Случится ли православная Реформация?
Случится ли православная Реформация? Нужна ли она?
Читайте также: Вести с родины Люцифера
Заметки о православной Реформации как вероятности и неизбежности (?) на полях короткого путешествия в Виттенберг.
По Лютеровым местам
Отправившись в Виттенберг, оказываешься в Лютерштадте.
Можно шутя перефразировать одну песню, которая знакома, наверное, русскоязычному читателю: он уехал в Виттенберг, а приехал в Лютерштадт…
Этот небольшой городок не без оснований называют протестантским, немецким Римом, а иногда еще и протестантской Меккой.
Сегодня он тих и на внешний взгляд, сказать честно, несколько захолустен. Но когда-то именно здесь разразилась невероятной силы духовная революция, которая вовлекла в свою орбиту полмира.
Пишут, что помещение Замковой церкви было в те времена и университетской аудиторией, а деревянные двери в храм служили доской объявлений, куда – в этом тоже вкус эпохи – можно было гвоздиками прибить извещения о текущих событиях. Вот там и вывесил молодой профессор свои 95 тезисов на листах бумаги. В одном экземпляре.
Теперь для этого есть издательства и типографии, пресса и социальные сети интернета. А тогда получилось вот так – и эти пламенные дацзыбао, как ни удивительно, не смыло дождем и не унесло диким ветром по длинным улицам Виттенберга куда-нибудь в Эльбу.
Гвозди проржавели, дверь сгорела, а слова живут. И сегодня здесь совсем, наверное, совсем не скучно почитателям Мартина Лютера, для которых реликвии, связанные с его именем, имеют экстраординарное значение. Тем, для кого Мартин Лютер остается гигантом истории и кто считает его самой выдающейся фигурой второго тысячелетия в Европе.
«Он был первопроходцем Реформации, тем, кого Бог первым использовал, чтобы зажечь огонь преобразования христианства и Запада».
Туристы посещают огромную монастырскую по происхождению усадьбу: дом Лютера. Им показывают источник, откуда он брал воду. Один блогер отчитывается так: «Раскопали место, где Лютер проповедовал. Главное, что нашли место, где он проводил очень много времени, уборную. На немецком Stilles Örtchen. Тихое местечко. Лютер страдал запорами, сообщили нам с большой любовью немцев к таким интимным подробностям. Там он и пришел к идее Реформации».
От Дома Лютера к Замковой церкви: несложное паломничество
Другая пишет в фейсбуке, с модным гендерным акцентом:
«Мартин Лютер был человеком нервным и суровым. Богословие у него было соответствующее. Он женился на незаурядной, умной и тактичной женщине, которая родила ему шестерых детей. В браке он был очень счастлив. В результате не только отношение к женщинам, но и отношение к людям и к миру у Лютера сильно смягчилось. Лютеранство не приняло учение о предопределении, довольно бережно обошлось с католической традицией и вообще было не слишком агрессивным.
Жан Кальвин тоже был человеком суровым, еще более нервным, замкнутым и мрачным. Богословие у него было соответствующее. Он тоже женился на незаурядной женщине, которую искренне любил. Но она и трое рожденных от Кальвина детей рано умерли, а потом Кальвин так и не женился, до конца жизни переживая это горе. В результате глубокое отвращение к миру и к людям, помноженное на железную волю и неукротимую энергию, достигло своих высот. Кальвинизм не просто принял учение о предопределении, но и внес его в протестантскую этику, безжалостно выкинул всю христианскую традицию, сделал переживание одиночества нормой, взорвал Европу революциями и войнами и в целом перевернул все западное общество».
И выводы ее такие:
«1) личное счастье и несчастье очень сильно влияют на богословие 2) суровых и нервных людей нужно любить и принимать, пока они не разнесли весь мир в клочки»…
Выводы спорные, конечно.
У революции есть даже удобный гастрономический акцент. О нем тоже напоминают туристам.
«Дух Лютера витает в Виттенберге не только в воздухе, но и на кухнях», материализуясь то в хлеб Лютера, то в печенье Лютера, то в пиво Лютера, или его вино. Но все же не гастрономия играла первую скрипку.
Вспомнить всё
Туристы и паломники потом идут на запад, к местам, где он проповедовал и где прибил тезисы… А пока идешь по Виттенбергу от дома Лютера к Замковой церкви, все и вспомнишь, что нужно вспомнить.
Реформация – очищение веры от исторических наслоений и презренных компромиссов с запросами чрева.
Восстановление в полном объеме непосредственной, без промежуточных инстанций, коммуникации между человеком и Богом. Жизнь верующего как перманентое богослужение.
Эта духовная революция была предтечей других революционных потрясений, которые сдвинули Запад, многое в нем переменив. Создав ситуацию Модерна. Тут было много драматических страниц, но и суммарный итог впечатляет: социальное, культурное, творческое лидерство Европы, Запада было инициативой Лютера подтверждено и упрочено на следующие полтысячелетия. Как минимум.
