Пораженья и победы
Похоронили президента СССР Михаила Горбачева. Кто-то называет его неудачником, кто-то ищет в его действиях преступный умысел. А кто-то плачет. Вот, скажем, Алла Пугачева, главная певица России и весьма таки неглупая особа, написала в посте по поводу ухода из жизни Михаила Горбачева, что «давно так не рыдала».
Человек без прошлого
На днях в случайном разговоре с приятелем зашла речь об одном российском литераторе ХХ века. Человеке насквозь советском, сочинителе, правоверном до икоты, который жил в провинциальном городе, куда 24-летним юношей попал после войны, в 1945‑м, при весьма неясных обстоятельствах. Он не любил вспоминать о своем довоенном прошлом в Смоленске, о родителях, отговариваясь тем, что там «все близкое и родное уничтожили фашисты».
Читайте также на немецком языке: Michail Gorbatschow: Niederlagen und Siege
«Сам он был человеком скромным и мало рассказывал о себе», – с умилением констатирует его биограф. И добавляет, что был его герой мальчиком с городской рабочей окраины, цитируя и стихотворение: «Потому и помнятся в суете годов улица Запольная, благовест садов».
Я почитал источники, не такая уж это глухая окраина Смоленска. Ныне – улица Твардовского, там рядом и жил автор «Василия Теркина». Посмотрел потом по опубликованным базам данных – и нашел в списках лиц, репрессированных в советскую эпоху, аж двух персонажей с довольно редким именем и фамилией, которые могут быть опознаны как отец героя.
Один «родился в 1887 г., Рогачевского уезда Могилевской губ.; поляк. Проживал: Могилевская обл., Бобруйск. Арестован 24 июля 1927 г. Обв.: 66, 70 – участие в к/р кулацкой организации. Реабилитирован 22 ноября 1927 г. 2‑м отдел. ООБВО дело прекращено». Другой «родился в 1882 г., д. Свидичи, Копыльский р‑н, Минская обл., БССР; поляк. Проживал: п. Усть-Онолва, Кочевский р‑н, Пермская обл.. Арестован 16 декабря 1937 г. Приговорен: 7 февраля 1938 г., обв.: шпионаж. Приговор: ВМН, конфискация имущества. Расстрелян 2 марта 1938 г.».
…Могут быть, а могут и не быть. Литератор умер полтора десятка лет назад и тайны свои унес в могилу.
Но как-то понятнее становятся после этого и фигуры умолчания, и нежелание возвращаться в родной Смоленск. Герой наш воевал, сотрудничал в дивизионной газете, однажды подружился с солдатом-стихослагателем из российской глубинки – и, судя по всему, вместе с ним или следом за ним уехал в эту глубинку, чтобы начать новую жизнь без отягчающих биографических обстоятельств.
«Проваренный в чистках, как соль», сказал про советских энтузиастов другой автор. Нашему герою вывариваться не хотелось. Он нашел путь попроще. Хотя не менее, если вдуматься, страшный. Забыть свое прошлое, род и детство, которые были где-то далеко и мало-помалу стали казаться неправдой.
И сделал, кстати, успешную провинциальную карьеру. Характерную в СССР для второй половины века. Инструктор отдела пропаганды и агитации обкома комсомола, лектор областного лекционного бюро, главный редактор книжного издательства, а затем и областного комитета по телевидению и радиовещанию, директор музеев, в старости возглавлял Фонд культуры… «Вряд ли его родители, простые люди, рано покинувшие этот свет, могли предположить, кем станет их сын, посвятивший свою жизнь литературе», – делится своим рассуждением его биограф. Ну, и еще процитирую про достижения нашего героя в литературе: «В литературоведческих и критических очерках NN раздумья, полемика о современной художественной литературе, героике мнимой и подлинной, доверительный разговор с читателем об активной жизненной позиции автора, об ответственности таланта перед читателем. Герои NN – люди простые, наши современники, которые не понаслышке знают и ратный труд, и радость мирного созидательного труда. За цикл стихов о Якове Свердлове «Товарищ Андрей» NN был удостоен второй премии областного литературного конкурса»… Пожалуй, довольно.
