Коты и крысы в берлинской галерее: Марина Колдобская и ее Rattenkönig
Коты и крысы в берлинской галерее: Марина Колдобская и ее Rattenkönig
Выставка на Bergmannstraße 32 называется «Крысиный король», Rattenkönig. И на открытии напомнили, что в немецкой и русской традициях образ этот имеет разночтения. Но, в сущности, важны не литературные или исторические ассоциации. Важны непосредственные впечатления.
Читайте также: Художники в Шарлоттенбурге: мирная альтернатива
Колдобская – мастер сильных, шоковых эффектов и максимально демократического высказывания. Ее искусство для всех по доступности послания. И вполне элитарное по корням и продуцируемым смыслам.
Как художник она сложилась и приобрела известность в нонконформистской среде Петербурга/Ленинграда. Это было еще в советские времена, но и в постсоветские, конечно, тоже. Живет в Берлине. Теперь у нее новая площадка для публичного высказывания и новый зритель.
Ну а высказывание можно интерпретировать как аккумуляцию ужаса немилосердной, жестоковыйной эпохи – и как попытку победить ее силой искусства.
Главный персонаж выставки – крыса. Иногда, может быть, мышь. Иногда хищный кот. А иногда бык. Людей почти нет, да и что это за люди – от человека остался только эмоциональный акцент, выраженный движением губ и глаз.
Главный сюжет – охота на жертву. Иногда просто агрессивное присутствие, тотальное доминирование.
Это мир, в котором трудно выжить и непонятно вообще, зачем жить.
Так выглядит наше время? Из этого состоит наша жизнь? Или это все-таки не столь однозначная провокация?
Марина Колдобская доводит до изобразительного предела свой экспрессивный опыт переживания бытия. Искусство Колдобской – искусство практически без перспективы. Черные и красные пятна. Свободные мазки. Оно реализуется как импровизация – пусть даже этот экспромт предваритель
Все ради острого, максимально непосредственного эффекта.
Мы говорим, что культурные ассоциации не обязательны. Но куда ж без них. «Крысиный король» Колдобской апеллирует к разным контекстам. И в том числе – к мематической истории и ключевому событию в жизни ее знаменитого земляка и современника, на которого однажды прыгнула загнанная в угол крыса.
Не всегда понимают, что она в него вселилась и постепенно им овладела.
Перекличка с архаикой
Коты и крысы в берлинской галерее – это не един ственный акцент в образном мире Колдобской. В анонсе к выставке о арт-событии сказано так: «Марина Колдобская с современной перспективы вступает в диалог с тем, чем и каким было искусство в своих истоках. Художница как бы возвращает нас к искусству с высокой степенью условности, с ограниченным спектром выразительных средств, мастерски создавая точные цвета и добиваясь ясной выразительности форм и линий.
Ее картины – это перекличка с архаичным искусством, рожденным из импульса, являющимся средством выразить свои страхи и надежды, посредством культурного акта вырваться из данности зоологии, совладать с бессознательным. Уже в пещерах люди стремились превратиться из сотворенного – Богом, природой, лесом, стихией, инстинктами, тревогами – в Творца».
Архаика возвращается?
Социальный романтик?
А критик Андрей Хлобыстин писал в прежние времена о Марине Колдобской: «Марина, в отличие от многих обезбашенных свободой камикадзе, реализовалась на многих уровнях, пройдя путь от организатора первой отечественной женской группы «Я люблю тебя жизнь» до мастера, чьи работы находятся в Эрмитаже, колумниста ведущих умных изданий, директора Музея Нонконформистского искусства и главы петербургского Гос. Центра Современного искусства.
Как художник Марина Колдобская засветилась в обеих столицах, создав свой броский стиль, вытаскивающий из тьмы массового бессознательного его символические симптомы. Этот стиль выразительно национален и узнаваем, как хохломской орнамент. Свое творчество Марина сравнивает с культом cargo аборигенов Океании, превративших рухнувший в джунгли самолет в предмет поклонения. Ее символы образуют абсурдные и загадочные мифологические конструкции, где равны Ленин и Микки Маус, инь-янь и свастика, рыбы и звери – космос современного цивилизованного дикаря.
Дикарь сказал свое слово: в двадцать первый век мы вступили, пробираясь по руинам нью-йоркских «близнецов» и европейского социального утопизма. На этих виртуальных обломках, а практически – на трэшевых отходах городского организма – упаковочном картоне, старых чемоданах, брошенной мебели, Марина в три краски – красный, черный, белый, кое-где мазнув имперским золотом, – ставит свои языческие метки-ориентиры. С нуля строится новая диковинная мифология, где в сумрак будущего нас инициируют полубредовые культовые фигуры–сталкеры, могущие обернуться то Че Геварой, то Путиным, то Мерлин Монро. Ментальный и символический винтаж нового язычества расцветает перед нами брутальным, экспрессивным и жизнеутверждающим фейерверком…
Как положено российскому социальному романтику, в противовес банальным буржуазным «голубым фишкам», обозначающим акции наиболее крупных и надёжных корпораций, Марина создает свой курс «красных» (абсурдных? революционных?) фишек – архитипических символов, гарантирующих, что скучно не будет».
Читайте также:
- «Голубое сало» Владимира Сорокина в берлинской галерее Марата Гельмана
- Художники в Грайфсвальде
- Кафка в Берлине. Сто лет со дня смерти писателя
Читайте также:
Обсуждение
Самые последние новости
