут – не тронутся! Перед светофором стоят в одной полосе друг за другом, хотя рядом две левые полосы совершенно пустые. Или, если в кассу очередь, то все в одну становятся. Все в одной очереди стоят, а другие кассиры без дела сидят. Вот и у нас – две автолавки. Жена на другой стороне торгует, а я тута. У кого клиентов больше, зависит от ветра, наверное, хотя есть уже и постоянные.

– Что берут? Что просят? – заинтересовался Виктор. – Пельмени любят?

– Немцы пельмени едят с ножиком и вилкой. Разрежут на кусочки и смакуют. Пельмени местные не берут, хотя о них знают. Пришлось подстраиваться: ценники переписал, назвал пельмени «равиоли» – пошли! Борщ назвал «рот бетен зуппе» – кушают! В общем, много тонкостей! Китайцы их к своей пище приучили, турки – к своей! Мы к своей склоняем. Считай, весь мир тут на привокзальном рынке! Салат из сала и тот есть.

Любопытные зеваки пришли на запах, останавливались, рассматривая на витрине русские разносолы. Подошёл усталый латыш-бродяга. Бедолага вытащил из кармана пластиковую бутылочку, глянул голодным взглядом на витрину, громко обругал страну и время, по­просил налить простой водички из-под крана. Жадно отпив, наполнил снова, сунул её в карман и смылся. Следом появились выпившие поляки, шумные как цыгане, вели себя как дома и распугали боязливых немцев. Пришлось помолчать. Пошумев, попшикав, отвалили на вокзал. Подкатило авто. Шустрые вьетнамцы по-воровски стали выгружать огромные баулы. Протопали индусы в чалмах. Вавилонское движение резало глаза и уши. Мимо прошла тучная, пожилая, мятая социалка, разговаривая как бы сама с собой, чётко, ясно так, чтобы её слышали, громко произнесла:

– Дер фюрер Адольф Гитлер комт!

ТАКСИ

Вахтанг Гуговидзе попал за границу в первый раз и сразу в Германию. Ещё в аэропорту он приятно удивился устройству и масштабам немецкой мысли. Не аэровокзал, а целый город, при чём по населению намного больше его родного горного райцентра. Просто какой-то огромный человеческий муравейник, в котором легко потерять самого себя. Народ кишит со всего мира; кого ни спросишь, никто ничего не понимает, не то, что грузинского, русского языка никто не знает. Разговаривал руками как глухонемой. Поблуждав по аэровокзалу, Вахтанг, наконец-то, пробрался к выходу и вырвался на свет Божий. Как дальше ехать, спросить некого. Автобусов не видно, поездов тем более. Расписание не прочитать. Билет купить проблема, почесал он затылок. Язык без костей, а за границей он, как бетонный!

– А! – махнул рукой Вахтанг. – Один раз живём! И пошёл по пути наименьшего сопротивления. – Была, не была! Чем голову морочить, возьму такси и все дела.

Он решительно направился к стоянке такси. То, что проехать надо было почти всю страну, его не смущало, страна то маленькая, наоборот, он рад был увидеть её всю сразу своими глазами. Такси в их горном районе не было, поэтому на такси он ездил только раз в жизни, давно. Дядя встречал племянника, который проездом после армии оказался в столице, и с почётом доставил его к себе домой; потом, небрежно, бросив таксисту трёшку и сказал:

– Сдачи не надо! – Вахтангу это так понравилось. Шик!!!

В Германии таксистом оказалась женщина, даже уговаривать не пришлось, согласилась сразу. Вахтанг в новой черкеске и лихой папахе; она, наверное, приняла его за арабского шейха или персидского султана. Любезничала и улыбалась. Встречают по одёжке, провожают по кошельку. Вахтанг отдал ей бумажку с адресом, который дали ему дома по знакомству. Знакомые сказали, что за границей живут земляки, которые помогут ему по-свойски выбрать и купить подержанный, но хороший автомобиль.

Вахтанг бросил сумку на заднее сиденье и с грузинским шиком плюхнулся в кресло «Мерседеса». Женщина нажала на газ, «Мерс» взлетел над дорогой и помчался вперёд по скоростной трассе. Вот такую машину хотел бы Вахтанг купить, пусть не новую, но обязательно такую, только белую! Как бы дома его сразу все зауважали, а он бы на ней вышивал по всем улицам, вызывая удивление и почтение земляков и старцев. Машина – это вторая жена! Раньше мужчина начинался с армии, а теперь с «Мерседеса». Деньги накопленные, вырученные от продажи коня и коровы, занятые у знакомых, которые он собрал на свой автомобиль, Вахтанг держал под рубашкой в самодельно сшитой кобуре под мышкой, как личное оружие. Деньги – это праздник, который всегда с тобой! Грузинские деньги дорогие и отличается от немецких очень круто, причём мозолями. Автобам оказался широким, как взлётная полоса аэродрома. Машин уйма, это он ещё из самолёта подметил. Все летели наперегонки, как будто впереди победителя ждал желанный приз. Вахтанг уютно расслабился и размечтался.

– Вот я сейчас к ним, как снег на голову, на такси приеду, земляки обалдеют! – улыбался себе в усы довольный Вахтанг. Таксистка тронула его за рукав и, показав на радио, что-то залепетала.

– Штоп? Шнеллер? – Уловил он знакомые по кинофильмам слова. ‑На дороге пробка,-догадался Вахтанг. По радио передали, вспомнил он рассказы бывалых земляков. Таксистка показала рукой прямо и резанула – штор! Вокруг – шнеллер! Поедем в объезд или будем стоять? – понял он.

– Как Быстрее? Шнеллер? – спросил Вахтанг.

– Я! Я! Шнеллер! – кинула она головой

Вахтанг кивнул головой и подтвердил – Шнеллер!

– О кей! – кивнула таксистка, и «Мерс» круто перестроился в правый ряд, съехав с автобама, свернул на просёлочную дорогу и через пол часа выскочил на другой, совершенно пустой автобан. Часы показывали второй час в пути, Вахтанг начал волноваться, но такси опять съехало с автобана и, прошуршав шинами по мостовой, подъехало к какому-то общежитию, возле которого толпилось много народа и остановилось.

Вахтанг увидал знакомые в профиль лица. Всё, приехали! Земляки обалдели от неожиданности, но вспомнили, что кто-то кому-то обещали помочь в купеческих делах. Обняли тепло, по-грузински, потом спросили.

– Ты с железнодорожного вокзала на такси приехал? Почему сразу не позвонил, мы бы тебя встретили!

– Даче! Я на такси! Быстрее! Я с аэропорта прямо к вам! – радовался Вахтанг.

– Бецален! – подошла к ним таксистка и пригласила всех в кабину поглядеть на счётчик.

Земляки взглянули и обалдели ещё раз и все вместе. На счётчике стояло 1115 ДМ.

– Цу фил! – заорали все.

– Мы ехали вокруг. На пути был штау, – ответила женщина, – я его спросила, что делать? Он велел – шнеллер! Мы поехали вокруг!

Вахтанг потерял дар речи даже на родном языке, но потом его язык вдруг стал нецензурным.

– Цален, одер ихь руф ди полицай! – пригрозила она, показывая нетерпение. Встреча с государством в полицейском участке никого не устраивала. Горцы заволновались, с полицией дело иметь никак нельзя. Права то птичьи. Надо платить. Стук счётчика отдавался в каждом сердце дорогим рублём.

– Ты чё, не мог за 30 марок на поезде приехать? – наехали на Вахтанга новые знакомые.

– А я откуда знал? – оправдывался он.

– У тебя деньги на машину приготовлены, вот и рассчитывайся.

Вахтанг сник. Женщина за рулём, что фашист на танке. За три часа заработала то, что Вахтанг за всю жизнь. Она просто мастер машинного доения!

Кипело у него на душе. Прокатал на такси машину. Дороже авиабилета обошлось. Денег на обратную дорогу больше нет. Придётся просить в Германии политического убежища. Теперь я здесь азюль! Вот и эта столбовая дорога привела в тупик, – горестно подумал Вахтанг, вспоминая свою любимую родину, свой родной, солнечный, высокогорный РАЙцентр. Но грузин он и за границей грузин. Вахтанг с достоин­ством по-мужски подошёл к таксистке и нехотя полез к себе подмышку доставать кобуру с деньгами. Таксистка побледнела, молча и испуганно подняла руки вверх. Вахтанг протянул ей все свои деньги и с обидой в голосе сказал:

– Сдачи не надо!

АВТОКИНО

Русаки-страховщики за вечер перестраховали весь лагерь поздних переселенцев.

Страховой агент должен уметь две вещи: сначала – напугать, а потом обнадёжить. Самых любознательных прилипалы уговорили принять участие в своем семинаре: «В ближайшие выходные на соседней земле всего за 200 немецких марок вы проведёте незабываемое время. Узнаете много нового о жизни в современной Германии. Прекрасно отдохнёте в хорошем отеле, отведаете в ресторане немецкую кухню. И всё это всего за 200 марок!»

Сашка с Алексом переглянулись.

– Нас из России выпустили, по 90 марок на нос обменяли, всю нашу жизнь во столько оценили, а тут за выходные – 200! Потратить целое состояние? Да жена убьёт за эти деньги и уйдёт к другому, у кого больше! Страхование заставляет жить в бедности, зато умрёшь богатым. Мы сделаем умнее! – сказал Сашка, отведя Алекса в сторону. – На семинар поедем, а деньги платить не будем.

Узнав адрес, где будет проходить семинар, он громко заявил, что именно там живёт вся его многочисленная родня, и нет смысла ночевать в дорогом отеле, когда там за так их на руках носить будут. Услышав про многочисленную родню, прилипала согласился, но на условиях: твоя родня – мои кунды!

– На чём мы туда поедем? – заинтересовался Алекс.

– Не проблема! – отозвался Сашка. – Я поговорю со своим свояком, он уже давно в Германии, свой дом, своё дело, большая, новая машина комби, для дальних путешествий самое то! Задние сиденья можно сложить, расстелить надувные матрасы, одеяла с собой возьмём, еду – не на себе же таскать, и заночуем в лесу после семинара. 200 марок за ночь заработаем, то есть сохраним, это же – шварцуха, за два дня не отработаешь! Вот Германия – спать дороже, чем работать!

Свояк только вернулся с чьей-то свадьбы, на автомобильной антенне висел яркий опознавательный знак медового месяца – большой белый свадебный бант.

Семинар был интересным, но после него вопросов стало больше, чем до него. Например, бывает ли страховка супружеской жизни?

Стемнело. Распрощавшись с новыми знакомыми, друзья поехали к «родне». Отъехав от отеля, они свернули в ближайший лес и запарковались на маленьком пятачке.

Накрыли на капоте стол. Распечатав «Красную шапочку» и закусывая домашним салом, Сашка захмелел.

– А что? Мы дома даже свиньям самогон давали, чтобы возбудить в них аппетит, вырастали здоровые, как бегемоты! – вспоминал он.

– Завтра почки под глазами висеть будут! Красный пиджак и красный нос – несовместимы! – категорически отказался от угощения Алекс.

Он надул резиновые матрасы и, приготовив постель, собрался спать.

В это время рядом за забором громко заиграла музыка, в небо взметнулся луч прожектора и на облаках, как на киноэкране, возникла надпись «АUTO KINO».

– Что это ещё за автокино? – задрав голову, удивлённо спросил Сашка.

– В лагере ребята говорили, что туда в зрительный зал заезжают на автомобиле, и кино смотришь, не выходя из машины, прямо через лобовое стекло. Можно шуршать фантиками, есть конфеты или закусывать как дома, и никому не мешаешь! Поехали?!

Вырулив из леса, они сразу попали в автомобильную пробку, оказалось, что это очередь в кино. Подъехали к воротам, где с них взяли деньги за билет, удивлённо глянули на приготовленную в машине постель, белый свадебный бант на антенне и загадочно улыбнулись. Сашка с Алексом, не зная местных традиций, пожали плечами и дали газ.

Автомобили один за другим парковались под открытым небом перед огромным белым киноэкраном. Выстроившись рядами, водители глушили двигатели и выключали свет фар. В соседней машине опустили стекло и затащили в кабину взятую с земли какую-то коробку.

– Делай, как все! – скомандовал Сашка и тоже затащил в машину подобный предмет, соединённый со стоянкой тонким кабелем и толстой цепью. Из ящичка звучала та самая музыка, которую они слышали в лесу.

Подняв стекло, поздние переселенцы стали изучать окружающую обстановку. Слева и справа, как на огромном автобазаре, плотно стояли разные автомарки. В каждой машине сидели парочки. Парень – девушка. Парень – девушка. Парень – девушка и дедушка с бабушкой рядышком справа от них.

Только в машине с белым свадебным бантом на антенне сидели два однополых человека. Из соседнего авто постучали в стекло. Соседи, широко улыбаясь и тыча пальцем на приготовленную в их машине постель, вопросительно стукали ладошкой по кулаку.

– Гляди! К нам просятся? – удивился Алекс. – Матрас что ли нужен?

Фиг им! Мы по-немецки не понимаем! – сказал жующий сало Сашка и сунул им в стекло русскую пантомиму. Соседи обрадовались фигушке и громко засмеялись.

– Ты чё им показал? – испугался Алекс. – Здесь не Россия, в Германии это совсем другое значит!

И прислонившись к уху, объяснил суть дела. Сашку передёрнуло, он брезгливо отвернулся, и тут они заметили, что с другой стороны за ними внимательно наблюдает из своей послевоенной машины седая пожилая пара. Старики осуждающе и недовольно качали головой. Сашка с Алексом глянули друг на друга и непонимающе пожали плечами.

– Старая гвардия! Арийская голубая кровь! Говорят, они русаков от местных сразу отличают. Мы ещё рот не открыли, а нас уже вычислили, – сказал Сашка, трезвея.

– Они недовольны, что мы сюда понаехали, а молодежь нас принимает! – согласился Алекс и приветливо помахал соседской молодой парочке. Молодые возбудились, приветственно замахали руками, подали звуковой сигнал и моргнули на экран дальним светом. Из всех машин стали на них оглядываться, улыбаться, подмигивать и махать руками, приветствуя вернувшихся на историческую родину.

Сашка ткнул себе пальцем в грудь, показал на Алекса и поднял вверх большой палец.

– Мы сюда насовсем приехали! – гордо расправил он свои огромные плечи.

Местные дружно закивали головами и стали усиленно лобзаться в своих кабинах, показывая новичкам, как все их любят.

Всеобщая эйфория наступила и на простыне экрана, только крупным планом. Даже дедушка с бабушкой перестали следить за странными соседями. Фильм оказался непростой. Широкий формат придумали, когда актёров начали снимать лёжа. Сашка опустил стекло и с отвращением выбросил на асфальт свою радиоколонку. Звучные поцелуи раздавались из потрёпанных динамиков прямо на асфальте.

– Я всё равно по-немецки ни бум-бум, – сказал он, поднимая стекло, – скорей бы шпрахкурсы дали!

– А мне и без шпрахов всё понятно! – вздохнул Алекс, – они нас за гомиков принимают.

– Какие гномики? Мы будем гулливеры! – уверенно возразил деревенский житель. – Мы сказку будем делать нашей былью! Вот «Красная шапочка» из сказки – уже быль!

Алекс недовольно покачал головой, завёл двигатель и уверенно покатил на выход.

«Не соврал страховой агент! Семинар открыл глаза на современность», – подумал парень.

В России был госстрах, в Германии – госужас!

ШПЕРМЮЛЬ

На шпрахкурсы Рихард пришёл с опозданием и какой-то взъерошенный.

– Почему опоздал? – спросила учительница.

– Вчера в нашем лагере меня мужики чуть не отметелили. Вот я и сегодня попозже из дома вышел, когда все из лагеря разъехались. Переждать немного

надо, пока страсти-мордасти утихнут, круги на воде исчезнут.

– Что случилось? За что охота за тобой? Ты ведь у всех любимчик! – удивилась учительница.

– Кто знает четыре турецких праздника в Германии? Вот на четвёртом я вчера и погорел.

– Что за праздники? Объясни толком, – загудел класс.

– Первый праздник в Германии у турок – это Рамадан. Второй – винтершлюсферкауф, третий – зомершлюсферкауф и шпермюль. Вот на четвёртом я и попался. Еду вчера вечером домой, смотрю, а на соседней улице – шпермюль. В одном дворе лежат вещи всякие. Причём такие хорошие, какие редко увидишь. Даже мебель стоит – шкафы, диваны, стиральная машинка, холодильник, видик, телевизор модерновый и тряпки разные. Много всего! У нас в лагере каждую неделю новоселье. Мужики одну мебель вытаскивают, другую затаскивают, всё лучше и лучше живут, хотя всё со шпермюля. Всё что хочешь – есть. Я себе уже всё по третьему кругу в комнату натаскал, больше некуда.

Выходит, мне уже ничего не надо. Приезжаю в лагерь, смотрю, все мужики на крыльце стоят – курят, бабы новости обсуждают. Ну, я им и сказал, что на соседней улице у аптеки шпермюль и барахло классное. Мужики, как по тревоге, сигареты бросили, в машину попрыгали и наперегонки умчались. Бабы пешком пошли. Приехали, вправду всем всё понравилось. А там уже турки копаются.

– Капец! Опоздали! – громко выругались наши.

– Вас? Безецт? – удивились турки, бросили вещи и, извинившись, пошли своей дорогой. Наши покопались, посортировали барахло и начали грузиться. Вдруг выходит местный дедушка и с удивлением спрашивает.

– Что это вы тут делаете?

– Шпермюль цап-царап! – объясняют наши.

– Кайн цап-царап! Сейчас машина подойдёт, грузить будем. Переезжаю я! Соседи всё вынести помогли. Вам полицию позвать на помощь или сами справитесь с разгрузкой? – спросил дед.

Наши, опозоренные, всё назад выгрузили. Мужики сегодня уроков не выучили, лагерь, как пчелиный улей, гудел, весь вечер в двери стучали, покурить звали, а бабы сначала слегка поругались, а потом смеялись от души, говорят, я пятый интеграционный праздник для русаков придумал – «уберциюнг» называется. А я откуда знал, что видал, то и сказал. Хотел, как лучше, а вышло, как всегда.

ПОДАРОК

Есть у меня хороший знакомый – эмигрант. Храбрый портняжка, чудный мастер, золотые руки. Он учился в портняжной академии, изучал историю одежды. 

Его дед даже Есенина обшивавал, и тот посвятил ему за это четверостишие в своей поэме.

Сам Боренька был не менее знаменит в Москве. Обшивал Пахмутову, Яна Френкеля, Олега Попова и других знаменитостей. На всех праздниках у них был почётным гостем; но состарился, и смыло его волной в Германию. Не раз выручал он и здесь многих социальщиков.

На моих любимых брюках замочек поломался. Не новые брюки, рабочие, но любимые. Завезу-ка я их Бореньке на ремонт. Для него такая работа пустячок.

А для меня эти брюки – реликвия.

Бросил я их в целлофановый пакет, и после работы по пути заехал к Боре.

Звоню, звоню, никто не открывает. Наверное, дома нет. Но лишний раз приезжать не хочется. Времени нет. Дай, думаю, я их ему так оставлю. Позвонил соседям – открыли. Поднялся на этаж и пакет этот с брюками к Бориной дверной ручке привязал и уехал.

Несколько раз звонил ему из дома, наконец, застал.

Грустным голосом Боря напугал меня.

– Что с тобой, Боренька?

– Нас социальщиков, сеньоров и сеньорит, Красный Крест к себе на концерт пригласил. Это, конечно, не Колонный зал в Кремле, но лучше, чем ничего. Прихожу домой, а там подарок на дверях висит, поношенный. Ну, думаю, я до этого ещё не дошел, и взгрустнулось мне. Накатило! Дожил!

Я там с такими людьми вращался! Такие костюмы шил! Меня уважали, считались, а здесь обо мне думают, что я совсем… Кто-то вот взял и мне брюки, ношенные с поломанным замком, подарил. Обидно мне стало, на самолюбие наступили.

– Ну, зря ты, Боренька, так думаешь. Брюки эти – мои! Не по цене дороги. Дарить я их и не собираюсь. Они мои любимые. Просто у них замочек сломался, вот я их на ремонт к тебе и завёз, а тебя дома не оказалось, поэтому я их таким образом и оставил. Выручишь?

Голос Бори сразу обрадовано зазвенел.

– Так это не подарок? Конечно, отремонтирую! С большим удовольствием.

– Боренька, а чтобы думки твои из головы продулись, пойдем-ка завтра со мной в лес за грибами. Я места знаю! Подышим осенним воздухом, может и нас лесное счастье захлестнёт? Пикничок устроим.

А насчёт уважения ты зря! Тебя здесь тоже все любят и даже очень, за доброту твою и безотказность. И я горжусь знакомством с тобой. Всем своим друзьям о тебе рассказываю, вот даже в газету написал.

ЛЮБОПЫТНЫЙ

– Вот мы и приехали! Ну, как говорится, будь как дома, но не забывай, что ты в гостях! Заходи, располагайся! Устал-ли с дороги? День и ночь в автобусе скрюченным сидеть радости-то мало. Сейчас слегка перекусим, потом можешь принять ванну, передохнуть, а вечером, когда все соберутся, всё будет по полной программе. Так что готовь новости из нашей бывшей союзной глубинки. Сколько же лет мы не виделись? Здорово, что ты приехал! – тараторил хозяин, проталкивая дорогого гостя в просторную гостиную.

– Отдыхай! Осваивайся! А мы с маменькой – на кухню.

Гость довольно потянулся и плюхнулся в кресло. Посидев с минутку, он начал с любопытством изучать обстановку, потом встал и подошёл к книжному шкафу. Читая названия книг, он увидел стоящий на полочке баллончик. «Дезодорант, – подумал гость. – Я с дороги, наверное, весь потом пропах, за стол сесть не удобно будет. Может, освежиться?

Он взял баллончик и брызнул себе под нос. В ту же секунду всё поплыло перед глазами, но он успел схватиться за книжный шкаф. «Это ж газовый баллончик!» – вспыхнула и потухла в голове мысль.

На кухне вздрогнули, когда в гостиной раздался страшный грохот, как будто там обвалилась крыша.

В ГОСТЯХ ХОРОШО…

Социал меняет людей не только внешне, но и внутренне.

Закон – тайга, медведь – хозяин.

Гости проснулись рано, как всегда, как дома. Долго лежали молча с закрытыми глазами, старались не шевелиться, чтоб не разбудить хозяев. Рассвело.

Гости стали в постели вспоминать прошедший вечер и приятное общение. Встреча удалась. Столько новостей и столько впечатлений! Радость хозяев, радость за хозяев, радость, что хорошо устроились на новом месте, хорошо «взошли». Морально и материально. Главное – довольны!

Стрелки часов подбирались к цифре девять. У гостей начали болеть бока, и они заворочались. Из спальни хозяев раздавалось мирное сопение и лёгкий храп. Завтраком и не пахло. Гости уже перестали шептаться и разговаривали нормально, вспоминали прошлое, думали о будущем. Часы показывали десять. Тишина! В здоровом теле – здоровый сон!

«Вообще-то надо было бы выехать пораньше, пока дороги свободны, пока светло, пока доедем, да и к работе на завтра надо приготовиться», – подумали гости. Из спальни хозяев – никаких реакций. Гости встали, оделись, заправили постель, убрали за собой. Разговаривали уже не стесняясь. Хотели постучаться в спальню, но постеснялись. Вдруг нельзя?

Гость сходил на балкон покурить, специально громко кряхтя и хлопая дверью. Поплескались в ванной, почистились. Ноль эмоций. Хозяева спали. Гости слегка позавидовали. Ах, это беззаботное счастье! Без работы – каждый день праздник!

Часы наезжали на двенадцать. Гости отнесли в машину свои вещи. Вернулись, посидели как на поминках, положив руки на колени. Потом набрались наглости, попили на чужой кухне пустой чай и решили ехать. Лимит времени исчерпан. Со своим уставом в чужой монастырь не ходят.

Они написали записку. Поблагодарили за тёплый приём, извинились, что пришлось уехать по-английски рано и не прощаясь – дела! В Германии – время деньги, а деньги – время. Сели в машину, прогрели мотор под окнами, погазовали погромче. Никого. Поехали.

Уже в сумерках, при подъезде к своему дому, в машине гостей зазвонил сотовый телефон. Звонили хозяева и удивлённо, с обидой, спросили:

– Вы что уехали? Обиделись, что ли? Может, вам не понравилось у нас? Может, вчера было что-нибудь не так? Вы почему уехали?

КРЕПКИЙ ОРЕШЕК

Германия удивляла ранних переселенцев из Советского Союза всем. Особенно после наших талонов поражали изобилием и разнообразием товаров супермаркеты. После союзных очередей в первое время любоваться витринами приезжие ходили семьями.

– Мы уже здесь десять лет, но всё ещё не перепробовали, – с гордостью говорили им родственники.

Каждый раз к необходимому перечню товаров первой необходимости единогласно решили покупать что-нибудь новое, неизведанное, экзотичное: муравьиные, гусиные, страусиные яйца или, например, фрукты – ананасы, авокадо, хурма, киви, папайю.

Сказано – сделано! Не откладывая в долгий ящик, тут же купили наиболее знакомый по телевизионному клубу кинопутешественников настоящий, растущий на пальмах, африканский кокосовый орех.

– Африканцы едят и даже обезьяны, а мы ещё и не пробовали, даже неудобно, если кто спросит, – сказал папа, как бы оправдываясь.

Дома дети попытались расколоть скорлупу, но, намучавшись с попрыгунчиком на кухне и разбив при этом кружку с блюдечком, позвали на помощь отца.

Отец повертел волосатый орех величиной с собственный кулак и взял в руки нож. Он ковырял скорлупу ножом, пока не поломал лезвие и не порезался.

Перевязав руку, отец взял молоток и врезал изо всей силы по ореху, лежащему на столе, орех подскочил и, сбив пакет с мукой на пол, невредимый закатился под стол.

Видя это безобразие, мать выгнала всех из кухни вместе с орехом. Отец взял ключи от гаража и в сопровождении детей торжественно понес орех в гараж.

Там, зажав орех в тиски, он стал пилить его ножовкой по металлу. То ли полотно было беззубым, то ли орех очень крепким, но эффектного вскрытия не получилось. Полотно лопнуло, и затея хирургического вмешательства накрылась.

Обозлённый отец положил орех на пол и стукнул по нему обухом топора. Орех подпрыгнул и, ударившись об машину, оставил на ней свою метку.

Разъярённый батя выгнал детей и машину из гаража на улицу. Оставшись один, закрыл изнутри ворота, положил орех на бетонный пол и, чтобы

окончательно покончить с экзотической заботой и наверняка расколоть орех, изо всех сил вмазал обухом по ореху. Заморский плод хрякнул и разлетелся вдребезги, оставив на лице отца, на потолке и на стенах гаража влажные белые волосатые осколки, а на полу – маленькую лужицу кокосового молока.

– Невероятно! – ахнул отец. – Обезьяны едят, а мы не можем? Надо было их побольше купить и опыты провести на научной основе, под давлением, хотя бы при помощи гидравлического домкрата!

Он вытерся, вышел из гаража и сел в машину.

– Ты куда? – только успели спросить его дети.

– В магазин, за орехами! – ответил глава семейства и вырулил со двора.