Однажды в 80‑х годах мой учитель, критик Игорь Виноградов, дал мне почитать рукопись повести. В ней герой всю свою советскую жизнь прожил по чужим документам, подобрав их с мертвого в 1921‑м году. Причем фамилия у мертвеца звучала на немецкий, как кажется новому ее обладателю, манер, Дикштейн. И он, поначалу хулиган и забулдыга, поневоле встраивался в национальную легенду, приобретая те качества, которых фамилия вроде как требовала: серьезность, обязательность, порядочность…
А через короткое время, в конце 1980‑х, повесть эта, написанная прозаиком Михаилом Кураевым лет за десять перед тем, была опубликована. И момент этой публикации – это, собственно, трамплин для разговора о другом Михаиле, Горбачеве, который на днях покинул этот мир.
Mikhail Gorbachev was a trusted and respected leader. He played a crucial role to end the Cold War and bring down the Iron Curtain. It opened the way for a free Europe.
This legacy is one we will not forget.
R.I.P Mikhail Gorbachev
— Ursula von der Leyen (@vonderleyen) August 30, 2022
Дары свободы
На прошлой неделе сказано было о Горбачеве немало.
Может, никогда еще не было сказано о нем так много. И так хорошо. Есть, скажем, на ютубе прекрасный монолог авторитетного российского историка и общественного деятеля Андрея Зубова. Но я попробую воздержаться от обильных цитат или пересказа, даже если всецело согласен с авторами поминальных слов. Сфокусирую очень, на мой взгляд, важное.
Реформируя страну, Горбачев невольно (а пожалуй, и вольно) попытался вернуть ее в общую со всем человечеством историю. Вернуть родство и память. Смыть сурик и охру с прошлого, придать ему объем и смысл, альтернативные беспамятству, манкуртизму. (Про манкуртов – людей с отобранной памятью – написал тогда советский писатель, киргиз Чингиз Айтматов.)
Кто-то откликнулся на это с благодарностью. А кто-то не нашел в себе сил для такой радикальной переоценки своей жизни. (Сдается мне, среди таких, оробевших был и литератор, с рассказа о котором я начал этот текст.) Но получили свободу, приобрели такую возможность заново себя осознать – все.
Сам Горбачев в чем-то ошибался, путался в показаниях, принимал странные решения, дипломатничал, рассудком плутал в трех соснах, но его интуиция была сильнее рассудка. Он на личном опыте знал тупик бесправья и несвободы – и не хотел такой судьбы для страны и для мира. Для «советского человека». И каждому дал, повторюсь, право на личный выбор.
Мы по-разному воспользовались этим правом. И продолжаем вообще-то пользоваться, несмотря на бедлам и какофонию последних русских десятилетий.
Включая открытые границы. Возвращение в Европу, на Запад – не «ради доступной колбасы», а, в общем-то, на духовную родину русских людей, объемлющую в себе и античность, и религии Запада, и гуманизм Модерна, и трагическую судьбу, великую судьбу европейской свободы.
Из тех, кто остро это почувствовал и понял – один из лучших русскоязычных писателей начала нашего века, Юрий Малецкий, уехавший из постсоветской России, чтобы, как он мне признавался, спасти сына от призыва в армию в годы войны на Кавказе, и многие главные годы своей жизни обитавший в Германии. Его проза – это проза русского европейца, для которого европейская культурная традиция и является подлинной родиной. Ею он вдохновлен и изранен.
Но это лишь один пример. А судеб таких, других, подобных – миллионы.
