Ищите женщину. И обрящете
Ищите женщину
Но вот вам две женские истории из минувшего века, из его первой половины, где тон задавали люди азарта и риска, а мир летел под откос, как курьерский поезд, сошедший с рельсов, но попутно производил небывалые эффекты, памятные поныне.
Читайте также: Принцесса и амазонка
Женщина и революция, la femme fatale. Версия
«Oh, I would like to kiss you thousand times». Так, по-английски писал Владимир Ленин своей пассии Инессе Арманд. Хотя общались они на русском. Но русский язык был занят в его голове пропагандой, революцией, классовой борьбой и диктатурой пролетариата.
«О, мне хотелось бы поцеловать тебя тысячу раз…»
Вячеслав Молотов, будущий сталинский клеврет, по прозвищу Чугунная Жопа, переживший всех, рассказывал в глубокой старости своему конфиденту Чуеву: «Хорошо помню Инессу Арманд. Нерусский тип. Миловидная женщина. По-моему, ну так, ничего особенного… Ленин обращался с ней очень нежно. Бухарин мне прямо говорил, что это пассия Ленина. … Конечно, это необычная ситуация. У Ленина, попросту говоря, любовница. А Крупская – больной человек». (Крупская, если кто забыл, венчанная супруга Ульянова-Ленина.)
Практически публичный семейный треугольник нервировал партийных моралистов, говорить о нем считалось идейным моветоном.
Сама Инесса, французская гражданка, дочь артистов, сменившая до Ленина двух мужей (они были родными братьями) и родившая пятерых детей, как-то написала в дневнике: «Для неисправимых романтиков любовь стоит на первом месте в жизни, оставляя все остальное позади».
Можно предположить, что и в конспирацию, и в революцию она устремилась из неисправимого романтизма вкупе с апологией свободной любви, которая хорошо рифмовалась в ее воображении с низвержением престолов и тронов.
В 1917‑м они вернулись из Швейцарии в Россию в одном купе пресловутого пломбированного вагона.
Однако в Советской России, охваченной Гражданской войной, эшелоны трупов и реки крови ее душили. Воображение перестало работать. И она писала уже иначе: «Теперь ко мне все равнодушны. … почти все меня утомляет. Единственные теплые чувства испытываю к детям и В.И. [Владимиру Ильичу]. Иными словами, у меня как будто сердце умерло. Как будто я отдала все свои силы, все свои страсти В.И. и своему делу. Источники любви иссякли в моей груди».
Она не могла дышать Москвой и просила В.И. отпустить ее в Париж. Взамен он отправил ее в августе 1920 года на Северный Кавказ, в Кисловодск, лечиться. Но там, где едва угасла война, не лечатся, там умирают, вот и она возьми да и помри, практически немедленно, от какой-то заразы, подхваченной на перроне станции Беслан. Ей было 46 лет.
«Вне всякой очереди. Москва. ЦЕКа РКП. Совнарком. Ленину. Заболевшую холерой товарища Инессу Арманд спасти не удалось точка Кончилась 24 сентября точка Тело перепроводим в Москву Назаров».
Откуда-то выскочил этот безвестный Назаров.
В октябрьскую Москву привезли цинковый гроб с холерной жижей внутри. Он шел за катафалком, запряженном двумя белыми лошадьми, от вокзала по пустой предутренней столице и рыдал, слезы мешались с дождем.
Прах похоронили у кирпичной кремлевской стены. Рядом с американским журналистом Джоном Ридом, который умер довольно похоже: отправился на конгресс угнетенных народов Востока в Махачкалу, возвращаясь с Кавказа, съел арбуз, купленный на базаре, в результате заразился тифом и пропал.
А В.И. вконец свихнулся от этой потери, шарики зацепились за ролики и стало уже не до того, как нам реорганизовать рабкрин.
Вдруг остро понял, что все было зря и никому не нужно. Он превратил русскую жизнь в ад, но оказалось, что любимая в аду не выжила. Через несколько месяцев его тряхнуло инсультом. Он замолчал. ̶С̶д̶е̶л̶а̶л̶ ̶в̶и̶д̶,̶ ̶ч̶т̶о̶ впал в идиотию.