НА РУССКОМ КЛАДБИЩЕ В ГЕРМАНИИ

На том свете все равны,

хотя памятники на кладбище разные.

Немецкие кладбища отличаются немецким порядком. Идеальной чистотой, аккуратностью, открытостью, обилием цветов, визуальным доказательством запоздалой любви к ближнему.

Русское кладбище в Германии отличается русским духом, тоской по прошлой жизни, скромностью, культурой, дореволюционной стариной, высоким трехметровым забором с закрытыми на замок воротами и необыкновенным любопытством соотечественников живых к усопшим. Любой человек должен владеть землей и не только на кладбище!

В Германии все бывшие жители бывшего Союза – русские. Немцы, евреи, грузины, калмыки, казахи… Все одним миром мазаны, все из Сибири, все русские. Живые и мертвые.

Жизнь русских бедна, зато как богата русская история! Не зная мест­ного языка, кочуют по Германии бывшие сибирские жители. Шастают не организованными туристическими группами, а дикарями, стихийными шайками любознательных восточных академиков, объединенных личными интересами и скулящей тоской по всему русскому, по православным местам. Царские следы русской истории щедро разбросаны по Германии и не остаются забвенными. Одно из самых посещаемых мест – царская усыпальница в центральной земельной столице.

Рядом с русской церковью русское кладбище за высоким металлическим забором. Чтобы туда попасть, надо в церкви у священнослужителя попросить ключ, открыть ворота, войти внутрь и закрыться изнутри на замок. А в конце осмотра завершить процедуру в обратном порядке и возвратить ключ батюшке. Таков русский порядок и тому есть, наверное, свои весомые причины.

Группа европейских русских, получив заветный ключ, прошла сквозь распахнутую калитку на кладбище. Вместе с ними прошмыгнули несколько случайно оказавшихся рядом местных немок. Закрывшись изнутри на замок, паломники разбрелись по кладбищу. Пути Господни неисповедимы! Немки, оказавшись на кладбище с закрытыми на замок воротами, настороженно и недоуменно пожали плечами. У русских ведь загадочная душа?! А шире русской души может быть только русская дума, то есть мысль.

На кладбище шутить нельзя. Все знают историю, когда две соперницы поспорили, кто смелее. Решили, что в полночь придут к погибшему другу и воткнут над могилой шило в землю, как доказательство ночного посещения. Воткнула в полночь девица шило, а встать и выпрямиться не может. Не пускает ее друг любимый с того света. Держит крепко и к себе тянет. Сникла грудь, оборвалось сердце, и рухнула девица на землю. Утром нашли ее на могилке. Оказалось, свой подол проткнула и сама себя пригвоздила, а умерла от страха.

Идут, как паломники и сами себе страх нагоняют.

– А вот еще случай был. Умер в глубинке человек. Так за гробом в район поехали, там столярка была. Погрузили гроб в кузов, возвращаются. Мужики в кабину полезли, а попутчику, что на похороны приехал, места нет, ну он в кузов и полез. Едет, верхом на гробу сидит, рад, что пешком не топать. Тут дождь начался, да проливной, как из ведра! Ну, чтоб не мокнуть, мужик в гроб забрался – сухо там, стружкой пахнет. В это время люди из леса вышли, дождь выгнал. Женщины, старики, дети. Посреди дороги стали, голосуют, довести требуют. Шофер сжалился, остановился, но предупредил:

– Бабоньки, не испугайтесь! Гроб везу в деревню. Сами знаете! Похороны на днях.

Дождь хлещет! Махнули рукой, полезли все в кузов. На гроб верхом сели и поехали. Чем хорошо идти, лучше плохо ехать! Ехали-ехали, дождь кончился, солнышко вышло, тепло стало. Мужику в гробу душно, жарко, неуютно. Решил он, не подумав, что лучше в бабьей компании посидеть, чем одному в гробу лежать.

Попробовал крышку снять – прижато, все верхом сидят. Постучал кулаком изнутри и спросил громко так, чтоб услышали сквозь шум, да гам, да бабий срам. Как сиганули все на ходу с кузова и корзинки по­бросали. Хорошо асфальта не было, без переломов обошлось, поносом отделались да заиками остались. Шофера судить хотели, да вины не нашли. Предупреждал вроде.

День заканчивался, байки продолжались. Смеркалось. Подустав, собрались все вместе и пошли к воротам. Сунули ключ в замок и провернули по-русски, с силой и напором, и подвели себя под монастырь. Что русскому нормально, то немцу смерть! Немецкий замок щелкнул, ключ хрустнул и остался в руках предводителя в виде толстого гвоздя с кованым колечком. Все оказались взаперти. Просочиться сквозь прутья в металлической ограде не позволили пожилые животы и бывшие талии. Решили ограду брать штурмом. На заборные копья толпой подсадили добровольца. Не ночевать же на природе.

Местные немки, вместе с русскими проникшие на кладбище, не понимая русскую речь, и еще больше не понимая происходящие действия у калитки, наблюдали шумный дружный штурм забора. На всякий случай от греха подальше удалились от мафии в глубь кладбища, внезапно заболев страшной дрожью тропической лихорадки. Прохожие на свободе так же с ужасом наблюдали воскресение усопших и русский штурм кладбищенской ограды из потустороннего мира, спешно растворялись в сумерках, не рискуя приблизиться и полюбопытствовать.

Жизнь – это живая очередь за смертью; и глупы те, кто хочет пролезть без очереди; тем более что многие так и не поняли: есть ли жизнь перед смертью?

Наконец доброволец, поднятый на вилы высокого острого забора, перевалил на свободу и грохнулся с высоты на землю! Слава Богу, удачно! Остальные от штурма отказались. Главное – не ударить в гроб лицом.

– А что, если запасного ключа нет? – засомневался освободившийся. Мороз пробежал по коже у оставшихся за забором. Не только человек владеет землей, но и земля человеком. Потирая ушибы, ковыляя, вздыхая и охая, побежал спаситель в святую церковь. Оставшиеся европеи по православному обычаю с надеждой покрестили его вслед.

АВТОГРАФ

Я взял билеты на концерт и отошёл в сторону. Я любовался весной. День был праздничный. Великолепный. Весна расплескала все свои краски. Всё цвело и благоухало. Недалеко от меня собралась кучка нарядных женщин разного возраста. Они с интересом поглядывали на меня. Наконец, они вытолкнули одну из них в мою сторону. Она скромно подошла с магнитофонной кассетой в руках и попросила автограф.

– Зачем Вам? – удивился я.

– Мы любим Вас! – сказала она, покраснев.

– Вы в этом уверены? – ещё больше удивился я.

– А можно два, ещё один автограф на CD? Все девчата мечтают с Вами познакомиться! Можно?

– Почему нет?

Она махнула рукой, и все с места рванули к нам. Я замер. Все совали мне под нос CD, ручки, кассеты.

– А вы немного изменились. Волосы отросли,– сказала одна из них.

– Откуда вы меня знаете?– не переставал я удивляться. – А как же! Вот! И она ткнула пальцем в свою CD-шку, на обложке, которой была фотография того, 

на чей концерт я пришёл.

– Девочки, вы ничего не напутали?– спросил я.

Все посмотрели на свои CD с недоверием и спросили. А разве Вы не Михаил Круг?

– Конечно, нет, – облегчённо вздохнул я.

– Я тоже пришёл на концерт, – и вытащил свой билет, на котором была слегка искажённая моя фотография.

Теперь я всё понял и заулыбался. Женщины недовольно отошли, а одна сказала, чтоб я слышал.

– Заелся, уж за так и подписать не хочет.

Рядом, улыбались мои знакомые: «Что жмёшься? Взял бы и подписал!»

Я махнул рукой и пошёл в зал. На входе все расступились, а билетёрша разулыбалась и не потребовала билета.

НА ИЗЛЁТЕ

Даже у маленькой пули есть своя цель в жизни,

но на излёте пуля убить не может,

может оставить порядочный синяк

и шлёпнуться у ваших ног.

Немцы погулять любят. Огромная палатка вместила в себя тысячи. Длинные ряды зрителей в такт музыке волнами покачивались из стороны в сторону. Музыка оглушительно гремела из огромных, как гардероб, концертных колонок. На сцене мировые знаменитости заводили зал. Неутомимые официанты в национальных костюмах сновали без устали. На столах бутылки, бокалы, фужеры, пивные кружки, тарелки со всякой снедью. Молодые женщины горели румянцем. Вспышки фотоаппаратов выдавали щедрый салют. Горящие зажигалки над головами превратили зал в бескрайнее звёздное небо. Все были на взводе. У самой сцены сидели самые почётные гости – живые герои легендарной истории в помпезных отличительных аксельбантах.

У рычащей колонки в первом ряду древний дедушка опрятно одетый, упёршись обоими руками в свою трость, клевал носом и, всхрапнув, будил сам себя, но сон не отпускал. Детское время кончилось, и природа брала своё. Его жена, увлеченная происходящим, изредка бросала на него влюбленно благодарные взгляды и клала на его руки свою ладонь. Дед вздрагивал, открывал глаза и тупо смотрел перед собой, соображая, что тут происходит, но глаза медленно смыкались, и он покидал реальность с громким храпом.

Сон слаще славы, а слава что – не более чем дым. Арендованные певцы со сцены недовольно поглядывали на спящего и старались во всю, но возраст деда давал о себе знать. Его жена, бабушка – старушка, кряхтя, вылезла из-за стола, растормошила мужа и под грохот совпавших аплодисментов, словно слепого старца, мелкими шагами повела через весь зал бывшего героя огня и дыма домой спать.

А на улице бушевала весна, цвели сады и соловьи влюблялись…

Торжественный репортаж о праздновании отважными пожарниками столетнего юбилея их доблестной пожарной дружины провёл с места событий автор.

PS: Говорят, в пожарники только тех принимают, кто, не поворачиваясь, двадцать четыре часа сможет проспать на одном боку.

ПОПРОШАЙКА

Счастливый Нечаев приехал в Сибирь, домой, в отпуск и не узнал свой город. Вдоль улиц, начиная с аэропорта, несмотря на мороз, стояли люди и просили милостыню. Его всегда внутренне сковывал страх, когда он смотрел на несчастных попрошаек, виновато стоящих с протянутой рукой.

«Не дай Бог дойти до такого состояния», – думал он и, стыдливо отводя взгляд, всегда проходил мимо, хотя в глубине души щемило. Хотелось пригласить бедолагу домой, вымыть в бане, одеть в чистое, накормить и выяснить причину, доведшую беднягу до паперти; хотелось помочь встать на правильный и достойный путь. На деле же на лицо наезжала железная маска, глаза становились невидящими, и Нечаев, как бы не замечая несчастных, всегда проходил мимо.

«Медяки бросить стыдно, а серебро – жалко. Лишних денег в природе не бывает!» – рассуждал он сам с собой, успокаивая возмущённую душу и приводя в оправдание тысячу примеров более удачного вложения капиталов.

Вдруг его невидящие глаза зацепились взглядом за интеллигентного дедушку, сидящего на ящиках с протянутой рукой. Аккуратный дедуля был совсем не похож на попрошайку, но, видимо, и его жизнь заставила. Тепло и чисто одетый, в старомодном пальто, в шапке-ушанке с опущенными ушами, с шарфом, намотанным поверх стоящего торчком воротника, в подшитых валенках. Знать, бабушка постаралась, прежде чем выпустить его на улицу.

Наверняка, первый раз в жизни занялся дед таким промыслом, потому что сгорал от смущения и не поднимал глаз от асфальта, а по чисто выбритой щеке катилась слёза, то ли от обиды, то ли от резкого февральского ветра. Невидящая, спешащая толпа неслась мимо. Нечаев замедлил шаг и встал, поражённый, как бы узнав в этом дедушке своё будущее в Германии.

Острым лезвием полоснула боль его душу. Жалость проснулась и взяла Нечаева за грудки. Он подошёл к деду, присел рядом на корточки:

– Валюту возьмёте? – задал он глупый вопрос.

Дед, не поднимая глаз, кивнул головой.

«Что же это опять с тобой сделали, Россия?» – подумал Нечаев, засовывая деду в рукавичку заокенанский зеленый полтинник.

ЧЕРНЯШКА

Провожая Гришу домой в отпуск, родня завидовала ему белой завистью. Тосковали все. Первые аусзидлеры в Германии были в полной изоляции от горемычной России.

– Здесь хорошо, а дом забыть всё равно не можем. Здесь всё вкусно, а там – своё! Помидоры с грядки разве можно сравнить с помидорами из «Алди»?

А хлеб! Разве здесь – хлеб? Он даже не черствеет. Какой хлеб был в России!!! До сих пор ночами снится! А запах хлебный из детства синим туманом стелется. Вспомнишь, голова кружится. Пока буханку тёпленькую из магазина домой донесёшь, всю корочку обломаешь и, смакуя, скушаешь. А с кружкой парного молока полбуханки черняшки тёпленькой, шутя, умнёшь. Хлеб-соль кушали да отца слушали! – высказалась за всех тёща.

– Слушай, Гриша! Будь другом! Привези из России буханку свежего чёрного хлеба! – попросил зятя тесть с дрожью в голосе. – Ждать будем как Бога! Хлеб да вода – наша еда!

Гриша вернулся полный сногсшибательных известий. Привёз черняшку! Буханка торжественно заняла почётное место в центре стола. Тесть собственноручно нарезал хлеб по-русски, толстыми ломтями.

Разлили по тарелкам дымящийся борщ. Помолились, приступили к трапезе. Родичи жадно откусили по большому куску чёрного хлеба. Подняли к небу глаза, сравнивая вкус с памятью.

– Какой-то ты не такой хлеб привёз, – первой заявила жена. – Тот был душистым, ароматным, а этот почти как из «Алди». Родичи согласно закивали головами.

– Да я его перед вылетом сегодня утром в нашем хлебном магазине тёпленьким брал. Хлеб как хлеб, он не изменился. Это вы, братцы, заелись! Забыли, почему он вкусный был? Потому что вы потом пахли. Радуйтесь, что в «Алди» здесь пока всё есть! – таинственно сказал Гриша.

ОТНОШЕНИЕ

В газетах писали, как молодой албанец в городе Райхе, возле Оснабрюка, поджёг дом, в котором жили аусзидлеры. Восемь человек, из них пятеро детей, сгорело.

Албанца поймали, но через некоторое время выпустили.

В печати прошёл лишь лёгкий шелест; а представьте другую ситуацию: если бы русак поджёг дом, в котором живут албанцы. Какая была бы реакция?

ЛЮБОПЫТСТВО

– Ты что делал в выходные? – спросил один другого.

– Хотел сходить на рыбалку, – ответил тот.

ВЕЖЛИВОСТЬ

– Позор! Здесь в транспорте дети не уступают место старшим! – возмущается русачка.

– Да у нас в Казахстане тоже не уступали, – ответила соседка.

– Не знаю, как у вас, я в Коми жил! – сказал мужчина. – Там все сидели, и каждый готов был с радостью уступить своё место.

КОТ

– Сало коту не давай, он такое не ест! – крикнула бабушка внучке.

– Он что у вас, мусульманин? – удивилась внучка, – пушистый какой! По виду вроде сибирский, а с какими замашками!

– Не сибирский он, а персидский, – ответила бабушка и налила ему лимонаду.

ШАШЛЫК

На берегу дикого озера был пляж. С одной стороны он был диким, там лежали голые люди вперемешку с собаками. С другой стороны лежали люди в купальниках, и некоторые говорили по-русски. Голые ничего не стеснялись. Одетые стеснялись всех и поэтому расположились в дальнем углу. Ближе к кустам. Посередине расположились турецкие гаремы с многочисленными детьми.

В самом центре пляжа стояло несколько автолавок, где продавали мороженое, пиво, воды, помес и булочки с жареными колбасками. Всюду тишина и покой. Иногда лаяли собаки и визжали расшалившиеся дети. У одиноких автолавок останавливались редкие ленивые покупатели. Вялая тишина, неподвижность воздуха, разморило всех. Скоро полдень. Жарко!

У кустов началось какое-то оживление. Мужчины установили мангал и разожгли огонь. Потянуло дымком. Женщины нанизывали на шампуры замоченные в рассоле смачные куски мяса с луком и отдавали мужчинам. Спецы с золотыми зубами профессионально занимались своим любимым делом.

Вид шампуров вызывал слюну и урчание в желудке. Запахло дымом отечества. Запахи вместе с лёгким ветерком пролетели над пляжем. Гаремы и голые

подняли головы, повели носами. Установили направление ветра, и весь пляж повернулся в сторону кустов с мангалом. Лежачие зашевелились, заворочались и начали приходить в себя. У всех проснулся зверский аппетит. У автолавок образовалась очередь, сначала маленькая, потом побольше, наконец, она пересекла пляж и напоминала очередь в мавзолей.

Продавец мороженного с завистью смотрел на очередь и, вероятно, подумывал о смене профессии. Люди нарасхват покупали булочки с колбасками, становились к запахам по ветру и, глотая слюну, давились стерилизованными горячими колбасками. Прекрасный, утончённый запах азиатского шашлыка из свежего барашка сводил пляж с ума.

Русаки не замечали пляжной зависти, весело смеялись и ели чудесный шашлык, держа в зубах шампуры. Продавец колбасок жарил свои, без запаха, колбаски в полиэтиленовой упаковке и тоже смотрел в сторону кустов. Подавая булочку покупателю, выдавил горчицу, но попал не на колбаску, а на прилавок и руку покупателю, но тот тоже смотрел на кусты, глотал слюну и не сразу очнулся.

От аппетитного запаха и желания кружилась голова. Все в этот миг хотели быть русскими и держать в руках тяжёлые шампуры.

Немцы из России всего этого не видели. Счастливые всего не замечают. Они продолжали жевать. Наконец, все наелись и полезли в воду. Русаки с жёнами, турки с детьми, нудисты с собаками.

Я подошел к продавцу колбасок. Колбасник виновато извинился и сказал, что колбасок больше нет, вообще больше ничего нет, и он уезжает. Делать больше нечего, все сыты. Я спросил:

– Давно такой выручки не было?

Он закивал.

– Тогда надо взять в партнёры русланд-дойче, того с золотыми зубами, смотри, сколько покупателей он тебе пригнал без единого слова по-немецки. Вот это вербунг! Можешь с ним и выручкой поделиться или за фермитлунг проценты выплатить. Жалко?

Немец взял из кассы горсть монет, накрыл её ладонью и потряс над моим ухом.

– За запах я плачу звуком. Звоном моих монет.

– Что-то от твоего звона никому легче не стало. Никто даже не сплясал, – сказал я. – Не боишься, что его подучат немного, и он твоим конкурентом будет, и звон монет будет звучать у него, а у тебя останется от них один запах. Конкурс объявить придётся.

Немец сделал квадратные глаз и дал фол газ.

{PAGEBREAK}

НОРД-ОСТ

Правдивая террористическая история

Террористы в Москве захватили театр. Невинные ценители театрального искусства оказались в заложниках. Шёл великолепный спектакль «NOPD-OST», по мотивам известного романа Вениамина Каверина «Два капитана». Молодые чеченки и чеченцы, одев пояса смерти начинённые взрывчаткой, с автоматами в руках убивали очередную жертву. Весь мир следил у голубых экранов за развитием трагических событий. Наконец, группа захвата ворвалась в помещение и обезвредила преступников, перебив при этом половину зрителей.

От переживаний и сострадания у телезрителей приключились сердечные приступы в том числе и у Федуна, страстного театрала-любителя. Доковыляв до врачебного праксиса, он развалюхой предстал перед доктором с кучей жалоб на своё состояние. Медик покачал головой, постучал, послушал, срочно сделал укол и велел сутки поносить портативный прибор электрокардиограммы (ЭКГ) для постоянного измерения параметров работы сердца, потом ещё приспособил маленькую сумочку с аппаратом для автоматического измерения кровяного давления. Обвешанный ремнями, проводами, сумочками с аппаратурой, которые постоянно щёлкали, пикали, шумели, периодично срабатывал электрокомпрессор, накачивая воздух в манжетную повязку на рукаве, потом с шумом этот воздух выходил, моргали лампочки и пикали контрольные сигналы.

Упакованный в электронику, бедный сердечник поплелся домой, с ужасом думая, что, наверное, пропадут дорогие билеты, взятые заранее на премьеру долгожданного спектакля местного театра.

Ближе к вечеру самочувствие улучшилось, и Федун засобирался на спектакль. Поскольку пиджак на аппаратуру одеть не удалось, он натянул просторную пижонскую рубаху с открытым воротом на выпуск.

Билетёрша в театре чуть не испустила дух, когда увидела перед собой человека, под рубахой которого просматривались странные ремни, сумочки и вздутости, которые ритмично щёлкали и шипели, а из-под ворота виднелись присоски с многочисленными проводами. Федун спокойно подал билет, ткнул пальцем в область своего сердца и произнес «ЭКГ» – мотор капут! Билетёрша очнулась, успокоилась, сочувственно оторвала контрольный талон билета и пропустила…

Место Федуна оказалась в самом центре зрительного зала. Чтобы не привлекать внимание, решил сразу занять своё место. Дома, на улице, в суете, работа аппаратуры никому не мешала, и её почти не было слышно, а тут в серьёзном спектакле, после жгучего монолога артиста наступила мёртвая тишина и… По закону подлости под рубахой включился компрессор. Что-то громко щёлкнуло, зажужжало, рукав на рубашке стал быстро надуваться, твердеть и увеличиваться в размерах. Рука непроизвольно выпрямилась в жесте «Хайль Гитлер!». Соседи отпрянули, втянули головы в плечи и зажмурились. На передних рядах беспокойно завертели головами. У артистов на сцене глаза вывалились и стали квадратные. Шок сковал похолодевшие души. Федун сконфуженно охватил своё тело руками и скукожился. Все приготовились к взрыву…

Третья мировая, террористическая бродит по земному шару. Навязчивое чувство отсутствия безопасности, как рак, разъедает мир и покой каждого… Все раздражены. Доминирует страх, ненависть и мщение. И только Христос с креста призывает всех к любви и миру!

Первым пришёл в себя Федун, он вскочил, по-русски распахнул рубаху, показывая свою начинку, от которой у всех в зале похолодело внутри, а перепуганные зрители от страха в зале покрылись инеем!

Что-то щёлкнуло, компрессор замолчал, воздух с шипением вышел из повязки, рука опустилась и Федун пожимая плечами, сконфуженно произнёс: «ЭКГ, мотор капут!»

«Партия ЭКГ??? Капут!» – не поняла появившаяся в дверях группа захвата.

ИНОСТРАНЦЫ

Серпантин горной дороги то нырял в чёрное ущелье, то выскакивал к звёздам на перевал, то стремительно опускался в долгожданную долину, то опять упирался в небо и, развернувшись, вновь уходил вниз.

Крутой американский микроавтобус «Крайслер-Вояджер», напичканный электроникой, повторяя изгибы дороги, резво катился домой, на запад. Яркие звёзды светились в высоком холодном ночном небе. Крепкий мороз разрисовал автомобильные стёкла белым сказочным рисунком. Автомобильная печка еле справлялась со своими обязанностями, поддерживая в салоне нормальную температуру. На коротких остановках карпатский ветер бил лица, резал глаза, проходил сквозь рёбра, заставляя приплясывать разнеженных иностранцев, справлявших у дороги малую нужду.

Иностранцы в очередной раз один за другим быстро запрыгнули в тёплый салон машины и захлопнули двери. Немцы-бизнесмены, довольные поездкой, результатом которой стали подписанные на выгодных условиях договоры, уютно развалились в креслах и сыто задремали. Российский немец, зачинщик экспедиции, включил скорость и повёз своих кормильцев назад, в Германию.

Кроме зарплаты, командировочных и обещанного провизиона за сделку, он от этой поездки получил и свою выгоду: купил себе, но в пересчёте на всю компанию, дозволенное таможней количество хорошего молдавского коньяка «Белый аист» и «Советского шампанского» на Новый год и ещё всяких подарков, не требующих отчёта. Картонные ящики, притиснутые чемоданами, нежно позвякивали на неровностях дороги. В Германии это удовольствие стоит целое состояние, а здесь всё обошлось в смехотворную сумму.

Немцы посмеивались над спиртными запасами, русским качеством и мизерной экономической выгодой подчинённого. До таких мелочей они не снисходили и дома могли себе позволить не отказывать себе ни в чём.

Вдруг мотор чихнул и замолк, руль без гидроусилителя стал невероятно тяжёлым и неповоротливым. Водитель включил аварийку и встал на обочине. Попробовали завести двигатель – безрезультатно. Проверили бензин – полно, подняли капот, но на этом все коллективные познания автомобиля закончились.

Дорогая комфортабельная машина превратилась в ненужную железяку.

Вокруг ни души, ни огонька – только ветер, звёзды и луна в небе в виде дорожного знака – круг с красным «кирпичом» – «Проезд запрещён». Ветер,

погуляв между ребрами, загнал всех в салон, но без отопления он превратился в морозильник, только ветра-цирюльника внутри не было.

Постояв полчаса и разрабатывая планы, немцы замёрзли, как их предки под Москвой. Болоневые курточки, ботиночки и тапочки грели мало, шапки, варежки, шарфы, несмотря на инструктаж, никто из них не взял. К счастью, с перевала стали приближаться два больших жёлтых глаза – светились фары какого-то автомобиля.

Увидев на обочину красивую иномарку, шофер КаМАЗа остановился прямо перед аварийными огнями. Водители переговорили и решили, что с электроникой копаться на дороге смысла нет, надо взять микроавтобус на буксир, но троса у обоих не оказалось. Тогда с грузовика, гружённого медицинскими бинтами, скинули упаковку, размотали бинты, сплели толстый марлевый канат и связали автомобили между собой. КаМАЗ натянул фал, но тот растянулся как резиновый и оборвался. Попытку повторили вновь – прежний результат.

Видя бессмысленность затеи, водитель грузовика предложил довести кого-нибудь до ближайшего поста ГАИ, чтобы вызвать помощь. Иностранцы из-за незнания языка и местных условий ехать наотрез отказались, хотя клацали зубами, как при малярийной лихорадке. Российский немец в пуховике, тёплых зимних ботинках, шарфе и в шапке ушанке по общему решению укатил за техпомощью.

Ночью за валюту он нашёл и поднял с постели единственного в округе механика умельца-золотые руки и, взяв в государственном гараже без спросу КаМАЗ с трайлером, они укатили в горы.

Перед рассветом спасатели прибыли к одиноко стоявшему на обочине, совершенно белому, запорошенному снегом, промёрзшему насквозь и печально мигающему габаритными огнями американскому иноземцу.

Из замерзшего микроавтобуса раздавались живые голоса, пытающиеся петь песню. Прибывшие распахнули дверь и ахнули. В салоне, покрытом изнутри толстым слоем белого инея, с белыми бровями и красными носами сидели деды морозы – пьяные вусмерть немецкие бизнесмены, натянувшие на себя все, что было в их чемоданах, а для согрева уничтожившие без закуски все имевшиеся в наличие спиртные запасы ядрёного качества.

«Пьющие живут долго, но разве это жизнь?» – сплюнув, сказал мастер – золотые руки.

ИНТЕЛЛИГЕНТ

После долгой затяжной экскурсии усталый и очень голодный интеллигент облокотился на перила ажурного мостика и увидел в воде больших серебристых карпов. Красивые рыбины, длиной с руку, лениво зависли в водной толще. Петрович невольно залюбовался подводными жителями, безмятежностью, спокойствием и гармонией, но желудочный сок сделал своё дело и в голове возникла приятная картина.