Ну а сопутствующие обстоятельства всем известны и памятны, включая крушение Берлинской стены и объединение Германии и не исключая распада СССР. Открылись шлюзы свободы. И открылся для России, зажатой деспотическим произволом, путь на Запад, в Европу, где со свободой научились, в общем-то, обращаться. Аккуратно и бережно. Дав права человеку и обеспечив их теми возможностями, которые создали невероятное вариативное разнообразие современной западной культуры.
Россия в своей истории представляется мне иногда служилым, податным обществом, где все жители имеют непременное обязательство: исполнять волю государства. В старину таких стран было немало, постепенно их становилось все меньше. Но та, о которой речь, с ордынских времен подчиняла человека тяглу, указу, закрепощала его. Никшни. Застегни роток, прикуси язык, не пищи.
Те, кто были не согласны, не хотели быть рабами или заложниками, уходили. Казаки, поморы – мои, кстати сказать, предки. Эмигранты. А иногда появлялся безумец и пытался что-то поменять в масштабе всего общества. Таким был революционер на троне Петр I. Средства его были варварские, но окно в Европу он таки прорубил, а Екатерина II и Александр II Освободитель продолжили его дело. Еще более безумна была попытка большевиков, утопическая авантюра Ленина и Троцкого – зажечь из России факел мировой революции… И все-таки эти потрясения… не то чтобы сходили на нет, они оставили свой след, однако неизменно побеждала логика принуждения, закон кабалы. Русские оставались не нацией, а служилым сословием государства, которое могло называться по-разному, но абсолютизировало себя, власть и волю своих элит.
По сути, Горбачев был из ряда этих революционеров, пусть не таким громким, как Петр или Ленин. Но затея его выглядит также утопической: сохранить страну, Советский Союз, но в новом качестве, как свободное общество, как зеркало Европы и Северной Америки – и их собрата в освоении будущего. Идея, может, и неплоха, она рифмуется с приснопамятным «социализмом с человеческим лицом», со взглядами Андрея Сахарова и вообще питается всем лучшим, что было надумано в СССР в 60-х-80‑х годах ХХ века. Но все же малость несуразна, если посмотреть на нее из нашего столетия.
Недавно я был в компании, где, подвыпив, в сто первый раз начали вечный разговор о том, можно ли было спасти Советский Союз. И снова в итоге у сторонников его сохранения хоть в каком-то виде быстро кончились аргументы. Различия возобладали, свобода искушала, доводов Горбачева никто почти не слышал и в 1990 году. Слышал, но не слушал.
Со своим главным проектом социально-политического характера он попал, таким образом, в разлом истории и потерпел решительное фиаско. Неудивительно, что и в 90‑е годы, и в наше время он иногда пытался выхватить из потока событий то, что как-то резонировало на его старинную, все более эфемерную мечту. Пытался спеть старую песенку на новый лад.
Тщетно.
Миссия его была по итогу – не в государственном строительстве. А в более важном для истории и для человека опыте. Есть величие в этом проекте, есть созвучие с мыслями самих глубокомысленных мудрецов и чаяниями самых простодушных людей.
Жить свободно. Не бояться. Избавиться от заложничества у немилосердного «режима», в том числе и от пресловутого стокгольмского синдрома.
И вот синдром жив. А Горбачев мертв. Хотя синдром жив все-таки далеко не повсеместно и весьма условно. А Горбачев останется в памяти. Хочется добавить – «благодарной».
Вернусь напоследок к Алле Пугачевой. По ее словам, с Горбачевым «ушла эпоха, в которой мы обрели свободу, перестали быть «Империей зла» для всего мира, и исчез страх за будущее своих детей». Она заметила в своем посте, что Михаил Горбачев «отвергал насилие как способ политики и удержания собственной власти». И продолжила: «Куда-то пропало человеколюбие и благородство. Пропало умение идти на компромисс, если этот компромисс в интересах народа, который мечтает жить без тревоги за будущее своих детей». Может быть, это минимум из того, что можно было бы сказать. Но посвященному достаточно.
Читайте также:
Читайте также:
Обсуждение
Самые последние новости