Ну и для Германии это стало прологом и залогом, который, может статься, и по сию пору обеспечивает в значительной мере ее успехи.
Оказалось, что суть реформы не в том, чтобы куда-то «вернуться». Событие веры случается не как буквальное возвращение в какую-то потерянную привилегированную точку бытия. Событие веры просто случается сегодня. Или нет. И если оно случается, то – пусть далеко не сразу – уменьшается преступность, закрываются за ненадобностью детские дома, а попутно люди перестают лгать себе и другим и убивать друг друга.
Прошло пятьсот лет. Ныне-то двери Лютера из бронзы, попробуй, прибей к ним свои тезисы. Разве что скочем. Но тот момент, о котором мы вспоминаем, здесь уже состоялся. И его не вычеркнуть из мировой истории.
Православная Реформация: а реформируемо ли православие?
Но вот сегодня один свободомыслящий священник-блогер, Виктор Гавриш, задается таким вопросом: «Пятьсот лет назад Мартин Лютер сказал, что Католической Церкви надо меняться. Рим отверг его 95 тезисов, и отлучил Лютера от Церкви. Спустя четыре столетия Второй Ватиканский собор всё-таки начал движение в направлении давно назревших реформ. Отсюда вопрос: где наш православный Мартин и когда мы уже соберем такой собор?»
Да, есть протестантская Европа, есть и католическая Европа, ответившая на вызов Реформации и тоже очень сильно изменившаяся. Чего, в общем-то, не скажешь о восточнохристианском мире. Здесь часто по-прежнему религиозная жизнь концентрируется в храмовом пространстве, а за его пределами кончается, и там можно нарушать любые заповеди. А жизнь прихожанина отдана в распоряжение батюшки, как если бы прихожанин это навечно оставался несовершеннолетним.
Сегодня огромная часть Восточной Европы, исторически связанной с православием, охвачена катастрофическими конвульсиями, И теперь невольно думаешь, что для людей религиозных эти конвульсии все-таки едва ли пройдут даром и перемены в православной жизни неизбежны. Тем более, что потрясения длятся уже, по сути, больше века – и это явное свидетельство глубинного неблагополучия. Корни гниют. Или уже сгнили, и деревья падают наземь?
Православию сегодня нужен свой Лютер.
Запрос на православную реформацию созрел давно.
Но для реформаторов роль Лютера оказывается или слишком сложной и опасной, или чуждой по особенностям характера и взглядов. Взять хоть Россию недавних десятилетий. Александр Мень, Георгий Кочетков да и много кто еще. Связанные с русской Церковью европейские интеллектуалы, Мейендорф, Афанасьев, Александр Шмеман, Антоний Сурожский, наконец. В Украине с ее религиозным плюрализмом без берегов, к примеру, Сергей Журавлев…
Православная Реформация: каждый верит в одиночку
А с другой стороны, пространство мирового православия, гораздо более аморфное, чем католический мир, без системы централизованного контроля и учета, оборачивается тем, что православная реформация чуть ли не постоянно происходит, но не влечет за собой глобального сдвига. Ввиду отсутствия централизации и контроля это случается снова и снова то там, то здесь, везде. В личном опыте, в личном поиске.
Любая личная апелляция к евангельским и апостольским временам, любое личное толкование Библии (а не как батюшка на проповеди объяснял) создает такую ситуацию. Каждый, кто это делает, в известном смысле – Лютер. Царственное священство вменено каждому.
И как раз аморфность и многовариантность православия не заставляет воспринимать это как глобальную духовную революцию. Она остается достоянием личности или кружка.
Этот риск личной веры почти не институализируется. И не нуждается в институте. На этом и паразитирует рутинная иерархия. Мировое православие это, скажем так, принцип веры, это христианство, в котором истину с кафедры не провозглашает никто. Взамен оно апеллирует к традиции. Но традицию часто по-прежнему понимает не в духе евангельской эпохи, а как-то «по-византийски», и даже хуже, схоластически и начетнически, с присвоением истины клиром.
На поверхности – ветхие, перештопанные мехи, старозаветные институции, пытающиеся монополизировать и веру, и совесть, и заодно мистический опыт.
Заметим, впрочем, для себя успехи протестантизма в Украине и России. Как замечают, например, адепты, «протестантизм в России естественным порядком выигрывает у немодернизированного самоварного православия, адепты которого апеллируют к традициям, имея в виду не живые и вечные основы веры, а византийско-синодально-советские извращения церковной жизни», и в сумме разные направления протестантизма опережают по числу верующих и приходов ислам…
Впрочем, в русской жизни это пока немного поменяло.
Но появление русскоязычного мирового сообщества «в рассеянии» заставит посмотреть на ситуацию по-новому. Мне кажется, возможны теологические сюрпризы.
Читайте также:
Читайте также:
Обсуждение
Самые последние новости