Огромный жареный карп лежал в тарелке украшенный зеленью, специями и гарниром и вызывал в организме волчий аппетит. Петровичу показалось, что одного карпа ему не хватит, он, пожалуй, одолел бы двух или даже трёх. Карпы подплыли совсем близко к поверхности воды и один из них, как будто угадав мысли человека, высунул из воды голову, взглянул Петровичу в глаза и показал язык.

«Какое же я животное! – покраснел Петрович. – Не человек я – хищник, такую грацию в тарелку уложить хотел». Петровича передёрнуло, ему стало стыдно, он брезгливо сплюнул и, борясь с чувством голода, ушёл с моста.

СОН

Папа приехал из России в Германию своим ходом на рассвете в пятницу. Не одни сутки провёл он за рулём. Папа радовался, раздал подарки, рассказал вкратце новости, покушал, помылся и, смертельно уставший, завалился спать. Спал долго и крепко. Дети часто бегали посмотреть, не проснулся ли папа, но он спал. Проснувшись утром, папа решил сходить на базар.

– Какой базар? – удивилась мама. – Базар проходит в субботу, а сегодня понедельник.

Теперь удивился папа.

ТОРНАДО

После уборки урожая по широкой степи гнал Александр Герингер свой комбайн домой. Вдруг к шуму мотора присоединился какой-то странный завывающий звук.

Саша обернулся и увидел за собой чёрное небо и нагоняющий мощный смерч. Сашка выключил скорость и, не глуша мотора, выскочил из комбайна, скатился в глубокий овраг у обочины. В ту же секунду мусор, песок, пыль наполнили воздух. Сашка заметил, как смерч поднял комбайн и разорвал его в воздухе на части.

КАКАО

Маленькая внучка гостила у бабушки и обе были довольны, особенно бабушка, которая баловала внучку потому, что страшно её любила. Пообедав, внучка захотела попить какао, и бабушка как в сказке исполнила её желание. Внучка шалила за столом, смеялась, стакан опрокинулся на неё и испачкала новое платье, белые колготки, стол, стул, пол.

– Здравствуй, попка, Новый год! Вот и попили какао!– шуточно проворчала бабушка

Внучка испугалась и захныкала:

– Я домой хочу, до мамы!

– Да ладно не бойся, хрюнька ты этакая, не буду я тебя ругать.– Сказала бабушка и принялась переодевать маленькую грязнульку, а затем устранять появившийся на кухне беспорядок.

Прошло какое-то время, бабушке позвонила внучкина мама и задала вопрос:

– Что это у Вас там с какао приключилось?

– А что? – удивилась бабушка.

– Да вот помощница моя, на нашей кухне порядок решила навести, ну и разлила весь компот на стол на пол и на себя. Испугалась, рассмеялась, ручки в боки развела и так громко говорит:

– Здравствуй, попка, Новый год! Вот и попили какао!

Я её спрашиваю:

– Где ты такое слышала?

– У бабушки! – говорит и смеётся.

ВЫВОД

Бабушка положила в тарелку горячие блинчики со скворчащей сковородки и, подув на них, поставила перед маленькой внучкой.

– У Себастьяна тоже бабушка есть! – задумчиво сказала внучка.

– Отукуда ты знаешь? – спросила бабушка.

– А он вчера в садик блинчики приносил!

ФОРШТЕЛЮНГ ГЕШПРЕХ

Начальник назначил термин для трудоустройства. Побрившись, помывшись, приодевшись, наш пришёл. Перед шефом лежит бевербунг, копия паспорта.

– Гутен таг! Хер Балхаш! – сказал шеф.

– Балхаш ист. нихт майн намен! Дас ист майн гебуртсорт, – аккуратно поправил шефа наш.

– Откуда ты? – спросил хозяин.

– Из Средней Азии! – ответил переселенец.

– Талибан? – удивился шеф.

– Кайн талибан! Дойчер! – ответил наш.

– Азия дойчер? – не понял шеф.

– Дойчер ви зи!– объяснил аусзидлер.

– Евангелиш?– опять спросил шеф.

– Найн! Айнфах Шнайдер! – ответил наш.

– Руки покажи! – сказал шеф.

– Взяли!!!

ОБРАЗОВАНОСТЬ

К вновь устроившемуся на фирму русаку подошел коллега – чёрнокожий африканец

– Откуда? – спросил он с любопытством.

– Из России, – ответил новенький.

– Ты хоть читать и писать умеешь? – спросил негр.

– Я университет кончил!

– А что это такое?

ВИ ГЕЙТС?

– Ви гейтс? – спросил меня местный немец.

– Когда сплю, – хорошо! – ответил я.

– А чего грустный такой? – не отставал он.

– А чему радоваться? – буркнул я.

– Радуйся! Ты теперь в Германии живёшь! – заявил он.

– Знаешь, я в Союзе лучше жил. Но только нет его. Ушёл на дно истории, как «Титаник!» – попробовал разъяснить я ему.

– Почему там было лучше? – не понял он.

– Да потому, что я там моложе был, – хитро подмигнул я.

Всё равно ведь не поймёт – долгая история…

НОВЕНЬКИЙ

С утра в цех к конвейеру привели новенького.

– Хер шеф! Данке! – сказал он, когда шеф молча ткнул пальцем в его рабочую зону.

– Откуда вы? – сразу по-русски спросили его коллеги.

– Из Херборна! – ответил он.

– Оттуда-откуда? – повторили ему вопрос.

– От мамы! Из Одессы! – сказал он с грустью.

– Кем был в прошлой жизни? – спросили его опять.

– Смеяться не будете? – испугался он.

– Клоуном в цирке? – попробовали отгадать коллеги.

– Начальником отдела налоговой инспекции, – гордо ответил он.

– Поздравляю! У нас здесь, как в дурдоме! Большинство с высшим образованием. Учителя, музыканты, писатели, даже директора есть, – сказал напарник, и они пожали друг другу руки.

– Теперь Вы – гегемон, с гордым званием рабочая сила! Прислушайтесь: «безработный» – звучит гораздо хуже, – продолжил один из коллег.

– Я, когда в Германию ехал, полон сил и оптимизма был. Надеялся на интересную жизнь. Сам себе думал: «Ну, Германия, держись! Сейчас я тебя на лопатки валить буду!» – сказал новенький.

– Сейчас каждый день на лопатках лежать будешь в прямом и переносом смысле, после каждой рабочей смены, – засмеялись рабочие.

– Долго профессию осваивать придется? – спросил новенький.

– Это – не профессия. Это – джоп! Учиться надо полторы минуты. Главное успевать ящики с конвейера стаскивать и сортировать без ошибок.

– Говорят, здесь налоги большие? – спросил бывший финиспекор. – Что-нибудь остаётся из зарплаты?

– Остаётся! Взаймы не берём, в долг не даём, и отложить нечего. Всё по нолям рассчитано, – объяснили остальные.

– Как с языком? – спросили его тут же.

– Шпрахи закончил!

– Понятно! – сказал кто-то.

– Думал, на работе подучу, а здесь тоже все по-русски говорят, – протянул он разочарованно.

– Здесь говорят на всех языках, кто какой знает, и кто как выглядит! Ну, вот и сигнал боевой тревоги! Сейчас конвейер включат, не до разговоров будет. Тогда только на языке жестов объясняться будем. Первый жест шеф вам уже показал.

– Видели бы меня сейчас мои сотрудники! Вот бы посмеялись! – сказал печально бывший начальник фининспекции и схватил с конвейера первый в своей жизни тяжёлый ящик.

ДОБРОВОЛЬЦЫ

– Ой! Как вы похудели! Я вас сразу и не признала! – заохала при встрече пожилая соседка. – Что? Работу нашли? Кем?

– Танцором! – хмуро ответил Вильдемар.

– И где вы танцуете? – поинтересовалась она.

– У нас на фирме дискотека есть! На конвейере танец живота исполняю. Каждый ящик на пупок беру. К вечеру так натанцуюсь, что от удовольствия ужинать не охота.

– Тяжёлая работа? – сочувственно спросила она.

– Очень! Такую я ещё не имел. Но всё равно повезло, что на старости лет ещё на работу взяли! – с гордостью сказал он.

– А в Союзе вы кем работали? – хитро поинтересовалась соседка.

– Зам. начальника управления, – вспомнил Вильдемар.

– Кабинет свой был? – наступала она на рану.

– Был!

– А служебная машина? – не отставала любопытная женщина.

– Тоже!

– И вы добровольно сюда приехали? – не поняла она.

– Я ещё и женился добровольно и детей вырастил. Только один по жизни верчусь как волчок, аж тошнит от удовольствия, – махнул рукой Вильдемар.

СОЦСОРЕВНОВАНИЕ

– У вас на фирме соцсоревнование есть? – спросил на фирме новенький.

– Здесь и социализма-то нет, – ответили ему земляки.

– Так там тоже не было, а соревнование-то было.

СТРОИТЕЛИ

На фирме прозвенел звонок с паузы.

– Ну, пошли капитализм строить, – сказал русак, тяжело поднимаясь. – Коммунизм мы уже строили.

– Так не достроили, развалили, – ответил второй.

– И капитализм развалим! – сказал первый.

БАЛБЕС

Наши чернят всюду. Выполняют на фирмах самую чёрную работу.

Мы так долго боролись за права негров, что практически их получили! Негры в раздевалке выключили свет и сидят, как тараканы в щелях, сачкуют. Чёрное на чёрном не видать. Зашёл русак, включил свет.

– Эй, балбес! – закричал негр – коллега по работе.

– Ты говоришь по-русски? – удивился наш.

Негр гордо закивал головой.

– Что ты ещё знаешь? – спросил его русак по-немецки.

– Дурак! – почти без акцента сказал негр по-русски.

– А знаешь, что ты сказал? – опять спросил его наш.

– «Балбес» – ауф русиш ист «Ви гейтс?» унд «Дурак», дас ист «Чус!»

– Найн! Заг зовас ни видер! Дас зинд ганс шлехте ворте! Понял? – Приложил наш палец к губам. – А то тебя за такие слова назад в Африку сошлют! – пригрозил он пальцем темноте.

РУКОПОЖАТИЕ

Шеф любил демонстрировать свою лояльность к рабочему классу и под настроение здоровался за руку. По-женски совал в мозолистую трудовую ладонь работяги свой тёплый, потный, мягкий блин, но чаще стоял где-нибудь за углом и подглядывал исподтишка кто как работает.

Подойдя к Гере, шеф величественно протянул ему свою руку. Разгорячённый Гера вытер рукой пот со лба и крепко, по-мужски, пожал шефу руку. Шеф присел от неожиданности и боли, выдернул свою ладошку и затряс ею в воздухе, как после ожога.

– Русский медведь! – пробурчал он и исчез из цеха.

ФЕСТ ФЕРТРАГ

– Мне трудовой договор продлили! – радостно сообщил землякам рабочий.

– Фест дали? – спросили земляки.

– Фест сегодня и родная жена не даст! У меня с ней письменный фертраг был, свидетельство о браке с подписью, с печатью. При свидетелях в верности клялась, а сейчас с другим спит, так при разводе мне ещё присудили пожизненно ей денежки платить, чтоб ей с фройндом жилось слаще. А вы фест хотите!

Спасибо, что зарплату платят. Я нынче всему рад! – разжевал наивщикам рабочий.

ЗАРПЛАТА

– Пора бы и зарплате быть! – сказал один рабочий другому. – Не знаешь, деньги на конто уже пришли? – спросил он.

– Не знаю! Я ими не пользуюсь, – ответил другой.

– А кто пользуется? – удивился первый.

– Все, кроме меня: шпаркасса, «Телеком», страховки, «Алди», Фатерланд. У меня даже не всегда на ташенгельд бывает. Моё дело зарабатывать, – подвёл итог первый.

РУССКАЯ ГОРЧИЦА

На фирме обеденный перерыв. Все достают свои припасы, термоса и свёртки. Американцы кушают столовское. Русаки – бутерброды. Турки – острые восточные гастрономические извращения, которые к тому же обильно сдабривают кетчупом и горчицей из тюбиков. Смачно чавкая, все треплются меж собой, каждый на своём языке. Сашка демонстративно вытащил пол-литровую банку самодельной горчицы и предложил всем желающим острых ощущений её попробовать. Банка с «термоядерной» горчицей загуляла по столам.

Её передавали из рук в руки. Русаки брали горчицу и мазали скромно, словно красную икру. Откусив, звучно крякали, то ли от крепости, то ли от удовольствия. Как джин из бутылки, расползался острый горчичный дух. Аппетитный запах «профсоюзного масла» щекотал всем ноздри.

– Что это у вас? – живо заинтересовались турки.

– Русская горчица! – ответил Сашка и протянул банку.

Турок навалил себе три полных ложки.

– Она крепкая! – предупредил Сашка, – я сам делал!

Турок махнул рукой и показал на красно-перцовую смесь в своей чашке. Он размешал всё в чашке, смело черпанул ложкой и сунул в рот. Русский дух вышиб из него слезу мгновенно. Глаза вывернулись наизнанку и полезли из орбит. Он окосел. Турок хватанул воздух полным ртом, и кислород перекрылся. Лоб вспотел. Усы встали торчком и задымились. Турок одурел. Вскочил, как ошпаренный. Открыл рот и давай кулаком вытирать язык. Дыханье спёрло. По лицу пробежали судороги, потекли слёзы. Он задыхался, замахал руками, как крыльями, пытаясь взлететь. Затем вскочил второй, третий, четвёртый турка.

Остальные мусульмане смолкли и испуганно уставились на порхающих земляков. Русские хохотали до слёз, особенно заливался Сашка. Американец ел молча, как кот, которому наступили на хвост. Он плакал и говорил, что ему очень нравится всё русское, но от добавки испуганно отказался.

САМЫЙ КОРОТКИЙ ФИРМЕННЫЙ РАССКАЗ

Пришёл Джон и объяснил Джо его джоп.

ЧЕРНОКОЖИЙ ДЖО

Негр Джо всю жизнь проработал в Германии водителем автопо­грузчика. Больше ничего не умеет и не хочет знать. Закончил в Африке начальную школу, но иногда выдавал премудрости древнегреческого философа. К делу относился по-африкански: по настроению. Но от природы не гордый и не злопамятный, в меру трудолюбивый. Когда его обижают, он выражает бурный дикий протест. Его надо просить, нельзя приказывать, хотя сам он просить не умеет, только приказывает, как шеф. Многие зовут его «Эй!»

– Нихт Эй! Джо! – поправляет он каждого.

У одного из обидчиков, как у всех водителей, на автопогрузчике было написано его имя «Томас». Спереди Джо дописал ещё «Фан». Не ведая, полдня тот ездил со своей новой кличкой «Фан Томас». И все вдруг отметили его поразительное сходство с героем фильма.

Джо ещё далёк от идеала, но, как дитя, верит в учение Иисуса и хочет измениться. У него чёрная-чёрная кожа и светлая-светлая мечта быть христианином. 

Он говорит, что у многих его белых обидчиков внутри чёрная душа. Иногда на перерывах Джо восхищённо говорит и чёрным, и белым об Иисусе и его доброте.

– Иисус – защитник всех чёрных, униженных и угнетённых, – объясняет он своим коллегам и вытаскивает из кармана помятую открытку, на которой чёрнокожий Христос распят на кресте. Теперь он уже не возражает, что Иисус был белый.

– Но в чёрной Африке так понятнее, – говорит он.

На своих рабочих рукавицах Джо написал фломастером по-африкански изречения из Библии, а на своём автопогрузчике сзади наклеил из липкой ленты крест и, чтобы все видели, написал на нём: «Бог любит меня!»

Раз, проезжая по цеху, он не рассчитал радиус поворота и кормой своего автопогрузчика врезался в колонну, огороженную от подобных случаев металлическим забором из рельс. Раздался страшный удар. Ящики попадали с поддона. Джон испугался и соскочил с погрузчика, погладил у машины ушибленное место, сложив руки, тут же попросил прощения у обиженно урчащей мотором железяки. Затем так же по­ступил с железным забором и упавшими ящиками. Уложил обратно на поддон груз, по-японски поклонился. Приласкав ещё раз своего коня, залез на него и, что-то бормоча под нос, осторожно покатил дальше.

РЫБА

– Рыба! – сказали мужики и бросили стучать в домино.

– Самая лучшая рыба – это колбаса, а самая лучшая колбаса – это чулок с деньгами, – подвёл итог бригадир, складывая костяшки в коробочку.

– Разве рыба может иметь вкус колбасы? – удивился ученик.

– Почему нет? На днях американцы конфетой угостили, а она с перцем оказалась. В Америке новый рынок продуктов изобрели. Покупаешь то, чего сам не знаешь. Всё перепутали: вкус, вид, цвет. Например, ешь морковку, а у неё вкус ананаса, кушаешь рыбу, а чувствуешь вкус колбасы, у колбасы – вкус рыбы. Придумали!

– В Союзе это давно было придумано, – вспомнил пожилой рабочий. Чеснок с яблоком в один пакет заверни, будет полезно и непонятно, насчёт рыбы – так там всё было отработано. Бывало, бабы идут в магазин «Рыба-кости», мясо-то партийные ели, а трудовому народу доставались рыба да кости, так и прозвали магазин. Идут бабы, встречных спрашивают: «Что в магазин есть?» «Ничего нету, – отвечают, – одна треска лежит».

Рыбу в Союзе за мясо не считали, даже рыбные дни в стране были: вторник и четверг. В этот день в стране все рыбу ели. Рыбные тефтели, рыбные котлеты, рыбные пельмени, борщ с рыбой. Курам в корм и то рыбную муку подсыпали. Курятина потом рыбой пахла. Яйца, бывало, пожаришь, глаза видят яичницу, а на вкус во рту рыба и запах чешуйчатый. На Севере даже коров рыбой кормили. Рыбы в Союзе полно было, и она ничего не стоила. Рыбалка зимой и летом – любимое хобби у мужиков была. Разная рыба попадалась, но у всех почему-то мечта была молодую русалку подцепить.

Да! Время, как песочные часы, перевернулось, вспять потекло.

Здесь рыба дорогая. Деликатес! Вчера в «Глобусе» хотел треску купить, не по карману оказалась. Моя русалка такую волну подняла, что я дома, как камбала, лежу, шелохнуться не смею. Вот это рыбина мне попалась.

КАБАНОСИК

– Эх! В пятницу закуплюсь, закусить и выпить. Закроюсь дома на замок до понедельника. Пока «Кабаноси» в Германии будут, я отсюда ни ногой, – мечтал во время обеда маленький мужичок, сидя рядом с верзилой.

– Эх ты! Кабаносик! Желудочное у тебя мышление, а мышление должно быть сальное! Разве кабаноси для мужика – это пища? – подавил его мысли здоровый хохол, нарезая присланное с Украины сало.

– Люблю хохлушек, они салом угощают, а твои немки – жвачкой. Немецкое сало – тоже как жвачка, запаха нет, вкуса нет, не сравнишь с нашим, домашним!

– «Кабаноси» вкусные получаются, потому что немецких свиней чистым зерном кормят, лучшим комбикормом! Они в чистом стойле живут, – не сдавался «Кабаносик».– На Украине хрюшки твои в грязи валяются, их помоями кормят. Вот тебе и нравится то, к чему ты привык!

КНИЖКА

– Почём книжка? – спросил на книжной ярмарке земляк.

– Пятёрка! – ответил автор и добавил, шутя, – с автографом.

– Даже обложка не цветная, а у меня всё синее. Для чёрно-белой книжки дорого! – потерял интерес землячок.

– Жизнь дорогая! Чтобы только напечатать, я уже свою трёшку отдал. На мне уже заработали печатники, художник, корректор, редактор, переводчик, почта. Автору за работу ничего не досталось, а ведь так трудился на радость людям. А ты – дорого! Купи бутылку, сэкономишь полтинник, или, может, мне к этой книжке сверху пятёрку положить, стакан водки поднести да «Кабаноси» на вилочке. Ты даже её в руки не взял! Для мебели что ли покупаешь? Проходи поскорей, не задерживай людей! – сказал автор.

– Почём книжка? – раздался следующий вопрос.

– Пятёрка! – ответил автор и, шутя, добавил, – с автографом.

– Даже обложка не цветная. Дорого! – потерял интерес ещё один «Кабаносик».

С БОДУНА

– Что это у тебя вид сегодня такой помятый? – спросил приезжий немец местного.

– Голова болит! Вчера весь день грилили. Бир гентрункен. Цвай флашен! – страдальчески ответил местный.

– Немецкое похмелье с кружки пива начинается, если оно куплено на свои деньги, – объяснил остальным переселенец.

ЗАЯЦ

В рабочем процессе случилась пауза. Усталый немецкий рабочий застыл, как часовой у мавзолея. Огромные глаза сквозь толстые стёкла очков смотрели доверчиво, не моргая. Он ни на что не реагировал. Из рук выпали рукавицы, которые он держал. Рабочий не заметил этого, не среагировал, не шелохнулся. Он спал с открытыми глазами при всех в рабочее время.

– Hase!– ткнул его пальцем неместный коллега.

– Вохер вайст ду? – удивился немец, встрепенувшись.

– Зайцы всегда спят с открытыми глазами, – сказал коллега.

– Правда? – удивился он. Потом подумал и крупно написал на ящике: «Hass».

– Нихт Hase, Hass!!! Ист майн наме, – уточнил он, и коллега отошёл от него на всякий случай подальше.

ЧИХ

В контору экспедиции постоянно заходили шоферы оформлять документы. Шла напряжённая деловая работа. В кабинетной тиши сотрудники сосредоточенно обрабатывали бумаги. Вдруг в коридоре раздался взрыв, да такой мощный, что оконные стёкла едва выдержали. Бумаги взлетели над столом, перепуганные сотрудники вскочили и выбежали в коридор. Там стоял новенький, из переселенцев, богатырь-водитель и вытирал платком нос.

– Извините, вырвалось, – сконфуженно произнёс он. – Я так чихаю.

– Чихал, как стрелял, – недовольно сказал конторский немец.

– Ты в России на охоте-то бывал? – спросил переселенца немец.

– Конечно! У нас в Сибири даже дети на охоту ходят! – ответил наш.

– Детям оружие запрещено! – строго сказал немец.

– Так они без оружия ходят. На зайца, например, с кирпичом, – ответил русак. – На заячий след суёшь в снег морковку, рядом кладёшь кирпич и сыпешь на него много красного перца. Красное на красном не видать, а на белом снегу красный цвет с горизонта заметен. Заяц прибегает, видит морковку, начинает из любопытства нюхать и кирпич, потом сильно чихает, ударяется носом об кирпич и – готов. У них нос – самое слабое место, от щелчка погибают. Так что, зайчатина у нас не переводилась, на ней и выросли. Да видно в мясе всегда перца много было. До сих пор чихаю.

ИВАН

Не свой среди чужих, чужой среди своих. Два немца, местный и аусзидлер, давно работали вместе. Напарники, почти друзья.

Но сколько волка не корми, он всё равно чего-нибудь отмочит.

– Эй! Иван, хильфе мир! – попросил русака местный немец.

– Кто здесь Иван? – не понял немец из России.

– Да ты! – наивно подтвердил свою мысль местный.

– Если я Иван, то ты Садам Хусейн! – взорвался обиженно русак. – Террорист ты, дискриминатор! От тебя Геббельсом воняет. А с вонючкой ни один Иван работать вместе не будет, и я тебе руки не подам, пока при всех не извинишься!

– Ребята! – крикнул он землякам – Этого Ёгана впредь звать Иваном! Ему не помогать, руки не подавать. Будет знать, что болтать, будет думать, что сказать. Общественное ему от нас порицание!!!

СПЕЦИАЛЬНОСТЬ

– Бант – это по-немецки конвейер? – спросил новенький. – Значит, кто на банту работает, у того профессия называется бантит?

– Нет, бантит – это как раз сам бант, который по-русски конвейер и вся его потогонная система.

САНИТАРНЫЙ ДЕНЬ

Душа скорбит по производству, а тело просится домой!

– Что это сегодня все хмурые? Никто ни с кем не разговаривает? – спросил один другого.

– Вчера сплетни разбирали, переругались. Сегодня молчат – санитарный день.

СОБРАНИЕ

Шеф вошёл в цех, выключил конвейер и замахал руками, приглашая всех к себе. Рабочие, бросив работу, потянулись к нему.

– Митинг! – с сильным акцентом объявил шеф – негр-американец. – Чтобы все поняли, сначала объявлю на английском языке.

Чёрные африканцы навострили уши. Индейцы, индийцы и даже арамийцы стояли кротко.

– А на французском? – спросили колониальные работники.

– Почему на французском? – обиделись турки. – Нас ведь здесь большинство!

– Вы курдов к себе не засчитывайте! – возмутились курды.

– Давайте на русском, их тоже немало, – предложил поляк пан Пузик.

– Лучше по-итальянски! – вертясь около красивой итальяночки, сказал грек по кличке «Засушенный Геракл». Женщины-гречанки брезгливо на него зыркнули.

– Мы же в Германии живём, значит, надо по-немецки, – рассудил кудрявый маленький араб.

Только немцы стояли в сторонке и ничего не сказали. Две румынки кисло улыбались и не догоняли, в чём дело.

Собрание все же прошло на государственном немецком ломаном языке. После собрания каждый, не читая, расписался в длинном списке напротив своей фамилии в подсунутой шефом бумаге. Уходя с работы, все спрашивали друг у друга, за что это они сегодня расписались?

МУСЛИМЫ

У Отто на работе случился юбилей, пять лет на фирме. Никто, конечно, не вспомнил, а для него это событие. Иметь какую-то стабильность в мире безработицы – это надо чтить.

Купив в русском магазине пряников, сушек, орешек и всяких хрустиков он притащил всё в цех и на перерыве стал угощать коллег. Кто-то брал с детской открытостью с шутливой благодарностью, кто-то отдёргивал руку, узнав, что куплено в русском магазине, словно там продают только яд.

Многие, распробовав неизвестные продукты, приходили за добавкой. Кульки лежали на столе, и юбиляр приглашал всех и угощал щедро. Остатки взял в руки и лично подходил к стеснительным коллегам, стараясь побыстрее закончить церемонию раздачи.

– Ты, случайно, не муслим? – спросили турки, с удовольствием жующие русские продукты.

– Я? С чего вы взяли? – опешил юбиляр.

– У тебя поведение муслима. Ты доброжелательный, со всеми здороваешься, ни с кем не споришь. Угощаешь всех, как родных, и даже тех, кто тебя чужается. Помогаешь в работе, с тобой приятно общаться, ты свой!

– Спасибо! – Я немец из России! Это наше нормальное поведение, родители так научили, и потом русская и турецкая культура в чём-то схожи, но я не муслим. Я христианин!

КАЛАШНИКОВ

На нашей фирме работает весь цвет земли. Пол-Европы, вся Азия. Американцы, югославы, китайцы, негры из Африки, русаки. И только пара немцев – шеф и шахиня. Работа непрестижная. Местные конкуренцию не выдерживают.

На паузах афганистанцы делятся боевыми воспоминаниями с нашими афганцами. Кто кого сколько угрохал. Иногда хватаются за грудки, бывают и фингалы. Невидимая война продолжается в Европе. Турки воюют с курдами. Иракцы, приговорённые на родине к расстрелу, рассказывают, как они отрезали головы неверным. У многих руки в крови. Профи.