Когда он засыпал, к нему приходила Инесса и целовала в губы. Когда просыпался – рядом сидела глупая квашня Надюша и торчал у входа усатый маньяк, который, он знал, уничтожит всю эту глупость, которая называется русской революцией. А, и пусть все горит революционным бесплодным пламенем!
Когда перед смертью бредил, звал ее, прижимал к груди ее фотографию. Однажды она пришла, взяла его за руку и повела туда, на горизонт, где печально качались высокие тени.
Ее пепел и его мумия – они и сейчас не так уж далеко друг от друга. На Красной площади в охваченной очередными маниями Москве.
Журналистка на картине и в жизни
Эта картина экспрессиониста Отто Дикса известна почти всем. Она находится в Государственном музее современного искусства, Центр Жоржа Помпиду в Париже. На ней изображена журналистка Сильвия фон Харден. Она сидит одна, за столиком в кафе. Перед ней бокал мартини. Узкое, вытянутое лицо, темные круги под глазами, дерзкий монокль, острый нос, губы в яркой темно-красной помаде, стриженые волосы, красное платье в черную клетку, между длинных пальцев зажата дымящая сигарета. (Пишут, что сигареты – русские.) На правой ноге заметен приспущенный чулок. Андрогин.
Штучка из Гамбурга, Сильвия фон Харден, от рождения Сильвия фон Халле, покинула семью и занялась журналистикой. Она вела колонку для Das Junge Deutschland и для Die Rote Erde, писала фельетоны, рецензии и глоссы. В 1915–1922 гг. журналистка жила с писателем Фердинандом Хардекопфом, родила сына. Потом они расстались, Хардекопф уехал во Францию. Брак с Феликсом Лером был недолгим. Она дружила с поэтами, путешествовала. В 1920‑х годах в Берлине опубликовала и две книжечки своих стихов.
Эпоху спустя, в 1959 году фон Харден написала мемуарный очерк о встрече с Отто Диксом.
Дикс встретил ее, тридцатилетнюю neue Frau, в 1926 году в богемном берлинском «Romanisches Cafe» и воспламенился:
«- Я должен писать вас! Я просто обязан!.. Вы представитель целой эпохи!
– Итак, вы хотите нарисовать мои тусклые глаза, мои большие уши, мой длинный нос, мои тонкие губы; вы хотите нарисовать мои длинные руки, мои короткие ноги, мои большие ноги-вещи, которыми можно только отпугнуть людей и которые не радуют никого, так?
– Вы блестяще характеризуете себя, портрет представителя эпохи имеет дело не с внешней красотой женщины, но, скорее, с ее психологическим состоянием…»
В 1933 году фон Харден уехала из Германии в добровольное изгнание, сначала в Швейцарию, потом в Англию, где продолжала писать, но, как сообщает Википедия, с меньшим успехом.
В том же 1933‑м Дикс был уволен с должности преподавателя в Дрезденской академии, где работал с 1927 года. В последующие годы около 260 его работ были конфискованы нацистским министерством пропаганды. Некоторые из этих работ появились на выставке Entartete Kunst в Мюнхене в 1937 году.
Сильвия фон Харден умерла в Кроксли Грин, недалеко от Лондона, в 1963 году. Последние годы она провела с двумя подругами, мисс Джонс и Гертой, фотографом из Дрездена. Она писала статьи для Frankfurter Rundschau, вела переписку и работала над мемуарами My Platonic Loves, которые так никогда и не вышли.
То, что она написала, давно не перечитывают. Многие про нее забыли, а вспомнили лишь после ее смерти. Но она осталась на своем портрете, одним из самых ярких артефактов Веймарской Германии, экстрактом ее столичной, интеллектуальной и артистической богемы.
Ну и еще: ее портретный образ воссоздал во вводной и заключительной сценах фильма «Кабаре» (1972) режиссер Боб Фосси.
Читайте также:
- Уайдке: Еще многое предстоит сделать для обеспечения равных прав для женщин
- Почему 8 марта — выходной только в двух землях Германии
- День равной оплаты труда, Женский день: требование равенства в оплате труда
Читайте также:
Обсуждение
Самые последние новости
