Русский волонтер в Германии: боль, драйв, лидерство и эмоциональное выгорание
Опытные бойцы говорят, что война это просто работа. Грязная, тяжелая, бесчеловечная, но – работа. Война в Украине согнала с мест миллионы людей и создала море работы тысячам других в десятках принимающих стран. Для многих из них это не профессия, а личный выбор – они волонтеры. Если работа воина – убивать, то дело героя интервью – помогать. Волонтер первым встречает беженцев на вокзале. И если в мире все должно уравновешиваться, то Максим поддерживает вселенский баланс на стороне добра.
Читайте также: Волонтерство, пункты сбора, пожертвования. Как помочь украинцам?
Максим, расскажите свою историю – когда и как вы стали волонтером в Германии?
- Я стал волонтёром примерно на вторую неделю войны. Когда понял, что не могу работать, потому что постоянно обновляю ленту новостей и не способен ни на чём другом сконцентрироваться. Была огромная злоба, которую трудно перенести и которую хотелось трансформировать во что-то созидательное.
Это была в первую очередь политика или что-то личное?
- Разумеется, поскольку я русский, то считал своим долгом по мере сил смягчать последствия от действий озверевших соотечественников, помогая пострадавшим от них людям.
Как вы нашли эту работу?
- Я увидел объявление от ребят из одной из групп Украинского Координационного Центра о том, что на вокзале требуются переводчики для совместной работы с Bahnhofsmission в Дрездене. Языками я владею – выбор был очевиден.
Какими были первые впечатления и как работа воспринимается сейчас?
- Впечатления были смешанные. С одной стороны, волонтер неизбежно погружается в ужасающие истории, которые тебе рассказывают приезжающие люди. Те, которые ещё несколько дней назад пережили бомбёжки, потеряли своих близких, дома, а потом еще несколько суток ехали в переполненных поездах. Это постоянный поиск выходов, из, казалось бы, безвыходных ситуаций. Например, когда поздно вечером нужно найти жильё примерно для двадцати человек. А все амты уже закрылись, и полиция разводит руками. Это темная сторона: тупики, сострадание и боль.
Но есть другая сторона — ощущение полной мобилизации и невероятная отзывчивость всех вокруг. Видеть, как на глазах совершенно незнакомые ранее друг с другом люди самоорганизуются. Создают, буквально из ничего, горизонтальные структуры, которые полностью покрывают потребности прибывающих: начиная от выхода из поезда, и заканчивая доставкой их до жилья. Это невероятно. Это потрясающий драйв. В любом случае, это был очень интересный, просто бесценный жизненный опыт.
Как принимают украинцы помощь от русского парня?
- У меня ни с кем за всё время не было конфликтов, связанный с моим происхождением. При том, что в разговоре я ни от кого его не скрывал. Все люди были очень благодарны за помощь и говорили много тёплых слов. Самый тяжёлый для меня момент был, когда мальчик из Харькова спросил, зачем «мои» солдаты разбомбили его школу. Я сказал ему, что мы заставим их построить новую, которая будет ещё лучше. На этом «конфликт» был исчерпан, но по сердцу царапнуло больно.
Вы практически руководили крупным подразделением переводчиков. Волонтер может сделать карьеру? И вообще – оно нужно, зачем?
- Я не думаю, что «карьера» — это подходящий термин для волонтёрского движения. И не руководил, а скорее координировал. Волонтёрские организации как правило имеют горизонтальные структуры, и там нет каких-то карьерных лестниц, по которым можно забираться. В нашей группе всё работало по принципу «если видишь, что валяется знамя, подбирай его и веди за собой людей». Звучит пафосно, но так и было.
В какой-то момент нас стало так много, что было уже нереально составлять расписание дежурств в чате. Стало громоздко, мы начали путаться и ошибаться. Кто-то предложил перейти на дудл. Я знаком с ним и вызвался сделать. Ну и пошло-поехало…
Примерно в то же время девушка, которая занималась связью с амтами и другими волонтёрскими организациями, попросила меня сгонять на пресс-конференцию по случаю открытия Центра прибытия Messe Dresden. Разведать, не нужны ли там переводчики. Выяснилось, что нужны. И тогда пришлось выходить уже на совсем другой по масштабам уровень, объединив усилия с частным бюро переводчиков и еврейской общиной Дрездена.
Волонтер – человек необычный, особенно для тех, кто привык что-то существенное делать за деньги. Кто сегодня идет в волонтеры? Откуда они?
- В целом, это люди всех возрастных групп. Начиная от студенток и студентов, и заканчивая пенсионерками и пенсионерами. В основном, конечно, это были выходцы с Украины. Но было много практически из всех республик бывшего СССР. По ощущениям женщин было больше, чем мужчин. Много медиков и людей, так или иначе ранее связанных с социальной работой. В отдельную группу можно выделить немцев, которые приходили и робко спрашивали, могут ли они пригодиться со своим школьным русским. И в итоге отлично работали, помогали людям.
Каждый волонтер это своя история. Какая из них запомнились?
- Меня больше всего тронула история мужчины, который собрал бригаду и абсолютно бесплатно монтировал беженцам кухни. Однажды его спросили, почему он не берёт за это деньги. Он сказал, что сам — бывший российский офицер, воевал в Чечне. И просто не может брать деньги с людей, которые пострадали от действий его соотечественников и даже бывших сослуживцев. Моя история менее драматична, но я деньги не брал по схожим причинам.