Все хотят жить красиво за счёт других. Тасуют басмачи машины, приторговывают на фломаркте, говорят, что там за день имеют больше, чем на фирме за неделю. На паузе сидят за столами по регионам. Жуют национальные блюда и говорят все на своих языках. Русаки играют в карты и кроют матом. На русском матерится вся фирма, даже шеф иногда, когда надо, чтоб дошло с первого раза.

Как-то стали обсуждать последние события: уличные бои в Берлине и «ауслендер файндлихкайт». Немцы уверены:

– Чёрные работать не хотят, деньги делают, крутят свои чёрные дела.

– Террор, мафия, – сказал шибко грамотный наш афганец.

– Ты больше так не говори, а то плохо будет. Если бы у тебя «Калашников» на столе лежал, тогда другое дело. Тогда говори, что хочешь, тебя все слушать будут. А так больше не говори! Понял? – пригрозил азюль – лысый Ибрагим.

Все же ауслендеры согласились: Германия – не резиновая. Придёт время, и всех отсюда попрут. Хорошо если бескровно, а то, может, и защищаться придётся.

– Вас русаков попрут тоже, – сказал он.

– Не попрут – ответили наши.

– Почему?

– Мы – немцы.

– Немцы вас русскими зовут. «Ди руссе, комен», – кричит всегда шеф.

– Мы всё равно за себя постоим, – ответили наши.

– Как?

– У меня «Калашников» под матрасом лежит, – пошутил я, – Я так просто не дамся.

Все замолчали.

– Давай, давай за работу, меньше глупостей в голове будет, – заорал форарбайтер.

После работы ко мне подошёл бритоголовый басмач.

– Продай «Калашников», – заявил он.

– Да ну тебя, – отмахнулся я и уехал домой.

На другой день, после работы, подошли двое.

– Сколько хочешь за «Калашникова»? – спросили они.

– Я не продаю, – отшутился я и ушёл.

На следующий день подошли уже трое.

– Сколько «Калашниковых» вообще можешь достать? – спросили они.

– А сколько надо? – подыграл ему я.

– Сам считай, сколько заработать хочешь?!

– А зачем вам оружие? – строго спросил я.

– За себя постоять, – ответили басмачи.

– А полиции не боитесь? Попадётесь ещё! – пригрозил я пальчиком.

– Не попадёмся, мы – профи, – ответили лысые бородачи. – Когда деньги принести?

– Да нет у меня ничего! Пошутил я! Понятно? Пошутил. – ответил я зло. – У меня и матраса-то нет, на диване сплю. Один живу. Ясно!

Через три месяца мир содрогнулся от рухнувших небоскрёбов Америки.

РАБОЧИЙ

Arbeit macht frei

В самый разгар работы сортировочный конвейер дёрнулся и встал.

– Даже адская машина не выдерживает, – подумал конвейерный рабочий в мокрой от пота футболке. Он устало выпрямился, подтянулся и сел прямо на пол.

– Работа от слова РАБ, – проворчал вслух рабочий-бывший советский инженер.

– Рабочий – это звучит гордо!– сказал подошедший электромеханик. Двумя пальчиками вытащил сгоревший предохранитель и вставил новый. Конвейер дёрнулся и побежал ещё быстрее.

– Знание – сила! – гордо сказал механик и ушёл.

– Работа от слова РАБ, – сказал инженер-рабочий-раб и испуганно вскочил на ноги.

– Хорошо еще, что такая есть, – благодарно подумал он. – За воротами столько ненужных стране людей. Спасибо Ляйфирме! Приютила!

PS: Производственная картина «Потогонная система в действии». Систему надо устроить так, чтоб рабам нравились даже их собственные оковы.

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?

– Че ты в выходные делал? – спросил коллега коллегу.

– Я?!

– Ну, да!

– А я в субботу встал пораньше, сходил, купил свежих булочек, сделал шикарные бутерброды. Потом сварил кофе. Прибрался. Накрыл красиво стол. Дождался, пока проснулась жена, наговорил ей кучу красивых слов, взял на руки и отнёс на кухню.

Она как увидела на столе эту красоту, её чуть инфаркт не схватил. Запричитала сразу:

– Что случилось? Что случилось? А сама за сердце хвать, побледнела вся. Даже я не на шутку испугался!

– Да ничего не случилось! – говорю. – Просто вчера на работе мужики жён ругали, а я в нашей жизни только хорошее вспомнил и подумал: «Какая ты у меня замечательная, а я тебя почти не ценил. А для меня ты вправду самая красивая, самая лучшая, самая родная на всём белом свете».

Она обняла меня, прижалась и заплакала.

Вот пойми женщин!

Я просил у Бога воды,

Он дал мне море.

Я попросил у Бога травы,

Он дал мне поле.

Я попросил у Бога ангела,

Он дал мне тебя.

PS: Это точно, понять их тяжело! Я однажды своей тоже такой сюрприз сделал, так она ещё и наорала на меня,

– Почему упаковки новые открыл, когда старые не доели, и накрошил всюду своими булочками, и чашки не те поставил, и чай не так заварил, и ещё во всяких преступлениях обвинила. Охоту отбила начисто, на всю жизнь

ЖИЗНЬ

«Жизнь – это миг между прошлым и будущим,

именно он называется жизнь.»

Жизнь зависит от ощущений, положительных и отрицательных. Радость продлевает жизнь, серость её сокращает. Сколько радости осталось в прошлом, почему она испарилась в настоящем, а в будущем остались лишь надежды? О! Как мы стремились в будущее! Скорее бы стать взрослыми! А взрослая жизнь оказалась однообразной, как качели, маятник-её система. Туда, сюда, обратно… Работа-дом, дом-работа, недели, месяцы, годы, жизнь. И вот уже всё позади, а вроде ничего и не было, а так мечталось быть счастливыми! Наверное, мечты о счастье и есть счастье. Почему закончилось наше детство?

ЗАБАСТОВКА

«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

К. Маркс

В Германии ранний переселенец после шпрахов сразу устроился на фирму возводить строительные леса. Работа тяжёлая, очень тяжёлая и опасная. В плохую погоду, в дождь не один монтажник, поскользнувшись, срывался с высоты и ломал позвоночник. Многие пожизненно остались в инвалидных колясках. Поэтому профессиональные союзы добились закона работать только в сухую погоду.

В четверг пришёл шеф и объявил рабочим, что завтра будет забастовка. Все поедем в столицу на всеобщую забастовку строителей. Специальный поезд повезёт бесплатно туда и обратно. Зарплата сохраняется. О питании и напитках позаботился профсоюз. Всем одеться по забастовочному.

Рихард даже обрадовался. Первый раз поучаствует в настоящей забастовке, а главное, хоть денёк отдохнёт от тяжёлой работы. Классовая борьба – это классно!

Людей в поезде набилось много. Казалось, весь город решил бесплатно прокатиться. Чудесный день, прекрасная погода. На вокзале рабочим раздали пластиковые мусорные мешки-рубашки с грозными надписями, плакаты, дудки, свистки, шарики. Организаторы в мегафон поторапливали народ. В 8:00 поезд тронулся.

В вагонах тесно, все возбуждёны. Некоторые знали причину забастовки. Правительство опять хочет сэкономить и планирует отменить «Шлехт ветер гельд», а это значит – увеличится количество калек; то, что выплата по инвалидности превысит планируемую экономию, политиков не заботит. Экономика политике не родня. Профсоюзы встали на дыбы. Капиталисты предоставили рабочих.

Не успел поезд набрать скорость, в вагонах появились сотрудники обслуживающей забастовку фирмы. Всем забастовщикам подали зав-трак. Булочки, горячие колбаски, колу, фанту, пиво. Пиво лилось рекой до самой столицы. Дозы лопались, как мыльные пузыри. Пиво пенилось и шипело. Многие уже не могли пить, но упорно утверждали: «Лучше живот от пива, чем горб от работы!» Очередь в вагонный туалет ката­строфически росла, вызывая яростное и гневное возмущение народа. Как вели себя пассажиры и как выглядели вагоны, лучше промолчать.

На столичном перроне поезд привычно встречала опытная пуцколонна с вениками, вёдрами и тряпками наготове. Пассажиры вывалили на улицу и цыганским строем двинулись в центр города. Колонна получилась намного длиннее поезда. Профсоюзные лидеры кричали в микрофон требования и старались не растерять людей. Но люди уходили по нужде. Забастовщики заскакивали во все попутные забегаловки, ресторанчики, магазинчики, банки, во всё, что попадалось на пути. Заскакивали на минутку, но в большом количестве, как нашествие саранчи. От стихийного бедствия служащие защищались, как могли. Двери моментально закрывались на замок, на витринах появились вывески «ЗАКРЫТО». Возмущённая толпа облепила ближайшие постройки. «Пусть лучше лопнет моя совесть, чем мочевой пузырь», – прозвучал своевременный лозунг, и мужскому терпению подошёл конец. Метки ставили на всех столбах, на всех углах, как на пивном празднике в Байроне. Фундаменты зданий стали мокрыми, как после дождя. По асфальту зажурчали ручьи. Облегчившись, многие забывали свои политические требования, отставали от колонны, и, заблудившись, шли гулять по городу, наслаждаясь жизнью и магазинами. Главное – не опоздать на обратный поезд.

В обратный путь поезд ушёл вовремя. В вагонах было уже не так тесно. Отбившиеся возвращались за свой счёт. Усталых людей, как после боя, обильно кормили профсоюзным обедом. Утренняя картина повторилась точь в точь. Забастовщики наелись, напились и ненависть к правительству значительно ослабла и улеглась. Кроме проблемы мочевого пузыря, никого ничего конкретно не беспокоило. Многие уже ничего не хотели, только спать, и боролись со сном, кто как мог. «Жизнь – это борьба!» (Карл Маркс)

PS: В Советском Союзе знали «Рабочий – это звучит гордо!» Пролетариат был идейным и образованным гегемоном, авангардом передового социалистического общества, но с тех пор всё сильно измельчало, нынче у многих даже интимные места стали общественными.

ХАЛЯВА

Что-то кушать захотелось, неужели заболел? Кто как работает, тот так и ест. Чтобы восстановить силу, рабочий человек в обед обычно сыт одним термосом кофе и двумя бутербродами. Наработавшись, медленно домой плетутся, сумки по асфальту тащатся. Сил нет. Как бы тяжело ни было – жалоб нет, потому что есть безработица. Шеф ведает, кто как обедает. Он сказал, что в пятницу работаем только до обеда. Потом фирма будет отмечать юбилей. «Фюр эссен унд тринкен вирт гезоргт костенлоз, как при коммунизме», – подчеркнул он.

Работники еле-еле дождались пятницы. В пятницу автостоянка была пуста: всех привезли добрые люди. В пятницу еле-еле дождались обеда. Во дворе фирмы выросли огромные палатки, столы, скамейки. Гремела музыка. На поддонах всюду штабеля баночного пива, кока-колы, фанты, минеральной воды. На многочисленных грилях жарились колбаски, шницеля, курочки. Огромные котлы полны всяких салатов. У прилавков разливали бочковое пиво и горячительные напитки. Очередь была всюду. Без конца, как саранча, все жевали, пили, отливали, пили, жевали, наливали. Удивительно! Сколько еды может влезть в человека, если за неё не надо платить. Бедный коммунизм! Процесс не прекращался до темноты. Горы использованных бумажных тарелок, стаканчиков, баночек в урны не вмещались. То тут, то там слышны были громкие отрыжки, но люди не обращали на них внимание и шли за добавкой. Движения их стали ленивые, разговоры сонные. Все устали. Конторские растаскивали угощения по кабинетам. Распихав по карманам сникерсы, жвачки и конфеты, пузатые рабочие по два, по три стали удаляться медленной походкой беременных женщин. Кто как ест, тот так и работает.

{PAGEBREAK}

ДЕНЬ БЕЗДЕЛЬЯ

Мёртвые души бывают у живых людей. Каждый раз, когда он на работе обливался солёным потом, вспоминал те слова: «Работа у нас нетяжёлая», – принимая его на работу, сказал шеф.

Нетяжёлая! С работы идешь, руки по асфальту тащатся. Дома упадёшь на диван, шевелиться лень. Ноги горят, руки болят, всюду мышцы ноют, кости крутит, тело налито свинцом. Голову держать и то трудно, даже волосы покалывают от усталости.

За годы жизни накопилась такая хроническая усталость, что к вечеру ни на что больше сил нет. Даже в сопромате есть понятие «усталость металла». Металл ломается, а человек? Иногда такая усталость находит, что упал бы на месте и уснул бы навеки. Никаких сил – ни физических, ни моральных – больше нет. Сердце устало биться, мозг устал соображать, душа жаждет покоя.

Иногда так устаёшь, что нет сил жить. Всё бессмысленно! Нет радости, надежды, планов. Всё высосала жизнь. Лёг бы и умер. Даже становится всё равно, кому достанешься. Куда попадёшь вверх или вниз, кто шустрее, тот, наверное, и приберёт. Нет радости от жизни, так устал. Засыпая, думаешь: «Дал бы Бог умереть в хорошем сне». Сон – самая сладкая мечта на свете. Выходной день – лучший праздник!

– Слыхали? Политики хотят в Германии праздники сократить, – дошёл до его сознания разговор коллег.

– Этого те хотят, у кого каждый день – праздник, а работяга праздника ждёт, как своё спасение, – отозвался старый рабочий. – Праздники народу нужны как воздух, от них зависит здоровье и настроение нации. Знаешь, как мы раньше весело в России праздники встречали? – задумчиво произнёс он. – Особенно, когда они к выходным примыкают.

– А завтра одинокий праздник, как раз выпал посреди недели. Как его отмечать будешь? – спросил он коллегу.

– Устрою день безделья, – ответил пожилой рабочий.

– Чё будешь делать? – не понял он.

– Ни-че-го!!!

Проспал будильник. Проспал работяга. Потом он долго-долго лежал, проснувшись, но не открывал глаза, боялся вспугнуть остатки сна. Он проснулся усталым. Сон усталость не снял. Каждая косточка ещё гудела под напряжением, как телеграфный столб. Кажется, усталость всех поколений, всей трудовой армии оккупировала тело. Мысли попали в затор, как льдины на реке весной. Они ломались, мельчали, вставали на дыбы, таяли, превращаясь в воду. Вода стремилась на свободу. Работяга вынужден был встать.

На улице солнце в зените. Жара, как в тропиках. Праздник. Он по­брился, почистил перышки, посидел, принял душ, но до конца так и не проснулся. Усталость, как болото, засасывала его назад в тёплую постель, в сон. Мысли, не доплыв до берега, тонули, перестав шевелиться. Сон усталость не расплавил.

Тело захотело есть. Выпив кофе и закусив бутербродами, он повалился на диван, глаза тихо сомкнулись. Он засопел.

Вспомнилось прошлое, молодость – интересная бурная жизнь.

Настоящее сегодня упиралось в усталость, раздавив под давлением одиночества интеллект и всякие интересы. Медвежий инстинкт зимней спячки постепенно ослаб и превратил его в шатуна. Послонявшись бесцельно из угла в угол, он сел полистать газеты, хотел написать письмо. Всё валилось из рук. Он снова прилёг.

Чтоб никто не мешал, отключил прошлое, память, телефон.

День безделья набирал обороты. Повалявшись, встал. Сварив на обед сапогетти и суп из гигиенического пакета, он сел поесть.

После сытного обеда по закону Архимеда полагается поспать. Поставив будильник на восход солнца, он, смакуя день безделья, потянулся в постели. Захрустели косточки, разгладилось лицо в зевоте. Как хорошо, что так хорошо, что можно зависнуть во времени, никуда не спешить, ничего не желать, никого не видеть, наслаждаться покоем. Замереть, как лягушка в воде, закрыть глаза и не шевелиться…

СРАВНЕНИЕ

В магазине сейчас цены в ойрах стали выше, чем были в марках, а жизнь в Германии стало хуже, чем в Союзе, но всё равно намного лучше, чем сегодня в СНГ.

ИДИОТЕНТЕСТ

– Это правда, что в России много пьют? А идиотентест там есть? – спросил нашего местный немец, товарищ по несчастью.

– Пьют не больше, чем здесь. Просто там климат холоднее, поэтому и напитки крепче, – ответил наш.

– Но крепкие напитки дорого стоят, а получают они мало, – не унимался местный.

– А там водку не покупают, её сами делают, – пошутил наш.

– Самогон варят? – удивился немец.

– Самогон-это вчерашний день! Сейчас там такой дешёвый порошок есть. Раньше он засекречен был, из него ракетное топливо делали, а сегодня всё продаётся. Насыпаешь чайную ложку в ведро с водой, размешаешь хорошо – и сорокаградусная водка готова. Побольше насыпаешь, спирт получается, но главное от неё голова не болит, запаха нет. Пей, сколько хочешь. Утром, как огурчик. Там многие вместо бензина машины спиртом заправляют и ездят. Дёшево и сердито!

– Правда? Достань мне такого порошка!

– Так ведь вам пить нельзя? А права ещё долго не получишь, – сказал наш.

– Это почему? – удивился местный.

– Дебил, тест не пройдёшь, – ответил наш.

ПУШКИН

На рабочей паузе читал я в русской газете с шикарным большим портретом статью «Наш Пушкин».

– Кто это? – полюбопытствовал коллега – местный немец.

– А ты не знаешь? – удивился я.

– Толстой? – попробовал отгадать немец, делая ударение на первый слог.

– Александр ПУШКИН! Великий русский поэт!

– Пушкин? Не знаю. Водка ПУШКИН знаю! ХОРОШАЯ!!!

– Кого из великих Русских ты вообще знаешь? – спросил я.

– Горбачёв! Ельцин! Путинка! Коньяк Наполеон.

БЕСЦЕННЫЙ

– Вы по профессии кто? – спросил новенький.

– Экономист, – ответил земляк.

– Да вам же цены нет! – ахнул новенький.

– В России действительно не было, да и тут нет! – с тоской ответил земляк.

ПЛЮС-МИНУС

– Не понимаю, как это люди умеют жить? Смеются счастливо и много. Дома строят. Дети у них благодарные. А у меня – пустота и проблемы. Конто всегда за минусом, – возмущался Гера, раскрыв на обед термосок со свежими пахучими пирожками.

– У меня вся жизнь за минусом! – ответил Ролан, жуя всухомятку хлеб.

– Вот выйдем на пенсию, тогда и поживём без проблем в своё удовольствие, – размечтался Гера.

– В доме для престарелых, на всё готовом! – подхватил Ролан.

– Или на том свете? – вывернул идею Гера. – А там с плюсом или с минусом будем? Опять вопрос?

СВОБОДА

На обеденный перерыв собираются рабочие фирмы в большом, светлом бытовом помещении, рассчитанном на 80 человек. Быстро помыв руки, присев за столы, каждый жуёт свои припасы, переговариваясь, как в Вавилоне, на многих языках мира. На улице сквозь большие витрины окон видны озябшие машины, покрытые белым инеем. Всюду сверкает просыпанное серебро. Солнышко старается всех отогреть, но мороз без боя не сдается. За окном борьба, пространство и свобода! В комнате светло, тепло, уютно. Люди наслаждаются обедом.

Вдруг в открытую дверь вместе с вошедшим влетела птичка и, увидев столько людей, заметалась по комнате. Она испуганно летала над головами из угла в угол, изредка садясь на светильники передохнуть. Народ всполошился и любовался её нарядом и перелётами. Птичка была яркая, красивая, размером с воробья. Грудка жёлтая, глазки махонькие, озорные, ножки с хвостик яблока, вся такая нарядная и независимая. Кто-то опознал – синичка.

Птичка поняла, что попала в заключение, рвалась на свободу, но не находила выхода. Кто-то из рабочих предложил открыть окно, сидящие у окна встали, открыли огромную раму, холодный воздух влетел в помещение и обжёг всех морозом. Люди замахали руками, стали подкидывать шапки, пугая птичку, которая металась в противоположном от окна углу и, наконец, она сообразила, то ли холод почувствовала, то ли увидала, откуда идёт свет. Она решилась. Резко изменив курс полёта, ринулась на свободу в окно, но не в открытое, а рядом, в ещё большее, но закрытое. Со всей скорости стукнулась головой, всем телом в прозрачное невидимое стекло и замертво упала на стол обедающих.

Гвалт стих, наступила мёртвая тишина, минута молчания. Было жаль Божье создание, эту бойкую красавицу, которая секунду назад владела лучшими чувствами всех присутствующих. Хотели, как лучше, а вышло, как всегда.

Человек встал, нежно зажал птичку в кулаке и в гробовой тишине направился к открытому окну, положил птичку снаружи на подоконник. Окно закрыли. Ветер шевелил её пёрышки, но синичка не двигалась. Люди скорбно молчали и смотрели на неё сквозь оконное стекло. Что такое любовь и свобода, знают те, кто готов за неё умереть.

Пауза кончилась, все разошлись по рабочим местам, но почему-то часто, по очереди, бегали в туалет, чтобы пройти мимо окна и взглянуть на синичку.

– Лежит, – сообщали они, вернувшись. Рабочие беспомощно пожимали плечами. Прошло часа два.

– Улетела! Ожила и улетела! – Радостно сообщал всем приятную новость влетевший в цех возбуждённый молодой человек.

– Сначала она встала на ноги и упиралась на хвостик, долго так очумело сидела, затем глазки её ожили, она вспорхнула и улетела на свободу. Если ты никому ни слуга, ни хозяин, счастлив ты и воистину духом высок.

PS: Птичка, птичка невеличка, это я или синичка? Вот и я бываю уверен, что принял в жизни правильное решение и как долго, потом разочаровавшись, оживаю.

ИСТИННЫЕ НЕМЦЫ

В соавторстве с Георгом Гаабом

На паузу и на обед все работники собираются отдыхать в бытовку, садятся за маленькие столы друг против друга, как в железнодорожном вагоне. Каждый достаёт свою провизию и жуёт, что Бог послал или жена приготовила. Коллеги с любопытством глядят в свёрточки соседей. Турок Мустафа сидит напротив Мачо, грека по кличке «Засушенный Геракл».

– Шайс арбайт! – тяжёло вздыхая, говорит потный грек.

– Дойчланд капут! – соглашается турок.

– Ду унгефер кайн урлауб? – спрашивает грек.

– Кайн гельд, – отвечает Мустафа и смотрит греку в рот.

Грек с удовольствием уплетает своё национальное блюдо.

– О! Дайне фрау гут есен! – с завистью говорит Мустафа.

– Дайне фрау нихь? – удивляется грек.

Турок отрицательно качает головой.

– Мустафа, ду проблеме хабен? – не унимается грек.

– Найн.

– Ду дайне фрау нихь гут шлафен? – интересуется подробностями Мачо.

Турок утвердительно кивает головой.

– Варум ду них есен? Ду кранк? – прилипает грек.

– Их них кранк, Ихь нихь есен, – отмахивается Мустафа.

– Варум ду нихь есен? Ду безухен цанарцт? – выпытывает его засушенный Геракл.

– Ихь рамадан, – признаётся турок.

– Ду нихь есен? Нихь тринкен? Нихь чики-чики махен? Ду рамадан? – уточняет грек.

– Ихь дурфен есен, нур вен дункел, – разъясняет турок.

– Ду хойте нох вартен дункел? Аллах дан них зеен? – интересуется Мачо.

Мустафа кивает головой.

– Ихь ферштеен. Ду алес махен ин дункел?

Мустафа кивает головой.

– Ду фирма цап-царап, фломарк форкауфен, гельд махен, урлаб? – неожиданно сделал выводы грек.

У Мустафы челюсть отвисла: «Э! Э! Э! грозно повысил он голос и погрозил пальцем, – Бала! Бала!»

– О кей! О кей! Ихь нихь бейзе, – попятился Мачо.

– Ду луфт пумпе пункт Д Е, – сказал недовольный турок, встал и пошёл жаловаться к своим рамаданцам.

PS: Великий немецкий язык. И на нём разговаривал Гёте.

ТЫ КУДА?

– Ви гейтс? – спросил при встрече сосед соседа.

– На работу! – ответил сосед.

– Я тебя спросил, как дела? – перешёл он на русский язык.

– «Гей» – это же «иди»? Я думал, ты меня спросил, куда я иду? – уверенный в своей правоте, ответил сосед. – Вот я и отвечаю: на работу!

МНОГОЖЕНЕЦ

– Это правда, что мужчине в Турции разрешается иметь много жён? – спросил старого турка молодой немец.

– Правда! Четыре жены можешь иметь, но сейчас это уже редкость. За всю жизнь я только однажды видел такого мужчину. Он был очень богатый! 

Миллионер! Простой человек это себе позволить не может, – вздохнул пожилой турок.

– В Германии проще, – рассудил молодой. – У нашего канцлера уже четвёртая жена. Здесь каждую неделю можешь женщину менять. Для этого необязательно быть миллионером. Главное, чтобы здоровье было.

– Главное, чтобы законно. Иначе – грех! – возразил старик.

– Законно! Это только канцлеру по карману.

– Расписаться стоит 40 евро, и весь день занят, а развод в суде длится 10 минут, а стоит от 4000 евро.

ГАЗЕТА

Газет много, а читать нечего! Не знаю, что мне нравится?

Для меня почти ничего нет. Все делают деньги, а я плачу и меня дуют.

Газет много. Наши, не наши. Полгазеты – мюль пост.

Чтобы что-то вырезать и сохранить – нет!

Реклама не нравится. То голубые свои телефоны печатают. То проститутки мои деньги хотят. То гадалки всякие ясновидящие, колдуны-шаманы. То драчки 

попугаев, друг друга поливают, а мне это зачем?! Вы мне подскажите, как быть? Газета – это коллективный вождь. Объединяющая сила, а силы нет. 

Литературы настоящей нет.

Что в культурном мире происходит – неизвестно. Новостей науки и техники нет. Куда идти, к чему стремиться – непонятно.

Как живёт сегодня наш обычный современник – тайна.

Либо всё из прошлого, либо всё о преуспевающих, а обо мне ничего нет! А именно я есть герой нашего времени, а может, его жертва!?

УПРАВЛЕНИЕ

Управляют не управленцы, а условия. При хорошей технологии, работа сама управляет производственным процессом. Шеф может лежать на берегу океана, а фирма будет работать, как часы. Старый начальник цеха отсутствовал целый квартал. Временно исполнять его обязанности назначили молодого. Новая метла по-новому метет, и новый шеф завёл свои порядки. Работа стала устойчивой и спокойной, и он редко показывался на глаза. К хорошему привыкают быстро, а время бежит ещё быстрей. Вернулся старый шеф со старыми привычками. Он по­стоянно торчал в цехе, создавал нервозность, показывал свою власть. Он всех останавливал, всё контролировал, за всеми следил, всем давал ЦУ, всё усложнял и всем быстро надоел. Раньше не знали, что можно работать проще и спокойнее, а теперь просто невозможно работать так, как раньше.

РАЦУХА

– Да я в России был заслуженный рационализатор. В год по сорок рацпредложений подавал, да только потухла со временем охота! – обиженно оправдывался Виктор. – Пока придумаешь, пока оформишь все бумаги, пока изготовишь опытный образец, пока пробьешь руковод­ство, пока всё внедришь – поседеешь. В результате премия – червонец, зато потратил целую зарплату. Экономический эффект обязательно замылят, если в соавторы полконторы не возьмёшь. Подёргался, подёргался я и остыл. Оно мне надо?