Максим, как самые разные люди: разных взглядов, возрастов – находят общий язык в волонтерской работе? Что их объединяет? Что разделяет?
- Самое главное, что пришлось сразу же усвоить, это то, что с волонтёрами можно работать только на 100% gewaltfrei – свободных от насилия принципах. В начале работы в Центре прибытия, примерно на второй неделе, у нас случился серьёзный кризис. Множество опытных волонтёрок и волонтёров либо слегли с ковидом, либо эмоционально выгорели. На сменах в условиях нехватки переводчиков творился хаос. Ты волонтер, но ты не можешь хорошо сделать то, ради чего сюда пришел – это безумно напрягает.
В какой-то момент люди стали срываться на тех, кто не вовремя пришёл на свою смену или не выходил на связь, когда нужна была помощь… Пошли призывы наказывать нарушителей, вводить какие-то дисциплинарные меры. Но мы не организация и не учреждение. По факту у нас для этого не было никаких рычагов — ты можешь выгнать кого-то, но в итоге переводчиков станет ещё меньше. А хаоса — больше.
В результате одна из наших девушек-волонтёрок составила пресс-релиз с призывом о помощи. Мы разослали его и в течение недели набрали ещё 70–80 человек. Так мы создали группу резерва, которая страховала других переводчиков на случай опозданий. Проблемы с дисциплиной тут же существенно смягчились.
Вообще, волонтёрская среда постоянно стремится к фрагментации. Люди очень быстро объединяются в небольшие подгруппы. К слову, мы сами тоже быстренько «отмежевались» в отдельную группу от Украинского Координационного Центра. Это естественный процесс. Он вызван, на мой взгляд, очень высокой концентрацией инициативных людей с лидерскими качествами.
Централизация в этом случае приводит только к ещё большим конфликтам, поэтому я наоборот старался стимулировать людей к организации отдельных групп. Так, у нас образовалась группа, которая вместе с Украинским Координационным Центром организовывала лекции, где беженцев учили искать квартиры через интернет. Отдельная группа по доставке и сборке мебели. И в какой-то момент даже автономная группа беженцев, которая помогала другим беженцам в городской кассе, поскольку «тратить» там целого переводчика было тогда слишком большой роскошью.
Из-за чего люди конфликтуют в волонтерских организациях?
- Конечно, люди иногда начинали конфликтовать. В основном, это было связано с тем, что другие волонтёры «не так помогают»: дезинформируют людей или просто ленятся. Были случаи с распространением антисемитских теорий заговора. С расхождением в политических взглядах. С подозрениями в том, что волонтер берет деньги с беженцев.
Когда город стал предлагать переводчикам щедрый почасовой гонорар, конечно же, начались и конфликты из-за денег… Для разрешения конфликтов пришлось написать и утвердить наш устав, на который мы в итоге опирались.
Уходят ли из-за усталости?
- Да, конечно. Для меня лично работа завершилась, ну или по крайней мере встала на долгую паузу, в середине лета. Когда город расселил всех людей из Центра прибытия и спортзалов, и переводчики перешли работать в Джобцентр. Здесь уже не нужна была моя помощь как координатора. Как волонтер я сильно эмоционально истощился за это время и полностью отошёл от волонтёрства в последние месяцы.
Как думаете, что изменится в работе волонтров в ближайшее время? Зимой?
- В целом, сейчас прошёл первый шок – когда профильным организациям требовалось время, чтобы вывести машину социальной помощи на полные обороты. Роль волонтёрских групп по моим ощущениям постепенно снижается. Люди начинают выполнять ту же работу на профессиональной основе.
Чего, по вашему мнению, больше всего не хватает украинским беженцам? Уже живущим в Германии? Вновь приезжающим?
- Думаю, что одна из основных проблем сейчас для всех — это поиск работы. У многих были слишком оптимистичные представления о немецком рынке труда. Очень часто первым вопросом, который я слышал ещё на вокзале, было не «где мне переночевать или поесть», а «где мне найти работу?» Людям эмоционально тяжело просто сидеть на пособии и смотреть по телевизору с какими ужасами сталкивается их страна. Но для того, чтобы найти работу, сначала нужно выучить язык. А смысла в этом многие тоже не видят, т.к. хотят вернуться в Украину, как только ситуация нормализуется. Замкнутый круг.
Как, по вашему мнению, волонтер в Германии может улучшить свою работу? Что должны сделать власти?
- Я считаю, что в нашем случае взаимодействие с властями Дрездена прошло настолько гладко, насколько это возможно. Мы быстро самоорганизовались и в первые недели заполняли образовавшийся вакуум, когда государство пыталось завести и разогнать свою бюрократическую машину. В последствии, когда стали выдыхаться мы, город полностью решил наши кадровые проблемы, назначив щедрый почасовой гонорар. По сути плавно заменив волонтёров-добровольцев на профессиональных помощников, которые могли себе позволить заниматься этим не только лишь в свободное от другой работы время.
Самое главное, что мы получили от города — это общение на равных. Минимум бюрократии и «открытое ухо» ко всем нашим просьбам и предложениям. В остальном, я считаю, улучшение работы волонтёров — дело рук самих волонтёров. Если этим начинают заниматься власти, это уже государственная служба.
Читайте также:
- Финансирование волонтеров в Берлине: старт государственной программы
- Почему немецкие волонтеры едут в Россию?
- Немецкие волонтёры считают, что их основная проблема — бюрократия
Читайте также:
Обсуждение
Самые последние новости