– Вот в Германии, там всё по-другому! Мне свояк говорил, когда я у него в гостях был. В Германии всё просто и приятно. Работал свояк тогда на штамповочном станке. Деталь кладёшь в гнездо. Педаль нажимаешь. Шлёп! Отштамповал. Деталь вынимаешь и в ящик. И так весь день, всю неделю. Всю жизнь. Свояк взял от скуки и придумал рационализаторское предложение. Сам из подсобного материала на скорую руку небольшие детальки сделал. Фигурную шайбочку и тяги к ней. Вставил в станок, и всё пошло, как по маслу. Готовые детали сами из гнезда в ящик выпрыгивают, как гильзы из «Калашникова». Сидит свояк посмеивается, а станок сам работает, полуавтоматом стал. Шеф прибежал, увидел, удивился, что парень из России, а в технике лучше их разбирается. Хозяин сразу всё понял, хвалил свояка и больше него радовался рацпредложению. Ему-то прямая выгода! Полфирмы набежало тогда на русское чудо посмотреть

Утром свояк на работу пришёл, смотрит, а его детальки уже сделаны специалистами, покрашены, как заводские выглядят. Шеф с утра к свояку пришёл, руку жмёт, поздравляет и вручил конверт толстенький, а в конверте благодарность, на хорошую подержанную машину вполне хватит.

Все довольны, все смеются.

– Теперь я сам в Германии и в сказки больше не верю. Решил и я по своей наивности на конвейере простой концевой выключатель с реле времени внедрить, чтобы конвейер вхолостую не работал, а только под нагрузкой. Чтобы автоматически сам выключался и сам включался. Шум исчезнет, здоровье сохранится, электроэнергию сбережём, износ деталей понизится, ресурс агрегата повысится, много ещё чего полезного от этого выключателя перечислить можно. Фирма большая. Мне три недели бланки искали, надоело напоминать. Саму идею до конца так и не дослушали. Оформил, сдал рацпредложение, и ждать устал. Потом сам забыл. Через пару месяцев сказали, что ничего нельзя менять без разрешения фирмы – изготовителя конвейера. Техника дорогая, сложная, если что-то в конструкции изменить, то теряется на него гарантия. А где этот изготовитель и как его достать? Оно мне надо?

ОМАРЫ

Краткость сестра таланта. А кто мать? Кто отец?

Нахальство второе счастье, а что первое?

Захватывающая статья обрывалась в самом интересном месте, на самом захватывающем предложении:

– Ты никогда не узнаешь, что это омары!

– Омары? – подумал почемучка, а что это такое омары? Разыгралось любопытство. Вопрос стал мучить его, он выбросил обрывок газеты, встал, привёл себя в порядок и пошёл спросить.

– Что такое омары? – спросил он первого попавшегося коллегу, который стоял с другими курильщиками.

– Ома, это одна бабушка, а Омары – много! – не моргнув глазом, сказал чёрный коллега на полунемецком языке.

– Да ты что? – возмутился его товарищ. – Омары – это медуза такая, большая и вкусная!

– Что ты болтаешь? Медузы вообще несъедобные и, даже наоборот, они очень, очень ядовитые. Омары – это не медузы. Омары – это такая чёрно-белая 

порода свиней.

– Ну, ты сказанул! Свиньи! Омары – это морское животное, – вступил в дискуссию бывший хохол.

– Нет! Это народец такой на югах – малоизученный. Они в горах живут племенами и ночуют на деревьях.

– Да бросьте, ребята, рыба это! Спросите любого рыбака, он скажет.

– И вовсе не рыба, – вмешалась женщина. – Омары это сны! Кошмары, это когда снятся ужастики, а омары радостные сны, светлые, приятные! – она изошлась в истоме, вспоминая прошлое.

– Омар – это имя, – вставил турок.

– Точно! – ожил старый лысый перс.

– Омар Хайям – персидский философ и поэт. Ещё есть Омар ибн Аби Рабиа-персидский поэт любовной лирики. Потом был такой Омар-сподвижник Мухаммеда, он ввёл мусульманское летоисчисление. Омары – это его люди!

– Да бросьте вы! Комары знаешь? Так вот омары это их личинки!

– Вовсе нет! Омары – это кальмары. Только кальмары – это муж­ские особи, а омары – их женщины.

– Спросите кубинца, он на морском сейнере рыбаком был, должен знать.

Вопрос перевели на испанский язык. Кубинец оживился.

– Омары – это семейство морских беспозвоночных, отряд десятиногих ракообразных, внешне они похожи на речных раков. Всего их 36 видов, некоторые весом бывают до 15 кг, ценятся из-за мяса.

– У меня ещё вопрос, – оживился почемучка. – Чем замеряется вязкость? Нет, лучше попроще. Смотрели кино «Мимино?» Там ещё по блату его в гостиницу устроили, как участника симпозиума эндокринологов.

– Что такое эндокринолог?

– Эндокринолог?! – это врачебная специализация. Врач по трупам, не моргнув глазом, ответил всезнайка.

– Да что ты говоришь, эндокринолог – это…

ДОМОХОЗЯЙКА

– Что бы сегодня приготовить? – задумчиво произнёс местный немец, жуя свой завтрак.

– Ты одинокий? – спросил его переселенец.

– Нет! У меня есть фройндин. Молодая! Красивая!

– Сегодня твоя очередь на кухне? – ещё больше удивился переселенец.

– Я всегда готовлю! – просто отреагировал он. – Понимаешь! Она сильно занятая. С работы приходит после меня. Иногда задерживается. Она – секретарша в имобилиен фирме. Зарабатывает хорошо, я тысячу, она три. Вот она меня и терпит. Говорит, пока я работаю, она меня прокормит. Мне варить не тяжело.

Вот бельё гладить я не люблю, – махнул он рукой.

СТУДЕНТЫ

На период отпусков на фирме появились студенты. Дети начальников, их друзей и случайные ребята. Вымотавшись в конце первого дня, они устало возмущались вслух.

– Ни видер! Зольхе арбайт! Ни видер! – и зло сплёвывали на пол.

– Слыхал! – смеялись русаки. – Мы рады, что работа есть, про дипломы свои давно забыли, а молодёжь плюется, – удивлялись мужики. – Они думают, что вся жизнь пройдёт в праздниках, на дискотеках, со стаканом в одной руке с сигаретой в другой, а жизнь – она такая, она: может и мордой в дерьмо!

ПРАВДА

– Это правда, что вы в России в авиации работали? – спросил молодой парнишка седого рабочего.

– Правда!

– А правда, что ваш напарник тоже начальником был?

– Правда!

– Значит, у вас обоих образование высшее? Правда?

– Правда!

– Эти, – показал он рукой на хохочущую толпу, – большинство читать не умеют, даже по-своему, а в России все грамотные были. Ведь правда?

– Правда!

– А правда, что в последнее время немцев в России простые люди уважали?

– Правда! А зачем тебе это? – задал он встречный вопрос.

– Да турки, как урки пристают, о нас спрашивают. Я им объясняю, что в России мы не хуже, чем здесь жили. Не верят. Они думают, что мы там на деревьях сидели, электричества не видели. Я им говорю, что это неправда!

– Правда! Многие в последнее время там жили хорошо! Счастливо и богато. Машины имели, не все конечно, но многие. Дома соб­ственные, дачи. Работу престижную. Турки и слова такого не слыхали – престиж, – а судят. «Если вы там так хорошо жили, – говорят, – зачем в Германию приехали? Здесь для вас не то, что престижной, вообще работы нет, в социалке на нашей шее сидите!» «Судьба!» – отвечаю, но чувствую, что это неправда! Правда?

– А что бы вы им сказали? – спросил парнишка.

– Думаю, сынок, причин у нас много, плюс у каждого своя. Человека в дорогу гонит нужда, мечта, свобода и тоска. Мы-то из неволи в Отечество вернулись. Из чужбины домой. Ты их спроси, знают ли они, что такое Родина? Вот они почему со своей Родины на чужбину убежали и ещё нам такие вопросы задают? То, что мы сейчас имеем, – у них ещё впереди. История развивается по спирали. Например, если в будущем на евро здесь купить нечего будет или нацисты к власти придут, тогда они добровольно здесь в лагерях останутся или домой поедут? И как их там свои встретят? Всякое может быть. Правда?

НАИВНЫЙ ВОПРОС

– Зачем вы сюда приехали? – Каждый земляк слышал этот вопрос.

Сначала мы обижались. Отводили глаза, и как бы оправдываясь, длинно отвечали. Теперь иначе, и многие задают этот вопрос друг другу и сами себе.

– Ты зачем в Германию приехал? – спрашиваю я в лоб, шутя, каждого земляка. Ответы разные, как люди.

– Германию предки покинули от нужды, это точно! – сказали старики. – А мы из России уехали от обиды за издевательства. Вернулись из беспредела в гарантию.

Ещё бабушка говорила:

– Настанет время и все вернутся на свою Родину. Мы помнили и долго ждали. Для нас настало это время! Мы домой вернулись! Приехали в родное Отечество!

– Мне лично надоело глядеть на грязь, неблагоустройство, захотелось чистоты, – ответила женщина.

– Я тогда думал, пускай я буду самым бедным, но глаза мои будут смотреть на красоту, хотя и чужую, – сказал мужчина.

– А ты зачем в Германию приехал? – повторился вопрос в другом месте.

– Я тогда так думал, работаю, работаю и ничего не имею, а в Германии даже безработные на машинах ездят! Я тоже хочу! Вот всё исполнилось! – развёл руками толстяк.

– Мне нравиться, что в Германии медицина сильная, – ответила старуха. – Боль снимут, хоть умрешь как человек. А в России в больнице люди сутками от боли корчатся, и никто не поможет. Нечем!

– Мне, например, надоело оскорбления терпеть, на пьянь смотреть и матерщину слушать. Уши пухли. Здесь всё вежливо! – ответила бывшая учительница.

– Дети очень хотели, пришлось уступить, – просто ответила мать.

– Меня жена привезла. Согласился, чтоб избежать развода, – сказал чей-то муж.

– Дети захотели, я послушалась, – сказала, вздохнув, женщина. – Наверное, зря…

– Мы тоже ради детей проехали, – дружно ответили молодые ещё супруги.

– Нас и не спрашивали, привезли и всё! – сказали их дети.

– У нас вся родня уехала и мы с ними, – сказали муж и жена.

– Все вокруг поехали, и я тоже, – ответил крепыш.

– За деньгами поехали и порядком, – вставил мужчина в рабочей робе. – Разве плохо?

– Почему-почему… Потому, что дурак был! Вот почему! – ответил безработный.

– А х… его знает, почему, – сплюнул другой.

– Как зачем приехали? Чтобы жить! Дом построить! – уверенно ответили молодожёны.

– А потом? – задал я следующий вопрос.

ИМЕНИНЫ

– А у меня завтра день рождения! – сказала землячка своим коллегам перед самым концом рабочего дня.

– О!!! Поздравляю! – откликнулся напарник, – и сколько стукнуло?

– Семнадцать! – кокетливо улыбнулась женщина, пряча седину под косынку.

На другое утро напарник пришёл чуть раньше, принёс с собой хорошую книгу замечательных стихов молодой современной поэтессы, написал тёплые, горячие слова к юбилею. Затем передал книгу землякам по кругу. Прочитав предыдущее пожелание, каждый старался написать ещё лучше, ещё душевнее. 

Вскоре все пустые белые странички в книге были исписаны. Подходили любопытные, спрашивали:

– Что это вы тут такое пишите?

– У Луизы юбилей. Чтоб человеку приятно было, надолго запомнилось, мы ей добрые слова пишем! У нас в России всегда так делали, – объяснили им, и они тоже писали пожелания каждый на своём языке и ставили подпись. Под каждой росписью напарник писал их фамилии по-русски, разборчиво, печатными буквами.

Когда все поставили свои автографы, и даже начальство, которое нечаянно оказалось в бытовке, пришла именинница. Воздух уже был пропитан праздником, зал разогрет событием. Первый попавшийся рабочий схватил её за руку, долго тряс и изливал самые тёплые пожелания. Именинница испуганно отпрянула, потом прислушалась, потом, придя в себя от нежданного внимания, покрылась румянцем, заулыбалась и стала сконфуженной молодицей, как в семнадцать лет. Люди подходили и трясли, и трясли, и трясли ей руку. Женщины обнимали и даже чмокали в щёчку. Затем дети разных народов дружно спели: «Хеппи бев дей ту ю! Хеппи бев дей ту ю!»

Вконец расчувствовавшаяся именинница пустила счастливую слезу, а рабочий интернационал стал вдруг одной семьёй. Раскрылось, обнажилось в каждом что-то необыкновенно хорошее, доброе, братское, нежное. Раннее солнце запоздало выглянуло из-за горизонта, и стало торжественно светло на душе и в природе. Прозвенел звонок, и пролетарии, как дети, веселой гурьбой повалили в цех.

– А про мой день рождения на прошлой неделе никто и не вспомнил! – с сожаленьем вздохнула в толпе молоденькая итальянка, семеня рядом с шефом.

– А в России именинников в день рождения ещё и домой отпускали, – схитрил коллега. Шеф покраснел под вопросительными взглядами многих рабочих.

– Германия не такая богатая, как Россия, чтобы на весь день именинников отпускать, – сказал он. – Ну ладно, в виде исключения, пусть идёт домой, но после обеда.

Все захлопали в ладоши. Во время работы каждый старался предложить другим свою помощь. Явление в будни чрезвычайно редкое. На первой паузе именинница выставила огромную посудину с виноградом, рядом выложила целую кучу пирожков, пряников, большую вязанку русских сушек и долгоиграющую карамель.

– Поделись конфеткою своей, и она ещё не раз к тебе вернётся, – пропел напарник известную детскую песенку.

– И тогда наверняка вдруг запляшут облака, и кузнечик запиликает на скрипке. С голубого ручейка начинается река, ну а дружба начинается с улыбки! – подхватили женщины-землячки, взявшись за руки. Разноцветные люди улыбались, дружески шутили и оказывали всяческое внимание юбилярше. Все весело подходили, угощались невиданным заморским чудом. В центре внимания именинница: она была счастлива и беспечна, как в семнадцать лет.

ЛЕЧЕНЬЕ

Виктор тяжело зарабатывал, простудился и почувствовал себя плохо.

Пошёл к врачу. Заплатил десять ойро за визит, ещё на тридцать ойро врач выписал лекарства. Виктор почувствовал себя очень плохо!

ГАЙМОРИТ

– Не сиди на железе! Гайморит заработаешь! – сказал пожилой рабочий молодому.

– А что это такоё? – удивился молодой и встал.

– Ты что не знаешь, что такое гайморит? – хитро улыбнулся пожилой.

– Не знаю! – твёрдо ответил новенький.

– Подрастешь, узнаешь! – заумничал лысый и ушёл.

Новенький подошёл к другому коллеге и спросил:

– Что такое гайморит?

– Не знаю! – пожал плечами тот. – Я в медицине ни бум-бум!

Заинтересованный новенький подошёл к женщине.

– Вы не знаете, что такое гайморит? – спросил он.

– Может, геморрой? – переспросила та.

– Нет!

– Может тогда гастрит? Гепатит? Гипертонит? – вспоминала коллега.

– Нет! Я точно слышал: гайморит!

– Тогда не знаю, – пожала плечами та. – В связи с чем тебе это сказали?

– Я сидел на железе, а лысый проходил мимо и сказал: «Не сиди на железе! Гайморит заработаешь». Что такое гайморит?

– Не знаю! – пожала плечами женщина и пошла к подруге наводить справки.

– Ну что, узнал? – заинтересованно спросил коллега, когда молодой рабочий проходил мимо него.

– Никто не знает! – ответил молодой.

– А я узнал! – ответил он. – Это внутреннее заболевание из серии Гаймароя. Попугайная болезнь, что-то с попкой связано. Ты для гарантии лучше Сашку спроси, у него жена медик. Она должна знать. Мы тут уже все друг друга расспросили. Никто не знает!

На другой день, увидав лысого, новенький подошёл к нему.

– Про какую болезнь ты мне вчера сказал? – напористо спросил он.

– Гайморит! – уверенно ответил пожилой.

– А что это такое? – не отставал новенький.

– Когда сидеть не сможешь, тогда узнаешь! – выкручивался пожилой.

– Сам ты «гайморит»! Это называется геморрой! А гайморит, это когда ухо-горло-нос заклинит, понял? Весь день вчера всем цехом твою загадку разгадывали, еле истину выяснили!

НОЧЬ

Сегодня ночь была так коротка, только заснул, и тут же зазвонил будильник.

ДАЧНИКИ

В конце недели дачники собрались на своих участках. Запахло дымком, жареным мясом, специями. Поздние переселенцы в Германии отличаются особым обилием застолья и образцовым порядком в доме и на грядках огорода. Местные довольствовуются тем, что стригут во дворе травку. Когда солнышко ушло на покой, работа закончилась, и пришёл настоящий аппетит. Жена накрыла стол: малосольные огурчики, свежие помидоры, редиска, перец, салат, жаркое. Виктор по-хозяйски пригласил к себе проходящего мимо местного соседа, тот охотно заглянул. Пропустили по рюмочке, закусили, повторили, появилась соседская жена, Вскоре за столом сидела вся местная округа. В гости их дважды звать не надо. Некоторые прихватили своё горючее и закуску, но своё наливали только себе, не предлагая другим, как наши. Дружба дружбой, а кошелёк врозь. Несмотря на разность менталитета, вскоре хорошо стало всем. Виктор раздухарился и достал аккордеон, затянул народную немецкую песню. Местные открыли рты от изумления. На просьбу Виктора подпеть, оказалось, никто не знает слов. Виктор запел другую песню, но тоже в полном одиночестве, третью, четвёртую – гробовое молчание.

– Что вы молчите? – подколол Виктор. – Пора вам интегрироваться! Песни своих предков надо знать наизусть!

Перебрав почти весь свой песенный репертуар, Виктор, наконец-то, попал на знакомую всем песню. Весёлый хор дружно подхватил:

«О Сусанна цукер зюсе Анна, ист дас лебен нох зо шейн!

О Сусанна цукер зюсе Анна, ист дас лебен нох зо шейн!»

ОДИНОКАЯ ГАРМОНЬ

Скулит душа, чешется сердце, так охота вечером по Германии с гармошкой пройти, сыграть, что-нибудь родное, задушевное да чтоб девчата подпевали. Соловьи, бывало, замолкали от их голосов. Заслушивались. У нас в деревне все умели на чём-то играть: на баяне, на гитаре, на балалайке, на губной гармошке, даже на столовых ложках. А уж голоса были!!! Песни до утра пели, да песни были по сто куплетов, а кто знает сейчас целиком хоть одну песню? Кусочки от припевов, да и то по бумажке? Караоке придумали, а на гармошке сыграть никто не может, что-то очень важное исчезло из нашей жизни, хотя комфорта сейчас, конечно, больше, но общения-то нет! Всё по телефону, через Интернет, да по-быстрому, всё деньги стоит. Чуть стемнеет, у нас, бывало, все на улицу вывалят, все нарядные, гуляют, общаются. Всё вокруг цветёт! Воздух вечерний дымком пропитан от костров огородных, от запаха голова кружится, как от вина. Гармошка всю ночь в любви объясняется.

А тут все по домам сидят, деревня мёртвая и в ней мёртвые души, да сытые животы. Дальше порога не пускают, дальше своего носа не видят, все хотят «майне руе» иметь. Желаний нет, смысл жизни уже никто не ищет, мечтать разучились, будущее в тумане, сплошное обувательство. Правительство не знает, что делать, а народ и вовсе заблудился. Нет, надо взять гармошку и пройти по Германии, пора будить её для одухотворённой жизни. Засиделись все.

Местные думают, мы из тайги приехали, из леса дремучего: а нам кажется, что мы из будущего сюда вернулись в какое-то буржуазное прошлое. Из активной общественной жизни в бездуховность одиночества. Культура на западе давно бурьяном заросла, только богачи галстук носят, да брюки глаженные, и то не все, а только меньшевики, меньшинство их, на большинстве мятые футболки – джинсовое шмотьё. Там, в будущем, у человека всё должно быть прекрасно: и душа, и мысли, и одежда! Чего только у нас не было, и детство, и детские сады, и ясельки, и школы, и организации детские, и цели светлые, дворцы пионеров, в них кружки разные для умелых рук, летом спортивно-трудовые лагеря, костры, дружба, конкурсы, игры спортивные, «Зарницы». Общались везде, даже в очередях. Люди улыбались, помогали друг другу, «ты мне, я тебе», все были нужны друг другу, берегли связи, уважали старших. Радовались по мелочам, веселились по праздникам, да не в одиночку дома, а все вместе на улице, на площадях; музыка, в праздники на всю мощь гремела, песни пелись, танцевали, кругом цветы, флаги, концерты, а как стемнеет, тут и там гармошка слышалась, то молодёжь гулять вышла. Дело-то молодое!

Что ж ты ходишь, гармонь, одиноко? Что ж ты девушкам спать не даёшь? Эта одинокая гармонь и сейчас мне уснуть не даёт, ходит под моими окнами, бередит душу, слезу вышибает. Слова песенные как молитву до утра шепчу. Жаль, гармонь эта лишь мне слышна.

Пора будить всех, мы были в будущем, и помним ещё дорогу, поэтому мы должны быть и тут впереди. Мы – люди будущего! А будущее, оно прекрасно!!! Вон за окном опять соловьи запели. Скулит душа, чешется сердце, так охота вечером по Германии с гармошкой пройти…

ВСЕ ДЛЯ ЖЕНЩИН

Всё для женщин, ну всё! Мужские рёбра, женская гимназия, женский труд, женотделы. Мода, тряпки, цветы, подарки, духи, помады, 8 Марта, бабье лето, женские журналы, декретные отпуска, женские консультации, специальный врач, циклы, прокладки, и даже мы, мужики. Всё для женщин, ну всё! А у некоторых мужиков даже женщин нет, зато им не надо быть в курсе всех этих женских дел. Они живут своей суровой мужской жизнью.

ШУТКА

– У меня для тебя есть неприятная новость! – вернувшись с новогодней елки, сказал жене муж.

– С детьми что-нибудь случилось? – покрывшись холодным потом, испуганно спросила жена.

– Нет! С детьми всё хорошо! – спокойно ответил он.

– Ты машину разбил? – всплеснула она руками.

– Машина целая! – показал муж на окно. – Новость неприятная, но лучше, если об этом ты узнаешь от меня, – серьёзно продолжил он.

– А‑а-а!!! – бессильно опустилась жена на стул. – Ты мне изменил???

– Да нет же! Нет! Я тебя очень люблю! – успокоил её муж.

– Тогда говори! В чём дело? – измученно изрекла жена.

– Ты знаешь? Оказывается, на самом деле Деда Мороза нет! – весело сказал муж и рассмеялся.

– Дурачина! – фыркнула жена. – Ты меня со своей новостью чуть в гроб не загнал, – сказала она с дрожью в голосе и расплакалась.

– Это же шутка! Детская! Меня на утреннике тоже разыграли! – выкручивался из положения муж.

– Ты у меня до сих пор ребенок, хотя и большой! Всё детские шуточки на уме! – улыбнулась жена и устало закрыла глаза.

КОЛЕСА

Туристский фестиваль в самом разгаре. Костры горят, гитары звенят, песни вместе с искрами в ночное небо улетают. Мы сидим у костра, поём. Вдруг подходит компания молодых людей и спрашивают меня:

– У Вас колёса есть?

«Ну, – думаю, свозить куда-то надо».

– Есть, – говорю.

– Сколько? – спрашивают они.

«Вот чудаки», – думаю.

– Комплект, – отвечаю, – четыре колеса и запаска.

– Продай! – пристали они.

– Как это? – не понял я.

– Ну, продай! Надо очень! – не отстают они.

«Зачем им ночью приспичило колёса покупать?» – недоумевал я.

– Да не собирался я их продавать. Себе нужны, – отвечаю. – Хорошие ещё, недавно только поменял на летние.

– Вы про чё? – спросили они.

– А вы про чё? – задал я встречный вопрос

– Темнота! – махнули они на меня рукой и пошли дальше.

«Сами с ушами, – подумал я. – Машины у них нет, а колёса тогда зачем?»

ФИНИШ

По цеху ветерком прокатилось какое-то волнение, прошла испуганная волна, люди сникли, потухли. Какая-то неуловимая тревога зависла в воздухе. 

Призрак ходит по Европе, страх, что будет завтра?!

– Что? Что случилось? Почему сникли? Чего все носы повесили? – спрашивали друг друга коллеги.

– А вы что не слышали? Генку уволили! – сказал старый рабочий.

– Как уволили? Договор не продлили? – переспросили его.

– Получается так! Луиза вон тоже расстроенная вся. Всего 12 человек выкинули, – продолжил рабочий.

– Для такой фирмы это совсем немного! – равнодушно сказал тот, кому уже дали «фест».

– Для фирмы, в общем, немного, а для каждого в отдельности выше крыши получается. Перелом судьбы, – огрызнулся рабочий.

– Мы все понравиться хотели, работали на износ, сверхурочно, попу драли, старались. Такую нагрузку, такой темп каждый день трудно выдержать. Всё на нервах. Больные на работу шли, а не оценили; всех под одну метёлку попёрли. За хорошую работу здесь в лучшем случае именной метлой наградят. Здесь жизнь, как в курятнике: тот, кто сидит сверху, стучит на тех, кто внизу. Кто сверху, тот и пан. Каждый старается подсечь. Закон – тайга, хозяин – барин. Не от закона, а от симпатии шефа всё зависит. Ты хоть золотой будешь, а всё равно вылетишь. Не дай Бог снова за воротами оказаться, а там уже 4,5 миллиона лишних людей.

Я это не раз пережил. Такое состояние, как будто жизнь оборвалась…

– Это точно! – подхватил другой рабочий. – Столько проблем сразу навалится, бумаг и бюрократов Я с ними повоевал. К своему почтовому ящику уже подходить боялся. Как-нибудь соберусь и напишу книгу, называться будет «МАЙН КАМПФ геген дойче бюрократи».

– Вот за что последний социализм ценю, который с человеческим лицом, – сказала Луиза. – То это за то, что в Союзе у всех работа была. Работу можно было выбирать. Да и с каким настроением на работу шли! Как в песне поётся: «На работу, как на праздник!» Ни один строй в истории не может похвастаться такими показателями. Человека уволить было самым трудным делом. Сама в месткоме заседала. Профсоюзный бог со своей свитой никого в обиду не давал, и общественность на поруки брала. Нянчились, считались с обстоятельствами, с семейным положением. А здесь каждый сам за себя, все, как мыши, тихие, пискнуть боятся, а то будешь за воротами следующий!

– Вот именно! – сказал старый рабочий. – Политики что-то новое, толковое придумать не могут, могут только беззащитных социальщиков прижать. Стригут и урезают подачку, а о своих доходах скромно молчат, а потом с грохотом слетают с тёплых мест.

Горят, как шведы, и всё из-за больших денег, которых им тоже не хватает. Бороться надо за мораль, за страну в целом, она идёт ко дну. Экономика валится, как снежная лавина. Скоро все с протянутой рукой в социалке стоять будут.

– Так что, ребятки, бегите с утра в Арбайтсамт на учёт вставать, – предложил старый рабочий.

– А что толку, там уже давно работу не предлагают, только безработные платят да ловят, за что бы «шперу» наложить. Арбайтсамт – это ведь рынок труда, а он от своих прямых обязанностей самоустранился. Представь, ты пришёл на рынок, на базар, а там одни покупатели, продавцов нет, выбора нет, купить нечего. Кризис! Арбайтсамт свою основную работу передал кадровым частным фирмам.

– Я, наверно, уже стал немецким диссидентом. Если меня уволят, – разошёлся Вольдемар, – я в кадровую фирму всё равно не пойду работать. Эти работорговцы из ляйфирмы на нас с вами себе деньги делают, а бедный работяга-как затычка в бочке. Нынче тут, завтра там. Встаешь раньше солнца, едешь на край света, целый день на себе издёвки терпишь, а в результате в кармане всё равно ничего не остаётся. Не жизнь, одно мученье.

– Это правда! Законы в Германии давно устарели, – сказал старый рабочий. – Они и поощряют работодателя к такому обращенению с людьми. Каждый принятый на работу человек должен первый месяц проработать на фирме совершенно бесплатно, за этот месяц Арбайтсамт продолжает платить ему безработные. Фирме стимул создают для текучки кадров. Уволили 12 человек и приняли новых 12, которые бесплатно проработают первый месяц, выходит один человек целый год на фирме бесплатно проработал. Фирме сплошная выгода создавать текучесть кадров. В России на субботнике один день в году бесплатно работали, и то все возмущались, а стране какая выгода была, подумать страшно, а здесь это почти норма жизни.

– Правильно! Давно пора законы менять, надо наоборот сделать, – сказала Луиза, – надо, чтобы фирма за каждого предоставленного работника выплачивала Арбайтсамту месячный оклад, а если сама со стороны без арбайтсамта кого на работу приняла, то вдвойне; а если уволили, тоже бы перечислили амту один оклад. Если одного уволили, а через день нового работника приняли, то обязать их объяснительную предоставить, причины предыдущего увольнения обосновать. Глядишь, кадровики бы стали ценить человека, уважать закон.

Завелись, зашумели правдолюбы, коммунисты б. у. Поговорили, разгорячились русаки, расстроились, а выше крыши не прыгнешь.

– Эй! Больше трёх не собираться! Шеф идёт! – крикнул водитель автопогрузчика, проезжая мимо, и все бросились врассыпную.

ЭПИЛОГ

– Ну, что делать будем? Друг по несчастью? – спросила Гену Луиза.

– Безработные мы теперь, а в нашем возрасте работу найти шансов нет. Кинули нас! Пропала надежда! Теперь через социал наш путь один. На свалку истории.

– Как-нибудь выстоим, – бодро ответил рабочий.

– Знаю я вас, мужиков! Небось, фестивалить будешь?! Сколько наших поломалось. Трудностей не выдержали. Чуть что‑в бутылку или в петлю! – 

разгорячилась Луиза.

– Да разве это трудности?! Руки ноги на месте, крыша над головой есть, а на хлеб Бог подаст, – уверенно сказал Генрих.

– Вот отцы наши сквозь смерть прошли, сквозь войну, презрение, голод. Трудармия, она в душе такие шрамы оставила, что нам и представить трудно, а у нас так царапины кровоточат. Выстоим, несмотря ни на что, непременно выстоим! У меня на всё это, подруга, лекарство есть!

– Какое? – полюбопытствовала Луиза.

– Когда мне трудно, я всегда песни пою! Например, такую: «Пока я дышать умею, пока смотреть я умею, пока я ходить умею, я буду идти вперёд!» – вполголоса запел Генрих и вошёл в тёмное чрево огромного морского контейнера.

– Это правда, что от тебя жена ушла? Из-за того, что ты работу потерял? – крикнула в темноту Луиза.

В ответ из черноты акустика вынесла новую мелодию:

– Я люблю тебя, жизнь! Я люблю тебя снова и снова!

ОПЕРЕТТА

Набегавшись по Москве, Руслан оброс сумками, пакетами и двигался уже, как навьюченный верблюд. В очередном подземном переходе он неожиданно напоролся на театральные кассы. Встреча с прекрасным! Вечером надо ещё обязательно сходить в театр, и он купил то, что ещё было в наличии.

Театр имени Пушкина. Оперетта «Фиалки Монмарта». Быть в Москве и ощутить Париж. Что может быть лучше? Опера – мать театра! «Мы оперу. Мы оперу, мы очень любим оперу. О, боже мой, какое это наслаждение! – замурлыкал Руслан, – я ещё ни разу не был в опере! Дома буду рассказывать: «Вот когда я был в Московской опере…» Это же возвышает жизнь! Драма воплощённая в музыке – опера, родилась в Италии, в средние века, в свободных академиях аристократов. Затем она переселилась в Париж, потом покорила мир. В опере поэзия стала послушной дочерью музыки! Как мне повезло!» – счастливо подумал Руслан.

На обратной стороне билета было отпечатано, как добраться до театра, остановка метро и номера автобусов. В назначенное время, сдав в гардеробную своё форменное пальто, фуражку и кучу всяких сумок, авосек и пакетов, причесавшись перед зеркалом, он прошёл в ещё пустую курительную комнату. Почистив ботинки театральными шторами, Руслан, довольный и сверкающий, прошёл в своё ложу. Театральное кресло приняло усталое тело в свои нежные бархатные объятия. Ноги гудели, душа пела! Театр! Оперетта! Опера!

Столичный храм искусств был построен в духе романтизма. Он был весь в золоте. Лепные, прекрасные обнажённые музы под потолком, не моргая, смотрели на молодого переферийца. Москвички, ещё прекраснее муз, в шуршащих вечерних платьях, занимали окружающие места. Нежные, ароматные, соблазнительные запахи витали в воздухе. Столичная возвышенность и театральность читалась на их одухотворённых лицах. Руслан держался достойно и независимо. Серебряные погоны на синей лётной форме выгодно выделяли его в публике. Москвички шептались и оглядывались.

Тихо настраивался оркестр в яме. Громкие звуки вылетали оттуда, шелестела нотная бумага, стучала дирижёрская палочка. Трижды проурчал звонок. Зазвучала музыка. Блестя серебристой чешуей, занавес вздрогнул и распахнулся. На сцене – Монмарт. Дух Парижа наполнял зал. Чудесная музыка Кальмана наполняла сердца зрителей. Жизнь парижской богемы сеяла сердечные страсти.

Что стоит ария гризетки? Цветочницы Нинон, карамболина, караболетто… Ла-ла-ла-ла! Ползала напевало её про себя. Молодые художники и поэты бурно объяснялись в любви, устраивали сцены ревности, размахивали пистолетами. Вызывали на дуэль. Перед этим они долго прощались на всякий случай с жизнью и своей любовью.

Гремел оркестр, громко трепетали медные тарелки, глаза Руслана вздрагивали и возвращались в зал. Он просыпался. Усталость брала своё. Вчера лёг поздно, то есть уже сегодня, потом встал до рассвета, пролетел пол-Европы, обегал пол-Москвы, завершил все намеченные планы, успел в театр. А ещё предстоит добраться до аэропорта за городом, потом пешочком пройтись к отелю. В лучшем случае это будет опять за полночь. Скорей бы уронить голову на подушку и забыться во сне. Тело предавало, глаза слипались, хоть спички вставляй, но Руслан боролся сам с собой. Париж гудел басами, тенорами, орал хор, но где-то за границей. Рядом интеллигентная бабушка шепотом объясняла внучке действия на сцене. Арии пелись по-французски. Руслан как умел, наслаждался звуками и растворялся в оперном искусстве…

– Молодой человек! Молодой человек! Не храпите! – возмущенно толкнула его интеллигентная бабушка.

Внучка с презрением смотрела на Руслана. Руслан очнулся. Весь зал и артисты со сцены удивлённо смотрели на него. Как будто самое важное действие сцены проходило в его кресле. Руслан тоже оглянулся и стал жадно искать сзади бессовестного храпуна, но сзади в ложе никого не было, только двери. Тогда он приветственно махнул рукой артистам, затем залу и, улыбнувшись, слегка поклонился и прижал руки к своему сердцу. Накрашенные дамы с высокими причёсками, из «царского ложа» с иронией покачали головками. Споткнувшись, спектакль покатился дальше. Руслан готов был от стыда провалиться в оркестровую яму к невидимым музыкантам и там прилечь, хоть на полу, подстелив газеты. В кресле сидеть было больше нельзя, сонливо, жарко, душно. Кончался воздух, глаза слипались, против воли выворачивалось сознание, силы покидали его.

Еле-еле дотянув до антракта, он под удивлённые взгляды гардеробщиц, снова обвешался багажом и, шаркая ногами, покинул столичный храм искусств.

{PAGEBREAK}

КИНОТЕАТР АВТОМАТ

Находясь в Москве, два друга из далёкой провинции ехали в трамвае и любовались столицей. Красиво, празднично, необычно. Город будущего, но даже в будущем и в их городе такого никогда не будет. Погода была весенняя, ясная, тёплая, всё цвело, в том числе и душа. И вдруг за окном они увидели вывеску «Кинотеатр автомат»

– Вот это да! Вот это Москва! Всё автоматизировано! Они глянули друг другу в глаза и, не сговариваясь, пошли к выходу. Трамвай остановился, и друзья ступили на святую землю сердца России.

В их городе в универмаге висел автомат, брызгающий одеколоном, куда ходили опохмеляться все барыги, и в парке стояли без стаканов автоматы с газированной водой, да на Новый год в школе многие наряжались роботами.

А тут целый кинотеатр автомат, немыслимая фантаситтика, трудно представить, что это и как там. Надо поглядеть! Они подошли к двери, и она сама распахнулась – вот это да! Друзья вошли в вестибюль, но кассы в кинотеатре не оказалось, стояли обыкновенные турникеты как в метро. Прочитав инструкцию, они забросили в автомат монетки и вошли в вестибюль, сплошь заставленный автоматами. Хочешь газводу пей, хошь квас, хошь рядом автомат наливал в кружки холодное, пенистое пиво. Рядом автомат продавал закуску, орешки, сухарики, воблу в пакетиках. Фанту, кока колу в бутылочках. 

Потом шли игральные автоматы. За пятнадцать копеек можно было стать командиром боевой подводной лодки и нажатием кнопки на перископе торпедировать вражеский военный крейсер. Раздавался толчок, шум выстрела и видно было, как торпеда шла у самой поверхности воды, оставляя за собой пузыристый след; через секунду корабль на горизонте взрывался и тонул.

В фойе было ещё много всяких автоматов, но раздался третий звонок и друзья вошли в просторный полупустой красивый кинозал. Выбрав понравившееся место, важно уселись. Последней в зал вошла техничка в замызганном, рабочем халате и задёрнула тяжёлые шторы на дверях, глядя на кинобудку махнула рукой и громко крикнула:

– Маша! Начинай!

PS: Кино не умрёт, пока в кинотеатрах будет темно!

МОНПАНСЬЕ

В Москву просто так не ездят. Гости столицы знают, что хотят, особенно командировочные. Кроме командировочного задания у них есть более важное задание жены, родни, друзей, коллег. Всё надо выполнить. Не привезёшь – кровный враг. В Москве, в ГУМме, как в Греции, там всё есть. Ролан блестяще выполнил за четыре дня оба задания, и до отлёта домой осталось пару свободных часов, для себя и для столицы. Москва насколько притягивала, настолько и отталкивала. Устаёшь в толпе, как собака. У москвичей даже походка другая, все бегут рысью.

В гостях хорошо, а дома лучше. Цена гостя везде падает быстро, не зря говорят: в первый день гость – золотой, во второй – серебряный, на третий – медь, а на четвёртый – едь! Накупив по просьбе жены дефицитных в их краях хлопчатобумажных, дешёвых женских бюстгальтеров на полпосёлка, для всех её подруг, коллег и начальниц, Ролан выпал из очереди с огромной охапкой женских лифчиков всех размеров. Отойдя в сторону к окну, упаковал всё по сумкам и, облегчённо зачеркнув последний пункт в списке заданий, направился к выходу ГУМа. Спустившись на первый этаж, он увидел огромную толстую очередь, как в Мавзолей. Чем больше очередь, тем дефицитнее товар. Это закон социализма. А дефицит нужен всем.

– Кто крайний? – спросил Ролан.

– Я! – отозвалось сразу несколько человек.

– А что дают? – спросил он.

– Не знаем! – ответили они.

«Что за народ эти москвичи, не знают, что покупают. А может, это все гости столицы? Знаменитые мешочники из колбасных поездов? У нас в стране хозяйство плановое. В селе – только хлеб, в раймаге – крупа, пряники, в области – макароны, в столице – масло, мясо и всякий дефицит. Сначала вся Россия отовсюду поставляет свою продукцию в Москву, а потом следом отовсюду люди едут с мешками туда же, чтобы купить свои товары и привезти обратно домой. План – закон! Как раньше было всё для фронта, теперь всё для Москвы.

Какая огромная очередь, пожалуй, к закрытию не попаду к прилавку, а самолёт улетает в 20:00. За два часа надо быть в аэропорту, полтора часа ехать до аэродрома. В оставшееся время явно не уложиться», – и Ролан пошёл вперёд вдоль очереди. Пройдя больше половины, он спросил стоящую старушку:

– Мамаша! А что дают?

– Я даже не знаю, сынок. – ответила она.

«Странные люди из песенки «А нам всё равно!». Это у них хобби в очередях стоять, не важно за чем, лишь бы – дефицит».

Ролан пошёл ещё вперёд, прямо к прилавку. Найдя в очереди доброе, интеллектуальное лицо повторил свой вопрос:

– Скажите, а что дают?

Лицо мило улыбнулось и сказало:

– Монпансье!

Ролан отупел, но переспрашивать не стал. «Монпансье? А что это такое?» Выяснять неудобно. С виду, вроде, молодой, образованный человек, в красивой лётной форме, работающий на видном государственном посту, примерный семьянин, блестяще выполнивший командировочное и бытовое задание, не знает, что такое монпансье? Позор!!!

Но очередь большая, значит товар хороший. Надо брать! Пройдя ещё вперёд, он с видом знатока спросил другую добрую женщину:

– Скажите, почём монпансье?

– Рубль банка.

«Значит, оно в банках. Недорого! Интересно, а банки большие? Наверное, вещь хорошая – вон, сколько народу в очереди стоит. Возьму тоже на трёшку, попробовать».

И он стал прилепляться к очереди. Выискивая, кто бы шума не поднял и не отказался бы купить для него монпансье на пятёрку. Возьму на пятёрку, на трёшку, пожалуй, мало будет. У новой женщины из очереди он решил расширить свои знания и спросил:

– А чьё это монпансье?

– Французское! – ответила она.

«Ничего себе – французское! Нет, возьму на червонец. У нас все от зависти упадут!»

Вертясь у самого прилавка, делая вид, что ждёт свою жену, Ролан приблизился к самой доброй на вид русской душе:

– Извините! Я из Заполярья прилетел. Мне уже на аэродром пора, с временем туго, понимаете? Не возьмёте ли для меня монпансье?

– А вы сами возьмите. Вставайте передо мной, я скажу, вы здесь стояли.

– Ой! Спасибо Вам большое! – И он втиснулся со своими сумками перед доброй русской душой.

Очередь не зашумела. Гражданскую авиацию народ любил, особенно женщины. Синяя форма, блестящие погоны, крылышки, пропеллер на фуражке украсил женский строй. Из сетки торчали десятки дефицитных женских лифчиков всех размеров, и это тоже в народе ценилось. Впереди стоящей покупательнице подали банки величиной как из-под кофе, а красивые какие! Яркие, блестящие, с крышкой на резьбе. Что-то по-французски написано. Прелесть – не банки. «За них мне дома не влетит. В них можно всё хранить – манку, муку, сахар. Нет, возьму побольше!»

Он протянул продавцу оставшиеся двадцать пять рублей и выдохнул:

– На всё!

Она выложила двадцать пять банок на прилавок.

– Одну банку в одни руки! – раздалось сзади, но передние идею не поддержали.

Ролан подставил руки, и очередь сложила в них, как дрова, все банки. Упёршись подбородком в кучу, он выдёрнулся из толпы и, семеня, направился в сторону, к окну. Вывалив всё на подоконник, он взял одну банку.

«Что же это такое я купил? Баночки красивые, но написано по-французски – не понять. Открутив крышку, увидел под ней алюминиевую фольгу. Нет, не буду открывать, вдруг там порошок, какой, стиральный или тараканов травить, просыплется в дороге, все лифчики испорчу. Начнут все чесаться, а я виноват буду».

Утрамбовав банки в сумки, в сетки, в карманы, он направился в аэропорт. Ходить по Москве в таком виде неприлично, по музеям тем более.

«На вокзале отдохну, а спать буду уже дома. Дома меня ждёт жена, дочери и все женщины, сделавшие заказ моей половиночке».

В автобусе, на вокзале, в самолёте его постоянно терзала мысль: «Что же это я купил? Вдруг ерунда какая-то. Заклюют, засмеют, опозорят дома».

Много раз рука порывалась порвать плёнку и раскрыть тайну, но он прогонял эту навязчивую мысль прочь. Его провинциальные попутчики такого слова никогда не слыхали, а тем более товара такого не видели.

Поздним вечером Ролан, гружённый как верблюд, с котомками ввалился, наконец, домой. На кухне был девичник. Все заказчицы, жена и дочери, раскрасневшиеся от чая и ещё чего-то, доедали его любимый торт. Ролан голодный потный и усталый, свалился на пороге с ног.

– Ну что? Заказы привёз? – спросили хором.

– Привёз! Привёз! Сейчас примерять буду! – отшутился он.

– А что ещё купил? – Поинтересовались они.

– Монпансье! – гордо заявил Ролан.

Все замерли.

– А что это такое? – спросила дочь.

– Дефицит! – ответил он.

– Нет! Правда, что это? – спросила жена.

– Да я и сам не знаю! – пожал Ролан плечами. – Ты уж меня не ругай, я на этот дефицит весь наш денежный резерв потратил. Все брали и я до кучи. 

Даже без обеда остался.

Он поставил посреди кухни разбухшие котомки. А на стол положил зачёркнутый список выполненных заказов. Достал из кармана красивую баночку с монпансье и повертел в руках. Все завистливо посмотрели на жену, а дочки запрыгали от радости.

– Пустую банку потом мне дашь, – заявила соседка, – я в ней ячменный кофе хранить буду.

– А может это крем для лица? Дашь немного? – спросила рыжая заказчица.

– Тихо! Сейчас узнаем, что это. – Ролан выдернул кольцо, фольга вылетела, и он увидел внутри настоящее импортное монпансье!

Затем протянул банку дочерям, те завизжали от радости и полезли руками в банку. Банка была полна красивым, как дольки лимона, вкусным французским монпансье! А по-русски – просто леденцами. Старшая малышка с видом знатока объясняла взрослым:

– Все конфеты бывают только трёх сортов – кусательные, жевательные и сосательные, как конфетки господина Монпансье. У них на западе всё называлось по фамилии изобретателя, например: О‑Дэ-Колон, салат – Оливье, военные брюки Галифе, Гильотин, Ватт, Герц, Вольт, Ампер, Макинтош, Кардан, Бертоллетова соль, Бикфордов шнур и много других названий. Я про это в книжке читала!

Банка в молчании пошла по кругу. Гости, держа в одной руке белоснежные, дефицитные хлопчатобумажные интимные заказы, другой рукой, по-французски, совали в рот монпансье и перекатывали его то за щеку, то под язык. Закрывали глаза и чувствовали себя в Париже! Тройное удовольствие светилось на всех лицах. Ролан достал фотоаппарат и попросил всех дружно вслух сделать: «Монпансье!»

А то надоело, на всех фотках наш отечественный «изюм!»

С «монпансье» фотографии вышли как конфетки.

МАВЗОЛЕЙ

«Который раз в Москве, а Ленина не видели, – подумали командированные, гуляя по Красной площади. – Решено! – Завтра пойдём в Мавзолей». Разузнав, как и что, они поняли: чтобы попасть в Мавзолей, очередь надо занять часа в четыре утра, а городской транспорт работает с шести. Из гостиницы, с окраины так рано не добраться. Решили: ради такого дела не спать, а гулять по ночной Москве до рассвета. Да и то – не каждый день в столице.

– Я в Мавзолей, как в храм войду. Будет святое трепетное чувство, – раскрыл своё антикварное мышление Сидоров, стоя у памятника Неизвестному солдату.

В темноте прикуривала от Вечного огня весёлая столичная молодёжь. Гостям из глубинки это совсем не понравилось, но столичные порядки они менять не стали. Ушли.

Нагулявшись, забрели в какой-то скверик и разлеглись на скамейках. Осенний холод будил и не давал спать. Протерев в очередной раз глаза, земляки решили, что пора.

На подходе к Красной площади, в Александровском саду, они увидели толпу. Пригляделись – очередь. Пройдя вдоль неё, встали в хвост. В очередной раз в Москве они опять были в очереди, но это была самая длинная очередь страны, причём без талонов. Народ валил валом, и очередь росла, но не двигалась. Все сумки, фотоаппараты, зонтики, каждый обязан был сдать в камеры хранения, оборудованные в автобусах. Время тянулось медленно, ноги гудели, присесть было некуда. Ночь без сна давала о себе знать.

Наконец, наступил рассвет. На Красную площадь очередь пустили в десять утра, когда солнце было уже высоко. На большой скорости, шурша шинами, пролетели в Кремль правительственные бронированные лимузины. Столичный муравейник уже вовсю гудел – жил своей жизнью. Очередь медленным шагом двинулась к Мавзолею. Вдоль неё, как телеграфные столбы, стояли милиционеры вперемешку с одинаковыми ребятами в чёрном. В чёрных ботинках, в чёрных брюках, в чёрных кожаных плащах, в чёрных перчатках, в чёрных очках, в чёрных шляпах – всё в чёрном цвете. Это те, кто ездят на чёрных «Волгах», пьют чёрный кофе и едят чёрную икру – слуги великого народа. Изредка они заглядывали себе за пазуху, переговаривались по рации. Люди боялись их и не смели поднять глаза. Сквозь чёрные очки молодчиков очередь чувствовала бдительный, рентгеновский взгляд внутренних органов страны. Казалось, они читали даже людские мысли. Выйдя на площадь, Сидоров со страхом почувствовал на себе холодный, обжигающий взгляд из-под их чёрных очков. Он чувствовал, что за ним следят, его открыто передавали по эстафете, по эфиру, это уже не скрывалось. Товарищи шепнули ему:

– Ты на мушке!

Сидорова охватило трепетное чувство волнения и даже животного страха. В руках ничего нет, всё сдал в камеру хранения. В последнее время в его жизни никаких ЧП не было. Что за грех?

В чём дело? Когда очередь подошла почти к центру площади, ближайшие к Сидорову трое в чёрном, как фокусники в цирке, молниеносно подошли к нему. 

Двое скрутили руки, третий схватил нагрудный карман кожаной куртки и закрутил его. Очередь шарахнулась в страхе.

– Что это у вас в кармане?– спросил комитетчик.

– Ррр-ру-рулетка,– заикаясь, ответил Сидоров.

– Покажите!

Трясущимися руками Сидоров расстегнул замок-молнию на своей лётной кожаной куртке и вытащил металлическую двухметровую рулетку, диаметром с гранённый стакан. Агенты сразу ушли, потеряв к нему интерес. Сидорова трясло. Руки сильно болели, их чуть не выкрутили. Очередь молча смотрела на него, как Ленин на буржуазию. Уши Сидорова горели ярким пламенем, сердце трепыхалось где-то далеко в пятках, ватные ноги мелко тряслись. Стыдуха! Запачкаться легко – отмыться трудно. «Все теперь думают, что я – враг народа, а я не знаю, в чём моя вина. Опозорили! Высекли в сердце России, как сидорову козу, доказывай теперь, что ты не верблюд. Даже не извинились. За что они так, товарищи?» – молча возмущался Сидоров.

В Мавзолей идти уже не хотелось, но из очереди сквозь оцепление выйти, наверное, нельзя – подозрительно. Пришьют ещё срок за отказ посмотреть на вождя, всплывёшь потом в Магадане.

Злые мысли путались, возмущение и страх сжимали сердце. Дальше очередь плыла, как в балете. Все боялись шелохнуться, перекинуться репликой, повернуть голову, лишь, как кони, косили взглядом.

В Мавзолее оказалось тесно и холодно, пришлось, как в погреб, спускаться куда-то вниз, под землю. Через каждый метр стояли люди в кожаном. Очередь, не останавливаясь, обогнула бронированный, прозрачный, хрустальный гроб и направилась к выходу. Повернуть голову, чтобы получше рассмотреть вождя, было боязно. Непредвиденные движения могли перехватить натасканные чекисты. Сквозь стекло было видно накрытое до пояса высушенное маленькое, восковое, щуплое тело простого рыжего старичка из обыкновенной русской деревни. Даже не верилось, что это гений, который перевернул мир. Очередь поднялась наверх и вынесла Сидорова из могилы на свободу.

Обойдя вокруг Мавзолея, командировочные оказались на центральном кладбище Москвы на самой Красной площади.

Кладбище от слова «клад». Бывшие ценности страны лежат на кладбище. Кладбище – остров сокровищ. Сокровище – это люди, соль земли. Люди – это души, живые и мёртвые, мёртвые покойники нуждаются в покое, покой лежит в мёртвой тишине. А здесь в центре страны шумно. На площади с утра гуляют толпы людей. В праздники гремят духовые оркестры.

На Мавзолее – шляпы и мундиры. Под ними лязгают и рычат танки. Подопытный народ кричит «Ура!». Экскурсии в Мавзолей, очереди у могил, могилы у стены, могилы в стене. Везде высокий забор – охрана. Кремлёвская стена, построенная беглым Верованте, итальянским фальшивомонетчиком, не даёт покоя людям по обе стороны.

Бродят мёртвые души и их идеи и по стране, по городам, по деревням и кабинетам. Тревожат живых. Идеи разделяют и сталкивают лбами, и льется кровь, и гибнут люди.

Выйдя из-под колпака недремлющего ока за пределы площади, командированные, словно очнувшись, устало упали на скамейки на каком-то бульваре. 

Тревожно и подозрительно оглядевшись вокруг, перевели дух.

– Ну, земляк, мы трухнули. Ничего толком от страха и не видели, – зашептали они.

– Я тоже был, как в тумане, – сознался Сидоров, – здесь везде какой-то тяжелый духовный пресс. Государственный дух страха. Госстраха, нет, госужаса. 

Дух держит в страхе всю страну, от мала до велика, всех вместе и каждого в отдельности, и всё во имя человека и государственной безопасности власти от 

любимого им народа. Говорят, о покойниках плохо не говорят, но вроде вождь не похоронен. Читай вон на плакате. «Он и сегодня живее всех живых». Хоть и хвалят гения повсюду – сомневаюсь я в его хорошем. Многое от нас скрывают. Говорят, политика – слишком крепкое вино, чтобы давать народу неразбавленным.

– Слыхали, какие письма он писал? – спросил Сидорова командировочный. – Вот, например, когда верующие в городе Шуе оказали сопротивление церковному погрому, вождь срочно написал красным командирам: «Чем большее число представителей духовенства и буржуазии удастся нам расстрелять, тем лучше».

Утонули в крови христиане, задохнулась интеллигенция, притих народ. Наследники его, те совсем перестарались, В каждой семье «Чёрный ворон» поклевал. У каждого погибшего мать, детство, любовь была. Вот бы все эти косточки в одну кучу собрать, кто за власть погиб и кто от власти. Вот это был бы Мавзолей! Представь, в Кремле огромнейший курган костей, и стены эти вряд ли бы всё вместили. Благими намерениями вымощена дорога в ад. Рождённый ненавидеть – любить не может. В ЧК учили ненавидеть намного больше, чем любить. Ненависть – обратная сторона медали «За любовь». Сами прочувствовали на своей шкуре, и сейчас оттуда исходит какая-то радиация. Тех, кто хочет истину познать или правду высказать, сомнут, и пикнуть не успеешь.

Мы – не рабы, рабы – не мы, но шепчемся, хотя и на свободе.

– Не сотвори себе кумира. С каким наивным чувством патриота началось это посещение, и как опозорили, наплевали в душу. Какие они все уверенные. 

Совести нет, проблем нет, а у нас всю жизнь одни проблемы, – вздохнул Сидоров.

– Нет, мужики, с нас хватит, больше туда не пойдём, – сказали командированные, – возьмём в камере скорей свои котомки и домой.

Власть – она как родня, чем дальше от Москвы, тем лучше!

А там, где кончается асфальт, только начинается Россия.

НЕДРЕМЛЮЩЕЕ ОКО

– Будете в Германии, обязательно повстречайся с Робертом, твоим кузеном, – попросила мать.

– Мам! Мы не в Германию едем, а в ГДР! Причём, в составе туристической группы, а там всё время распределено, и постоянно у всех на глазах, как я встречусь? Меня свои за шпиона примут. Одни неприятности наживём, – отнекивался я.

– А ты как приедешь, пошли ему в закрытом конверте открыточку и сообщи свой маршрут,и назначь встречу. Из ФРГ в ГДР он без проблем доберётся, это отсюда туда дороги нет.

Остановившись в Берлине в отеле «Беролина», я первым делом, соблюдая строжайшую конспирацию, чтоб никто не видел, написал открытку, запечатал в местный почтовый конверт и, пройдясь по улице, оглядываясь, незаметно бросил его в почтовый ящик.Я назначил ему встречу в этом же отеле через неделю, куда в конце нашего путешествия мы должны были вернуться перед отъездом в СССР.

В назначенное время весь вечер допоздна я просидел в фойе отеля, напряжённо вглядываясь в лица всех входящих в отель людей. Я его только на фотографии видел. Но никто не появился.

Потом с нотой обиды рассказал я об этом своей матери.

Прошло время, и мы получили через родственников весточку, что открытка дошла до адресата, но его как раз дома не было. Все отдыхали в Испании, а по приезде, найдя письмо, очень сожалели, что не встретились.

Правда, неправда – не это важно. Через несколько десятков лет на наших проводах по поводу отъезда в Германию на ПМЖ мой начальник разоткровенничался. И рассказал, что тогда, когда я ездил в ГДР в свадебное путешествие, он натерпелся здесь из-за меня страху. Такое не забывается. 

Вечером после работы, к нему домой приехали из КГБ и увезли в свою контору. Он очень испугался, но потом успокоился, узнав, что дело совсем не в нём, а нужна его консультация. Офицер предложил поговорить начистоту, как коммунист с коммунистом. Его весь вечер спрашивали обо мне. Что я за человек, чем и как дышит. Шефу не было смысла врать, и он очень хорошо меня охарактеризовал. На вопрос, к чему всё это, ведь человек в отпуск уехал в свадебное путешествие за границу, офицер ответил, что час назад в Берлине он отправил письмо в Западную Германию с целью выйти на контакт с представителем Федеративной Республики Германии. Зачем налаживается связь?

И посыпалась целая куча детективных политических вопросов.

Потом шефу предложили подписать бумагу, что разговор засекречен, и он никогда, никому, ничего не скажет.

Прошли годы, сменилось время, страх исчез, и напоследок шеф мне всё рассказал. Мы долго удивлялись, как чётко и быстро прошла информация – 

буквально через пару часов власти знали то, что неясно было даже нам самим. Даже если вскрыли письмо, как они меня вычислили и вышли на след? Я 

не написал обратного адреса на конверте, не указал своё имя в открытке, написал намёками лишь так, чтобы только он понял, что я кузен, сын его тёти 

Линды. Специально не указывал отчества, только отель, дата и время. Но шефа вызывали в тот вечер, когда я отпускал письмо в почтовый ящик, а не в день, когда я просидел в фойе отеля. В то время они уже всё выяснили и знали обо мне, что надо, а я даже не догадывался. И вправду – недремлющее око!

ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Рихард не был в России десять лет…

Россия – страна парадоксов. Страна чудес, но в государстве перекос и стресс. Россия стала другая! Её захлестнул НЭП.

Торговая плесень в Москве всюду. Перед дворцами выросли палатки, киоски, рекламные щиты. Вьетнамцы вытеснили из-за прилавков армян. Самая распространённая профессия – не рабочий, не шофёр, а продавец и охранник. Всюду видеокамеры, железные двери, замки и крепкие парни. Пока молодой, иди в охрану, образование ни к чему, сила есть – ума не надо.

Везде торговые палаточные ряды. Дровяные, временные, трущобные конструкции, крытые целлофаном и гофрированным железом. Товар внутри развешан на цепях, везде ласковая азиатская торговля. Во всём мире отношения рыночные, здесь – базарные. Продаётся всё! Базар везде! У метро, в метро, в подземных переходах, на улице. В открытую продают паспорта, трудовые книжки, дипломы, различные печати. Торгаши богатеют, государство нищает. Законы не работают, налоги не платятся.

На восточнославянском базаре можно торговаться, но покупателя всё равно надуют, а он уйдёт довольным.

На государство у народа давно надежды нет. Довольны государством лишь «новые» и молодые русские, а старики и пожилые стоят в подземных переходах с протянутой рукой.

Женщина сидит на ступеньках перехода с мёртвыми глазами, в позе немецкого солдата после Сталинградской битвы.

Появилась новая примета: если человек в галстуке, то он должен поделиться содержанием кошелька с тем, кто без галстука, его всюду сопровождают прилипчивые попрошайки.

Рихард много денег раздал нищим, сердце плачет, но нищих оказалось больше, чем денег. Помощь пришлось ограничить.

В Москве проблема с москвичами. Деградация знаний. На Красной площади Рихард несколько раз спросил для контроля: «Где ГУМ?». Ответили: «Не знаем». Продавцы в театральных кассах не имеют представления, как пройти к театру. В театр можно войти только после обыска, как в аэропорту, но свободных мест мало, хотя билеты очень дорогие. В Третьяковке и в музеях народу много. В общественных туалетах нет туалетной бумаги, а в книжных магазинах не протолкнуться. Литературы много, интересная, на любой вкус, но дорого даже для жителя Европы.

Молодёжь озабоченная, учится дурить ближнего и всплыть на чём угодно. Дети бледные, румянца на щеках нет. В школах учатся в три смены, больше половины школьников нездоровы. По понедельникам перед занятиями в школах поют гимн.

По радио и телевидению в основном звучат песни на английском языке, потому что свои тексты слушать уже невозможно. Язык, великий и могучий, выражается, то есть вырождается – всюду мат.

Ценятся знания иностранных языков.

В новостях по телеку идут страшилки. Криминал на телевидении занимает основное время. В Якутии сгорела школа. Целый класс погиб. На другой день в Махачкале сгорела другая школа, дети сгорели живьём. При этом ни один учитель не пострадал. В Поволжье – весенний паводок, но люди отказываются от эвакуации, так как боятся, что их дома разграбят.

На манежной площади построили дорогой подземный супермаркет «Охотный ряд». Есть магазины скопированные с «ALDI», «Lidl», «Norma». Оформление, витрины, товары – похожи, но у каждого прилавка здоровенные каратели из охраны, в углах видеокамеры. Тележки для покупателей – маленькие, доверия к покупателям – ещё меньше. Чувствуешь себя в магазине, как в зоне: руки сами просятся за спину. Каждое движение под контролем. Продовольственный дефицит исчез, всё есть, но не для всех из-за высоких цен.

В советские времена всегда чего-то не хватало. То масла, то мяса. Появлялся дефицит. Мой отец тогда сказал, что, не увеличивая производства, можно завалить прилавки тем же маслом, если поднять на него цену. Но народ тогда ждал весны, когда цены непременно снижались.

Продавцов много, покупателей мало. В магазинах отечественное не продают, только импорт, цены инопланетные. Все удивляются немецкому качеству. Своё – или кривое, или косое, или сделано с бодуна, в руки взять – никакого удовольствия. Такое впечатление, что Европа только производит, а Россия только потребляет.

В элитный ГУМ и ЦУМ даже не все «новые русские» ходят. Московские прейскуранты бьют наповал. Деньги не текут, их вытягивают из кармана со свистом. В столовой – только одноразовая посуда. Скромно покушать стоит 100 рублей. Билет на концерт в центре зала не меньше тысячи. Стипендия студента – 200 руб., у отличника – 400. Пенсия – 2 000, зарплата преуспевающего менеджера – 2 000 долларов, или 66 000 рублей. Вот такие перекосы. 

Над Красной площадью развевается флаг КГБ, если читать снизу вверх: Красный – Голубой – Белый.

Россией управляет жизнь, Кремлём – правительство, Москвой – деньги. На обменных пунктах доллар уступил первое место молодой евровалюте. За один евро дают 33 рубля. Телефонное справочное «09» – платное. Один вопрос – один евро. Литр бензина стоит 10 рублей. На дорогах плакаты «Автоинспектор уважает чистые автомобили», но все машины на дорогах чумазые. Всюду лужи. Какой-то озорник написал на грязном капоте пальцем: «Помой меня! Я вся чешуся!»

Рядом с новой мечетью, на Поклонной горе, вырос великолепный музей Великой отечественной войны. Рядом – выставка военной техники. 

«Профессиональная армия – сильная армия» – гласит плакат, но офицеры в новой форме с огромными, как у грузин, фуражками-«аэродромами» выглядят опереточно. «Каковы офицеры, такова и армия»,-гласит поговорка. Патриотизма нет, в армию идти, чтобы попасть в Чечню, молодёжь не хочет, родители с ними солидарны.

Песню «Раньше думай о Родине, а потом – о себе» никто не понимает. Мораль мельчает. Каждый живёт для себя. Ледовый стадион ЦСК закрыт. Там сейчас ледовый торговый центр. Тысячи, десятки, сотни тысяч продавцов ничего не производят. Сидят, как деревянный человечек с длинным носом на поле чудес, и ждут, когда прорастут золотые семена, инвестированные в их дело. Нетрудовые доходы стали популярными.

Самый большой стадион имени Ленина переименован. Музей Ленина в Москве закрыт. Кабинет Ленина в Кремле переделан под офис. Имя вождя пролетариата ельцинскими декретами выкорчевывалось отовсюду. У Мавзолея убрали Пост номер один. Теперь он у могилы Неизвестного солдата. Молодёжь не знает, кто такой Ленин.

Старики, которые боролись и страдали против долгой советской зимы, после смерти коммунизма горько разочарованы. Утечка умов продолжается. Бывшие диссиденты добровольно уезжают в ссылку за кордон. Перестройка доведена до ручки. Развал державы налицо. Безработица в стране у здорового человека – вопрос номер один, хотя в столице работы много для всей округи.

У Красной площади открыт ресторан с фантастическим названием «Дрова» для богатых «Буратин». 24 часа в сутки за деревянные рубли можно беспрерывно жевать. Рядом выросла небольшая церквушка, и городские ворота заслонили путь на площадь парадным танкам.

На Красной площади очереди в Мавзолей нет. Вход свободен и не стоит денег. При входе установлен, как в аэропорту, стационарный электронный магнитоискатель. После личного досмотра, вход свободен. Вся процедура осмотра Мавзолея и захоронений у Кремлёвской стены заняла 17 минут. Рихард был единственный посетитель. Охрана рукой показывала ему направление в загробный мир. Ильич не постарел. Всё так же лежит в хрустальном гробу один. Сталин – у кремлёвской стены, Хрущёв – на Новодевичьем.

Царство мертвых пополняется новосёлами. В эти дни убили ещё одного депутата. Смертность давно превышает рождаемость. Мужчины живут намного меньше женщин. В Москве в Соловьиных рощах раскинулись 27 кладбищ. Там собирается весь цвет нации.

Треть сёл в стране пустуют. Настало какое-то лукавое время. Возродился прекрасный храм «Христа спасителя» – шедевр мирового значения. «Газпром» возводит себе под офисы небоскрёбы. Строится жильё на продажу. В элитном районе в высотном доме стоимость одного квадратного метра начинается от 3 888 долларов, квартира – за полмиллиона зелёненьких. Пять процентов населения жизнью довольны, остальные недовольны и очень возмущены.

Всё изменилось, перевернулось как песочные часы, потекло вспять, только женщины стали ещё краше, ещё наряднее, и каждый здоровый мужчина весной готов погнаться за любой хорошенькой бабочкой. Всюду – на работе, на улице они, как на конкурсе красоты – с Европой не сравнить.

Пивных ларьков много, пива сортов десять плюс импорт. Привычных пьянчужек не видно. Любитель пива, скромно и чисто одетый интеллигент, закусывает принесёнными с собой сушками.

Билет в метро стоит семь рублей, но цена падает по возрастающей и зависит от числа купленных билетов. Много станций метро переименовано. Ориентироваться трудно. «Кировская» стала – «Чистые пруды», «Площадь Ногина» – «Китай-город», «Театральная» была раньше «Проспектом Маркса». Всё красное стёрли.

В метро натоптано, в вагонах пьют пиво из горла. Пустые бутылки катаются по полу. Стены, как доска объявлений, обклеены предложениями и рекламой. По вагонам ходят торгаши, продают авторучки, расчёски, лейкопластыри и прочие необходимые ненужные товары. Следом идут попрошайки, бабушки со слезами крестятся каждому живому человеку, заглядывая в глаза и призывая Бога на помощь. Молча, в инвалидных колясках, в пятнистой военной форме проезжают с помятой баночкой очень молодые мальчики без рук, без ног. Заплаканный малыш у эскалатора стоит с объявлением на картонке: «Помогите! Умерла мама!»

– Помогите, люди добрые! – просит другой маленький мальчик и протягивает свою крошечную ручку. Некоторые бросают милостыню.

Лица напряжённые, как в войну. Кто украл у детей их пионерское детство? Уверенность в завтрашнем дне, право на труд и счастье? Право на обеспеченную старость? У всех одно солнце, только греет по-разному.

Вот такие изменения бросились в глаза, то, что видно было невооружённым глазом.

Прохождение таможенного досмотра и пересечение государственной границы России схоже с освобождением из зоны. Обнажается внутри врождённое чувство страха и несовершённой ещё вины. Который раз, возвращаясь домой в старушку-Европу, с лёгким сердцем Рихард взмывает в небо в уютном самолётном кресле и молится. Благодарит Бога, что вовремя уехали из этой, чужой теперь, страны, что живёт среди цивилизованных проблем, что есть, где спать, и есть, что есть. На нем нет больше собачьей цепи и ошейника. Он – свободен!

ГАИШНИК

В 90‑м году был ещё СССР, в Германию уезжали советские немцы.

Из Чемодании назад в Россию родственники гнали груженные до упора иномарки. Сашка летел домой в Москву на подаренном серебристом «Опеле». Встречные водители, увидев его, моргали фарами, прохожие приветственно махали руками. На всех остановках машину окружала толпа восторженных автолюбителей. Нерусский Сашка был первым «новым русским» на Руси.

На трассе, на обочине он слишком поздно увидал гаишника, а тот обрадовано приказывал жезлом немедленно остановиться. Сашка достал из кармана червонец и протянул ему без разговора.

– Браток! Времени нет! Возьми и отпусти! – сказал Сашка.

– Да я не за этим тормознул, – ответил гаишник. – Что это за машина у тебя такая?

– Немецкая! «Опель-Сенатор»! – ответил Сашка.

– Классная тачка! А сколько у неё лошадиных сил? – задал следующий вопрос милиционер, восторженно поглаживая сверкающее железо.

– Сто восемьдесят!

– Сто восемьдесят! Это же самолёт! Смотри-ка на спидометре аж 220! А сколько у неё скоростей? – не отставал любопытный, обходя машину сзади.

– Нисколько! Это автоматик! Как включил скорость в Германии, так ещё не выключал, – ответил Сашка.

– Можно мне посидеть внутри? – робко спросила власть разрешения.

– Ну, посиди! – разрешил Сашка, уступая место.

Счастливый милиционер залез в машину. Как дитя, покрутил руль, посигналил.

– Вот проклятые фашисты! Гады-капиталисты! Умеют же делать, не то, что наши. Хоть я и сам коммунист, но я бы нашим руки оторвал за их работу. Мой 

служебный «Москвич» – против этой – тарантас! Колымага! Под горку 90 не набирает! – возмущался гаишник. – Сколько же такое чудо стоит?

– Не знаю! Это подарок! – ответил Сашка небрежно.

– Как подарок? – не понял гаишник. – Машину подарили? Кто?

– Двоюродный брат.

– Не родной брат? Двоюродный? – не поверил гаишник. – Такую машину и подарил? Он что? Сумасшедший миллионер?

– Да нет. Он тоже из России, но уже пару лет живёт в Германии. Насовсем уехал. Вот дом строить начал.

– Да врёшь ты всё! – разозлился милиционер. – Давай свой червонец и катись отсюда, буржуй несчастный!

МОЯ МИЛИЦИЯ МЕНЯ БЕРЕЖЕТ

Поздно вечером, выйдя из метро, Сашка стоял у киоска и жевал купленный чебурек, наблюдая за жизнью ночного города. Новая примета Москвы – толстые иномарки и жирные милиционеры.

И сразу рядом лихо остановилась милицейская машина. Из неё вышел молодой лейтенант без фуражки, с причёской зэка. Раньше у милиции была грозная, аккуратная форма, подтянутость личного состава. Этот был в новой, на два размера больше чем он, балахонистой, беспризорной форме разгильдяя. На его плече грозно висел десантный «калаш» без приклада и с коротким стволом. Подойдя к киоску хозяйской походкой, не обращая внимания на покупателей, он потребовал в окошке бутылку водки, минералку и закуску к столу. Уставшая продавщица неуверенно отказала.

– Это же не моё! Что я потом хозяину из своего кармана доплачивать должна?

– Не понял?! – грозно ответил мент. – Ты что, себе не наваришь? Шевелись! Мне некогда! – и он небрежно поправил автомат на плече.

Через минуту, открыто держа в руках бутылки и закуску, он сел в машину. Его подельник в такой же форме, резко рванул с места.

– Моя милиция меня бережёт! – тяжело вздохнула в окошке усталая продавщица. – Так бережёт, что крыша едет!

ЦАРСКИЙ РАЗГОВОР

Выйдя на Красную площадь, я нос к носу столкнулся с аккуратным, ухоженным, холёным и вроде бы знакомым военным.

– Что это за форма такая красивая? Кто вы? – полюбопытствовал я.

– Николай Александрович! Собственной персоной, – взял под козырёк военный.

– Царь?!! – ахнул я.

Он кивнул головой.

– Можно с вами сфотографироваться? Дома расскажу, не поверят! Царя видел!!!

– Пятьдесят рублей, – ответил он по-царски.

Я протянул деньги с радостью и встал рядом. Царь подал мне свою руку в белоснежной перчатке, я её принял. Так, в рукопожатии, мы остались в вечности.

– Похож! – восторгался я им. – Давно не встречал я таких людей.

Чистенький, подтянутый, аккуратная стрижка, знакомая щегольская бородка, усы. Интеллигентность в каждом слове. В каждом жесте – величественность. 

От него, как с иконы, струилась какая-то тёплая, светлая энергия. Божественная доброта. За Русь! За царя-батюшку можно было идти под пули.

– Ваше Величество! А ведь на Вас парадная форма советского офицера, – сказал я, присмотревшись к его шинели.

– Наоборот! Это советские офицеры носили форму царской армии. Советы всё содрали и выдавали за своё. Если быть справедливым, то сегодня на русском флаге должен быть изображон граненый стакан. Сами убедитесь! – и он показал белым пальцем в сторону Мавзолея.

Я посмотрел туда и увидел пенсионера Ельцина, который стоял рядом с Владимиром Ильичем Ульяновым-Лениным. Чуть дальше прохаживался Иван Грозный со своими стрельцами. Мы вместе с царём подошли к Ильичу.

– Сколько стоит фото с Вами? – несмело спросил я гения.

– Тлидцать губликов! – ответил картавя, Владимир Ильич, хитро щурясь.

– Подешевле будет! – Буркнул царь и тихонько продолжил. – Это, друг, – Ленин, спешите, пока его не развезло.

Я присмотрелся и ахнул: Ильича действительно покачивало в такт с Ельциным. Власть граненого стакана действовала даже на Красной площади в теле народного вождя и первого президента, разоривших Русь. Я поспешно отдал Ильичу деньги, но тут подошла бабушка очень жалкого вида и, интенсивно крестясь, протянула для подаяния руку.

Ленин неохотно отдал ей мои деньги. Старушка, кланяясь, удалилась.

– Как Вам всё это нравится? – задал я ему вопрос.

– Скажу Вам, батенька, по секрету, – дыхнул перегаром вождь. – Мы только что с тем беспартийным обмыли одну идею. Я ухожу в глубокое подполье. Начнём всё сначала!

ЦЫГАНКА

Цыганка выросла из-под земли. Схватив Рихарда за руку, вкрадчиво защебетала.

– Озолоти ручку, касатик! Всю правду расскажу! В прошлое заглянем, будущее узнаешь! Озолоти ручку! Красавец! Не скупись!

– Озолочу, не поскуплюсь, поверю, если правильно ответишь на мой вопрос, – ответил Рихард, останавливаясь.

– Отвечу, соколик! Спрашивай! – обрадовалась цыганка.

– Скажи, любезная, как меня зовут? – улыбнулся Рихард.

– Хитрый какой! – зло бросила цыганка и как сквозь землю провалилась.

ОБМАНЩИЦА

Прямо у Красной площади Рихарда остановила красавица. Девушка – фотомодель.

– Вы телевизор смотрите? – задала она ему глупый вопрос. Он заглянул в её чудесные голубые глаза и безропотно кивнул головой.

– Я с телевидения! – затараторила она – Наша передача выйдет в эфир на следующей неделе. В настоящий момент нас снимают две скрытые телекамеры. Можете помахать им ручкой. – И она показала рукой на Кремль и на крышу ГУМа. Рихард, как загипнотизированный, помахал крыше рукой и показал зубы. Про себя подумал: «Что-то здесь не то! Издалека снимают».

Русская красавица быстро, как пулемёт «Максим», расспросила его о любимых передачах, о его личных привычках, какой он пьёт кофе по утрам, и сообщила, что его из тысячной толпы выбрали опытные телепсихологи, и она рада сообщить ему, что он сегодня является абсолютным счастливчиком. 

Телевизионная рекламная пауза дарит ему совершенно великолепный импортный подарок!

Движениями фокусника она вытащила из помятого целлофанового пакета красивую коробку и вручила его Рихарду:

– Это кофеварка за 15 000 рублей. Но это ещё не всё. Для вашей спутницы фирма дарит великолепный электрофен за 12 000 рублей. И для совместных незабываемых минут общения на кухне фирма дарит Вам ещё и механическую салатницу за 11 000 рублей.

Всё это Рихард получает безвозмездно и совершенно бесплатно, и она показала Рихарду рукописный счёт на все подарки. На фирменном бланке запомнились лишь нули за цифрами. Но, чтобы не нарушать закон, Рихарду надо всего-навсего заплатить государству только налог в сумме 15 000 рублей.

– У меня столько с собой нет, – схитрил Рихард.

– А сколько у Вас с собой? – заинтересовалась телекрасавица.

Рихард быстро перевёл в уме названную сумму. 15 000 на 33 рубля по курсу получалось 454 евро или, по-старому, почти 1 000 марок. Фен стоит пять евро, васеркохер – 20, салатница – семь. Итого 30 евро. «Наваристый налог», – возмутился Рихард.

– Вы знаете, Ваш подарок мне, в общем-то, ни к чему, потому что всё это у меня уже давно есть.

– Все эти вещи из Германии! – не унималась она.

– Я тоже из Германии, – ответил Рихард. – И прекрасно знаю им цену! По-моему, это мошенничество! Обман чистой воды! Экономическое изнасилование прохожего средь бела дня, у Красной площади, в сердце матушки России. Вон там, за Мавзолеем, видите бюст Сталина, по-моему, он на вас глаз положил. В настоящий момент нас снимают все скрытые видеокамеры охраны Кремля. Можете помахать им ручкой. Эта площадь просматривается насквозь. Думаю, на следующей неделе выйдет вам дальняя дорога за ваш бизнес. В Сибирь! На ударную молодёжную стройку!

Рихард поднял глаза на красавицу, а её и след простыл.

БАБУШКИ

– Я был там! – сказал мне новый знакомый. – Знаете, что мне больше всего поразило в Германии? Бабушки! Чистенькие! Аккуратненькие, с причёской. Девяносто лет, на каблучках с палочкой идёт, губки крашенные, к машине подошла, двери открыла, села и поехала. Просто чудо!

А наши в России? Сгорбленные крючком, в галошах. В старом, латаном шушуне, с кривой палкой, с потухшим взглядом копаются в мусорных ящиках. Живут на воде и хлебе, забытые детьми, Кремлём и Богом. Это кошмар какой-то!

Такую старость и врагу не пожелаешь. А их дети-депутаты обсуждают слова гимна. Старикам везде у нас почёт!

ДЕМОКРАТИЯ

В вагон московского метро, обгоняя взрослых, шустро заскочили и заняли сидячие места два школьника пионерского возраста. Многие взрослые остались стоять. Последней вошла древняя бабуля с огромными котомками и встала напротив школьников.

– Внучек! Уступи место старушке, – сказала стоящая рядом пожилая женщина. Один из школьников дернулся, пытаясь встать. Другой остановил его за рукав:

– Ты что? Сейчас демократия! А это значит, ты не обязан. Хочешь уступить, уступай, а не хочешь – не уступай! Понял!

И оба расселись ещё вольготнее.

МОБИЛЬНИК

Александр стоял в центре Москвы у памятника Пушкину и беседовал в мыслях с поэтом. Вдруг его в плечо ткнул молодой спортивного вида парень.

– Разрешите ваш мобильник позвонить. Я заплачу, – попросил он.

– У меня нет мобильника, – очнулся Александр.

– Надо же! Такой солидный человек и нет мобильника? – не поверил парень.

Александру стало стыдно за свою отсталость и, чтобы оправдать свой солидный вид, он небрежно произнёс:

– Я его в урну выбросил. Покоя от него нету. Видишь, с поэтом беседую!

Парень странно посмотрел на Александра и пошёл своей дорогой.

– Что он у вас просил? – спросила любопытная бабка, сидящая на соседней скамейке.

– Мобильник позвонить! – ответил Александр.

– Правильно, что не дали! – вздохнула она. – Вон у него какие ноги длинные, вы бы его не догнали.

ФОТОГРАФ

В Европе любой прохожий безотказно сфотографирует вас на фоне Эйфелевой башни, Бранденбургских ворот или просто у красивой клумбы с чудными цветами. Дома, с удовольствием глядя на фотографию, вы и не вспомните случайного фотографа.

В России прохожего надо уговорить, и он тоже не откажет после своего предупреждения: «Я не умею!» Тогда надо показать ему на какую кнопочку нажать, в какую дырочку смотреть, куда направить объектив, что сделать, чтобы он открылся. Прохожий долго будет вертеть вашу мыльницу, рассматривая импортное чудо, похожее на «Смену‑8».

– Чьё это производство? – спросит он. – Вы уже диафрагму установили? А резкость наводить не надо? – блеснет он своими знаниями.

После этого фотоаппарат всё равно часто держат наоборот, фотографируя свой глаз. Вспышка ошарашит фотографа и он, ослепнув, сконфуженно возвращает мыльницу со словами: «Попросите кого-нибудь другого. Я не умею!».

Вы выбираете другого. Молодые, спортивные ребята исключаются. Если он рванёт с места с вашим фотоаппаратом, шансов его догнать у вас нет. Лучше пожилого мужчину или молодую женщину. Подождав и выбрав, вы повторяете ему краткий курс фотографии. Наконец, мыльница сработала, вспышка была в нужном направлении, и вы удовлетворённо получаете возвращённый фотоаппарат, благодарите фотографа.

Дома, рассматривая готовые фотографии, вы его ещё не раз вспомните, потому что на фото вы стоите без головы, или фон за вами совершенно не тот, или вас вообще на фотографии нет, хотя вы чётко помните, что вы там были и стояли именно в этом месте.

Русские фотографы – врождённые мастера комбинированной съёмки, и помнить вы их будете долго, пока не удастся повторить поездку и не перефотографироваться в том же месте, с тем же успехом.

ХОДЯТ СЛУХИ ПО ЕВРОПЕ, СЛУХИ…

Ходят слухи, что в русскоязычных газетах Германии настойчиво муссируется вопрос о возвращении всех бывших граждан бывшего Союза, всех русскоязычных переселенцев назад в Россию, что по этому поводу существует целая государственная путёвая программа.

Говорят, что для возвращенцев строятся новые дома в подарок и даже целые посёлки. Предоставляется работа, оплачивается переезд, создаются парниковые условия материальной поддержки. Многие строительные фирмы, вроде бы уже сорвали приличный куш и трубят во все трубы. По телевизору вроде бы показывают рекламу, где транспортники предлагают перевезти личные вещи в страны СНГ. Оплата возможна через социал. Одни говорят, что это правда, другие, что это выдумки.

Во многих городах Германии: в Лейпциге, в Киле, в Гановере, в Берлине в «Русском доме» были встречи русскоязычного населения с губернатором Калининградской области Боосом Георгием Валентиновичем и его командой, министром культуры и образования Наталией Шери, министром Экономики Калининградской области, представителями Российского Посольства и другими ответственными лицами.

Выступающие говорили о своих достижениях, о свободных рабочих местах в дорожном строительстве, судостроении, сфере обслуживания и других вакантных и непрестижных местах.

Предупреждали, что во избежание недоразумений по поводу переселения обращаться только в Посольство России, а не в частные и туристические фирмы, которые не имеют к этому делу абсолютно никакого отношения.

Некоторые переселенцы в зале задавали вопросы, говорили о своих трудностях в процессе интеграции, ностальгию, симпатии и антипатии к новому и старому ПМЖ.

Всплыл вопрос. Когда российские немцы ещё жили в Союзе, ими создавались различные общественные организации, которые пытались решить вопрос о возрождении немецкой республики Поволжья; но вместо этого Ельцин предложил военный полигон «Капустин Яр» – землю, наполненную минами и снарядами. Тогда возник альтернативный вариант: образование немецкой республики в Семипалатинской или Калининградской области, где немцы России могли бы компактно жить и трудиться, сохранить свой язык и культуру и сделать республику передовой и образцовой.

Вопрос старательно не решался; и тогда немцы России с согласия правительства Германии приняли последнее решение: выехать на свою историческую родину.

В Калингиградскую область поближе к Германии постепенно переселились родственники не немцы или немцы, которым по разным причинам отказано в переселении на историческую родину. Всех их материально активно поддерживают родственники из Германии

Теперь, когда все переселились, переболели ностальгией, интегрировались, старый вопрос с опозданием на пятнадцать лет «освежили». Вербовщики из России опомнились и приезжают сюда переманивать переселенцев вернуться опять в Россию, и именно в Калининградскую область. Два переезда равняются одному пожару.

Исходя из вышеизложенного, вытекают два варианта развития событий.

Первый вариант, на призыв откликнутся отдельные немногочисленные лица.

Второй вариант: хлынет большой поток безработных энтузиастов в Калининградскую область. В кратчайшее время по национальному составу она автоматически станет немецкой и в ней выберут своё автономное руководство. На карте появится новая немецкая республика.

Ответ губернатора был долгим обозрением всей исторической и политической обстановки прошлого и настоящего, который в краткой форме звучит «Нет, не боимся!»

После собрания был чудный концерт и в фойе богатый фуршет, где за столиками были услышаны мнения высокопоставленных должностнх лиц, которые и записал папа Шульц.

Анекдот:

– Слыхал? В России приняли государственную программу по возвращению соотечественников из-за рубежья! Немцев-переселенцев из Германии назад в Россию зовут.

– Понятно! Значит там работать уже некому.

{PAGEBREAK}

Пародии Папы Шульца

Отдельные мнения о новой государственной программе России по поводу возвращения бывших её граждан из ближнего и дальнего зарубежья.

Председатель ВЦИК. Обращение (Картавит):

– Дохогие товахищи пехеселенцы! Хуские вне Хоссии! Хабочие, кхестьяне, безхаботные и интеллигенция! Событие, о котохом так долго говохили большевики, свехшилось! Цветные хеволюции полыхают по всей Хоссии, кхасная, оханжевая, хозовая, голубая и даже маковая. Абхамовичи заняли Лондонгхад. Жизненный уховень находа упал до пхедела. Светлое будущее осталось в тёмном пхошлом.

В Хоссии всё погхузилось во мхак. Белая эмигхация закатилась за гханицу. Большинство наших осели в Гехмании. Там давно гоход схавняли с дехевней. По уховню жизни, товахищи! По уховню жизни! Я там был. Там хохошо! Там пьекхасно!!!

В Хоссии наобохот. Пхавительство Хоссии, хазвалив находное хозяйство, пхизывает немцев-пехеселенцев возвхатиться обхатно, обещают на словах всякие пхогхаммы. Многие из ваших хядов, исходя из личных, частно собственических интехесов, подстхекают ваш наход к возвхащению в пхошлое.

В Хоссию, Канаду и даже в Пахагвай!

Не соглашайтесь, дохогие товахищи, возвхащаться пхосто так! Добивайтесь от немецкого пхавительства кхупной суммы денег, зелёный кохидор и опечатанные вагоны. Дохогие соотечественники! Вехнётесь с деньгами, начнём всё сначала.

Вечноживой Владимир Ильич Ульянов-Ленин

Главный пахан счастливой зоны

(Читать с кавказским акцентом):

– В связи с очэрэдным подорожаниэм жизни на западэ, покупа-тэльная способность насэлэния стала мэньше, зато кричатэльная способность стала большэ. Мэньшэнство становится ещё богачэ, а большинство ещё бэднээ, большэвики опять в большинствэ. Происходит классовоэ раздэлэниэ общэства. Правитэльству Гэрмании нэ надо поднимать уровэнь жизни народа на нэдосягаэмую для народа висату, а надо опускать цены на каждое пэрвое апрэля.

Дорогиэ братья и сэстры! Боритэсь за справэдливость. Создавайтэ рабочиэ группы борьбы и возвращайтэсь в Россию. Возвращайтэсь! У нас опит есть! Ми встрэтим вас на границэ. Сэльское хозяйство нуждаэтся в тружэниках сэла. Колхоз-дэло добровольноэ. Кто хочэт, вступаэт, кто нэ хочэт, расстрэляют. Если кто ещё сомнэваэтся, мы устраним всэ ваши сомнэния. Ми сможэм в срочном порядкэ создать спортивно-трудовыэ лагэря, исправитэльно-трудовыэ колонии и дажэ трудовыэ армии. Лэсоповал и Колыма ждёт рабочих рук.

Направлять будэм па социальным путёвкам, каториэ будут видавать спэциальниэ тройки надёжних людей с гарачим сэрдцэм и чистыми рукамы. Всэм историческим участникам дадим ордена и медали, а также звёзды и кресты. Жэлэзной рукой загоним чэловэчэство в свэтлое общэство. Помнитэ! Коммунизм-это савэтская власть плюс элэктрификация всэй калючэй проволоки в странэ.

С. Талин

PS: А ви как думаете по этому вопросу таварыш Н. С.?

(Рвануть рубаху и постучать башмаком по столу):

– Догоним и перегоним Америку! Пятилетку в четыре года, в три смены, двумя руками за одну зарплату. Мы будем первыми на целине, на Луне, в космосе! И на Марсе будут яблони цвести, то есть кукуруза. Нет на свете лучше груза, чем в ракетах кукуруза. Посевную проведём прямо с воздуха. Мы освоим целину на других планетах, выведем там новые сорта королевы полей. Всех обеспечим жильём. Построим хрущёвки, фермы, свинарники. Укрепляйте Родину, мать вашу! Возвращайтесь! Целина ждёт! Земле от нас не отвертеться

Холодная война закончилась, наступила оттепель, а при потеплении всё расправляется, в том числе и НАТО, но мы пойдём другим путём. Уже нынешнее поколение советских людей будет жить при Коммунизме в Германии, а мы построим СНГде? У нас тоже будут не рога и копыта, а заморская икра и мясо. Пролетарии всех стран, возвращайтесь! Приезжайте в Россию, а не то Россия приедет к вам. Возвращайтесь! Кузькина мать ждёт! Будьте уверены, она пошлёт вас туда, куда надо!

Кремлёвский мечтатель Никита Сергеевич Хрущёв

МММЧ (Причмокивание):

– Дорогие многоуважаемые переселенцы. Обнимаемые дамы и господа. Приветствую всех вас троекратным братским поцелуем. Возвращайтесь! С чувством глубокого удовлетворения соберёмся на внеочередном съезде бывших партийных соотечественников. Партия сказала: «Надо!» Народ отвечает: «Есть!» Партия была, есть и будет есть! По этому поводу мы проводили и будем проводить кремлёвские банкеты. Сегодня лучше, чем вчера, а завтра лучше, чем сегодня. Не скрою, в стране напряжёнка с туалетной бумагой, потому что часть её идёт на колбасу. Так что прихватите всё необходимое с собой в именных подарочных наборах. Лично встречу каждого на аэродроме. В моих горячих объятиях вы почувствуете всю любовь нашего Союза. Я уже встречал: Федю Кастро, Иру Ганди, Муха Дура Шастри, Борю Кармаля, моего друга Карволола и других дорогих товарищей. За прекрасные подарки все они получили многочисленные правительственные награды и остались довольны моими затяжными поцелуями. Я кончил товарищи!

(Бурные, продолжительные аплодисменты. Почему не хлопаете?)

Чуть не забыл! Если кто-то думает запятая что я всегда читаю по бумажке запятая тот глубоко ошибается точка. И ещё! Как только Вы начнёте возвращаться, я награжу себя новыми заслуженными наградами нашей краснознамённой Родины!

Генеральный писатель, автор бессмертный произведений, «Мало земли» и «Цели иные», дорогой ЛЕОнид Ильич Брежнев

(Читать с шарфиком на шее):

– Только через честный труд можно попасть в общество хорбатых, дорохие товарищи!

Я ховорил и ховорить буду! МЫШление, то есть мышлениЕ надо изменить. Развивайте вокрух себя плюрализм и ДЕМОНкратию. Мне тут докладывали из ЦК (Центральной котельной) – перестройка сорвалась. Произошла прихватизация, дебилизация и эмихрация всей страны. Процесс пошёл, дорохие товарищи. Вопрос выхода из Российского кризиса для мнохих решился через Шереметьево‑2. Теперь даже олихархи стремятся за храницу. Утечка мозгов из России завершилась, там остались одни желудки.

Не возвращайтесь дорохи – дорохие товарищи! Вы вспомните! Пётр первый прорубил окно в Европу, я вам открыл в Европу дверь, а вы хотите иметь турникет – вертушку? Я объединил всю Херманию и объединился с ней сам. Живу в хермании, на социале, на полном хосударственном обеспечении. Я назад не поеду, там совсем друхое хосударство. Мне здесь нравится. Прекрасная страна, и мой друх Коля всегда рядом.

Вы присмотритесь! В Хермании у людей на ушах золото, в России – лапша! Бохатая Москва давно окружена бедной Россией, а сытый холодного не поймёт! В Москву вас точно не пропустят! А здесь все сыты. Не поддавайтесь на провокации. Берите пример с меня. Мне уже хорошо!

И в заключение скажу. Мы тут посоветовались с Колем и приняли решение: водка «Хорбачёв», по просьбе трудящихся, продаваться будет не с 11 часов и не с 17, а крухлосуточно на всех автозаправках Хермании. (Тяжёлый вздох) Без талонов!

Михаил Сергеевич Хорбачев

(Перед чтением расчесаться, при чтении нажимать на букву О):

– Уважаемые Россияне! Бывшие и будущие! Возвращайтесь! России нужны алкоголики, то есть трудоголики. Все трезвые Россияне встретят вас с новыми плакатами и лозунгами. Теперь у нас в стране партия нового типа; это партия, которую возглавляет тип типа меня. У нас рельсовая демократия, понимашь! Наше государство ещё может совершить больше преступлений, чем его граждане могут себе представить. Правительство, понимашь, решилось на радикальные меры. Военные, оторвав от своей ракетно-ядерной программы, выделило специально для вашего народа под нем республику – испытательный полигон Капустин ЯР, понимаешь! Капустин ЯР это вам не Бабий ЯР и не Красный Яр ск. Это намного круче. Радиоактивность – это прежде всего активность. Каждый человек – кузнец своего счастья, испытайте его там на полигоне. У вас будет своя земля. Если вам повезет, будете жить, а нет… Мать земля ждёт вас.

ЕБН (Ельцин Борис Николаевич)

(Произносит тост «Всё пропьём, но Кремль не опозорим!», опрокидывает стопку, зажигет свечку, креститься и с песней «Калинка-малинка моя!» пускается вприсядку)

ПВВ

Ответ в Интернете. Мой адрес не дом и не улица, мой адрес теперь точка ru.

(Программа Возвращения Вассалов х Противо Вандальная Вакцина)

По Следователь:

– Вопрос считаю актуальным на ближайшие десятилетия. Мы будем и дальше осуществлять потепление климата между народами и продолжать укрепление горизонтальной и вертикальной власти в политике, в бизнесе и на всех окнах, во всех камерах СНГ. Вот так вот! Господа! Товарищи! Братва!

С Новым Годом! Спаси Нас Господи!

Русский Д. А. Медведь

Ги-Зи из города Хина и БУГОРмайстер из БЕРолина:

– Фи толжны снать! Ми селённые и калупые сфоих не люпим! Отин старий чёрний аффриканиц луше один молодой российский немца. Это потферштают в полиции ффсэ политики.

Но снатный собакофот, олненефот, люпитель немецких офчарок По Прайт, и фечно селёние Трошки Ёшки, Плюмкин-румкин считают иначе.

Они кафорят: «Один турак луше отнако фашеко ненашеко». Компромис найтётся! Тва плюс три пудет зекс. Тве Аффрики три Муссы, луше шоры, чем трюсы.

Калосуйте са насс, и мы за ффас фасьмёмся! Сокласуем фопрос с трукой старани, через натежту «Газ промах» и Солнцелику маркису канцлеров.

Если ани не памокут, пасафём на помошь русскую ми-полицию и такта спаём фам нофый атресс, «А Ифаново, корот не ффест!»

Не фонтан, Лафа-нтен, Франсуа

Знаете, как расшифровывается SPD?

Skoro Poedete Domoj.…

– Зер гехерте Шпетаусзидлеры! Либе ландслёйте!

(Далее синхронный перевод)

– Многоуважаемые переселенцы! Никого не слушайте! Я для вас столько сделал. Вы в Германии!

У вас есть всё! Всё русское! Русское телевидение. Русское радио. Русские газеты. Русские журналы. Русский Интернет. Русское гражданство. Русские паспорта. Русские церкви. Русское турбюро. Русские рестораны. Русские магазины. Русские продукты. Русские клубы. Русские концерты. Русские дискотеки. Русские фирмы, мобилки, врачи, школы, адвокаты. Русская мафия с Ёшкой. Вы говорите на русском языке! О чём речь?

На социале, как при Коммунизме, всё бесплатно: жильё, питание, медикаменты, медицинское обслуживание, бесплатная электроэнергия, телевидение. Оглянитесь! Так хорошо вы ещё не жили. Вам даже работать не надо, и выплаты вам не задерживают. Здесь без работы лучше, чем там с работой.

В России до сих пор нет секса. Продолжительность жизни катастрофически падает, смертность давно превышает рождаемость. Там не родилось больше, чем погибло в войну. Если ситуация так продержится, то страну придётся переименовать в Российские ВЫМИРАТЫ. И вы туда рвётесь? Вымирать или выживать.

Многоуважаемые переселенцы! Оставайтесь!!!

Чего вам не хватает?

ГельМУТ Толь, творец единства

ПЕРЕСЕЛЕНЕЦ: ЧТО делать?

ЧИТАТЬ ВСЁ СНАЧАЛА, ПО КРУГУ И ДО БЕСКОНЕЧНОСТИ.

ЮБИЛЕЙНОЕ ПОЗДРАВЛЕНИЕ

ПО НОВОЙ НАНОТЕХНОЛОГИИ

НАНО – это одна миллиардная доля метра, или миллионная миллиметра, маленький миллиметр для нано, как Эйфелева башня для блохи. Нанос по-гречески карлик. Левша, подковавший блоху, дошёл до изменения структуры отдельных молекул и даже атомов и дал новые свойства старым материалам. При помощи микротехнологий получились стекла, к которым не липнет грязь, самомоющаяся краска для автомашин и домов, антибактереологические носки, которые не пахнут, не мокнут, не загрязняются, а ноги в них сухие, не мёрзнут и не устают. Возникли плееры, диктофоны, видеокамеры без магнитной плёнки. Напитки, которые не утоляют жажду, продукты не утоляют голод, банковские счета, которые невозможно оплатить. Методы манипулирования веществом на атомном и молекулярном уровнях перевело общественные отношения в другое, новое измерение. Всё измельчало: зарплата, машины, квартиры, жизнь, души.

Мы все попали в новое столетие, в новые условия, в другое измерение, в другую сторону, за бугор, где кроме времени, длины и ширины, нас беспокоит цена, возраст и вес.

Жизнь постоянно изменяется, и мелочится, но мы должны идти в ногу со временем, хотя оно не идет, а летит. Мы движемся вперёд, поэтому предлагаю внедрить в новом обществе новые правила, продиктованные новым временем.

Нам всем необходимо интегрироваться, ориентироваться, базироваться, вжиться в новые условия, растворится в новом обществе и в новых нанотехнологиях.

Экономический рынок в микрорайонах заполнили микрофирмы, микрофильмы, микросхемы, микроскопы, микробы и микстуры.

У всех есть интернет, фильмы скачивают, бицепсы накачивают, ориентируются по навигаторам, запоминают по хенди, питаются по диете, живут в долг. Всюду дистанционное управление, плоские телевизоры, плоские тарелки, плоские шутки, плоскостопие и плоскоумие. Юмор многие не понимают.

Происходит знакомство по газете, секс по телефону, оргазм без секса, дети без родителей, женщины, без детей, мужчины без денег.

В связи с тем, что мы живём по-новым правилам, каждое мгновение у нас новое, и вызывает в нас новые ощущения такие, как новое понимание о новых понятиях на основе новых технологий, новых взлётах цен; новая покупательная способность вызывает новые эмоции, платим столько же, а получаем меньше.

Автотопливо подорожало и стоит дороже ракетного, уже не все могут заправляться без истерики и предлагают заморозить цены на нынешнем уровне; а топливо продавать не литрами, а по-капельно, и платить за него, не деньгами, а только наличными одноцентными монетами, растягивая удовольствие заправки и месть расплаты. Сегодня меньше чем вчера, а завтра меньше, чем сегодня.

Всё мельчает и дорожает. Буханка хлеба уже весит не килограмм, а при тех же габаритах только половину. Консервы стали такими, что в них уже не помещаются мухи. Рис продают по зёрнышкам, пиво глотками, отопление в домах никто не включает, все греются горчичниками.

Сигареты в общественных местах курить запрещёно, они стали дороже и короче, в пачке их уже не 20 штук, а 17. На этом основании предлагаю засчитывать именинникам не все их года, а только первые 17, остальные, начиная отсчёт не со дня рождения, а со времени зачатия, положить в банк под проценты, из расчёта «Мои года моё богатство».

Тосты в честь юбиляров произносить не за всю дату в целом, а как в телекоме, отдельно по секундным тактам, с предварительным расчётом, чмоканьем и чоканьем.

Выпивать за здравие не полными бокалами, а по-капельно, пипетками и капельницами, наполненными не чистым спиртом, а разведённым. В целях экономии спиртного можно усиленно дышать на всех спиртным перегаром и предлагать новые приколы.

Цветы женщинам дарить не оптом букетами, а поштучно, получая за каждый цвет и каждый цветок раздельную благодарность в виде поцелуя, конкретного действия или стоящего обещания.

Текст поздравительных открыток читать не бегло с выражением, а по слогам или даже по отдельным звукам, гласным и несогласным, растягивая время и восприятие удовольствия.

Открытки с текстом именинникам дарить не целиком, а разрезав построчно или даже по отдельным буквам; чтобы подарок выглядел солидным, большим и щедрым, можно подмешать буквы из газет.

Юбилейные торжества отмечать не за один вечер, а растянуть их минимум на две пятилетки с постоянным обновлением новейших технологий посещений, общений и возвращений.

Поскольку жить в смешных условиях стало не смешно, а смеяться нужно и полезно, устройте себе праздник сами. От всей души, желая всем счастья, прошу всех встать, приблизиться друг к другу вплотную, прикоснуться к ближнему чистыми и добрыми руками и, чтобы доставить всем истинное удовольствие по новой технологии, чтобы от всего сердца все могли радоваться и смеяться, начните друг друга усердно ЩЕКОТАТЬ.

Типа договор №

(В натуре номер не нужен)

32 Декабря 2008 г.

Я, «папа ШУЛЬЦ», Типа продавец, в лице чиста сам себе директора, действующего по-немецки понятиям с одной стороны и «Ты читатель» типа в лице чиста покупателя по понятиям с другой с русской стороны, перетёрли и добазарились.

ТЕМА БАЗАРА

Книга рассказов с названием «Смеходром».

Каждый может купить книгу «Смеходром» у автора, оформив устный или письменный договор.

Крутые пацаны подписали поставить, чиста конкретный товар «Смеходром» под реальный лавэ.

Арбузником оптовым базар заценён в лимоне денег.

ПОРЯДОК И ФОРМА ПОДГОНА БАБОК

Валюта платежа: баксы зеленью и евроденьги. Бартер и хохлобаксы не предлагать.

Условия: бабки наперёд, деньги утром, стулья вечером, можно и наоборот, но бабки вперёд.

УСЛОВИЯ ПОСТАНОВКИ НА СЧЁТЧИК

Лавэ нет – на счётчик.

КАЧЕСТВО ТОВАРА

Пацаны чиста, конкретна, отвечают за качество товара.

УСЛОВИЯ СДАЧИ ТОВАРА

Возможные предьявы по качеству и количеству товара должны быть предъявлены на стрелке.

Забившие стрелку не имеют права спрыгнуть с базара.

В случае гнилого базара отвечают по понятиям.

Предъява канает в течение 30 дней (типа месяц) с момента получения товара.

УПАКОВКА И МАРКИРОВКА

На стрелку пацаны приезжают, чиста упакованные и конкретна маркированные, без ментов.

Приезд на стрелку на «Жигулях» и на б/у иномарках считать западло.

ОТВЕТСТВЕННОСТЬ СТОРОН

На случай кидняка всех заказывает кинутая сторона.

Мобила забита в доп. соглашении.

ФОРС-МАЖОР

Наезд ОМОНа тормозит счётчик на неделю.

Прочее – до фонаря.

ЮРИДИЧЕСКИЕ АДРЕСА СТОРОН

ПРОДАВЕЦ: Я ПОКУПАТЕЛЬ: ТЫ

Нашли лоха, если что, ща всё бросим и спалим хату. Надо будет, сами вас найдём.

ПОДПИСИ ЗАВЕРИЛ

Юрист в натуре

ОБРАЩЕНИЕ

Дорогие читатели! Многоуважаемые Дамы и Господа!

В настоящее время автором закончена многолетняя работа над новыми книгами. Это достоверные рассказы о многострадальной судьбе кочующих немцев. Их как заложников, как перекати-поле гонит по свету нужда, война и политика двух стран: Германии и России. Где бы они ни приживались, государственная политика вырывала их с корнем. О жизни немецких колонистов в России написано мало, это белые пятна истории. Европа, девятнадцатый век, экономический кризис в Германии, вынужденная эмиграция на восток, колонизация, каторжный труд, экономический колониальный рассвет, первая мировая война, первая царская высылка, революция в России, возвращение из ссылки, восстановление разрушенного хозяйства. НЭП, раскулачивание, вторая ссылка, вторая мировая война, эвакуация. Спецпоселение, трудармия, ГУЛАГ, комендатура, дискриминация, возрождение, решение немецкого вопроса в СССР. Реэмиграция в Германию, интеграция на исторической родине, взлёты и падения в новой жизни. Такова вкратце судьба народа.

В книге собраны житейские и христианские рассказы о судьбах российских немцев. Немецкая тема на всех страницах звучит главной стержневой мыслью.

Как известно, издание книги предполагает немалые материальные затраты: на изготовление обложки, на художественные иллюстрации, редакторскую и корректорскую обработку, перевод на немецкий язык, на бумагу, на типографские расходы и так далее; затраченные на рукопись рабочие часы вообще не поддаются подсчёту. В настоящее время уже всё позади: решены организационные вопросы, подобрано издательство, рукописи отредактированы и подготовлены к печати, сделаны художественные заставки. Книги намечено выпустить по мере сбора и накопления материальных средств. Список спонсоров планируется разместить на одной из её страниц. Книга необходима нашим потомкам.

К сожалению, автор не имеет возможности издавать за свой счёт большое количество своих книг. Поэтому очень просим Вас материально поддержать издание новых книг, связанных с нашей общей историей, рассказывающей о тяжёлой судьбе наших предков. На основании вышеизложенного, убедительно просим Вас стать спонсором и оказать посильную финансовую поддержку в издании книг. Если Вы приняли положительное решение, то определённую Вами сумму Вы можете просто перечислить на счёт:

№ 00 28 07 53 23, BLZ 51 35 00 25,

Sparkasse Giessen, Reinhold Schulz

Подпишитесь на наш Telegram

Получайте по 1 сообщению с главными новостями за день

Читайте также: