Гюнтер Шабовски: Я открыл границу в 6 часов вечера 9 ноября
Толчок для открытия стены дали реформаторские настроения, которые исходили из «красной Мекки» — Москвы. Хонеккер отправил на разведку в Москву своего министра иностранных дел. К Горбачеву тот не попал, разговаривал с Шеварднадзе.
И ему было сказано: «Брежневской доктрины больше нет». Стало ясно, что Москва уже не руководит социалистическими странами. А вечером 9 ноября 1989 года в Берлинской стене для свободного прохода открылись контрольно-пропускные пункты. Этому событию предшествовал заговор. Читайте интервью с одним из заговорщиков.
Читайте также: Берлинская стена: история удивительных побегов.
С Гюнтером Шабовски мы познакомились в середине 90‑х, когда он давно уже перестал быть членом Полибюро СЕПГ, и дружили до самой его смерти. Человек был во многих отношениях замечательный — умный, острый и очень смелый. Гэдээровские коммунисты ненавидели его люто — за предательство идеалов. Он же их в гробу видал.
Шабовски был единственным членом Полибюро, который извинился перед народом ГДР за все неприятности, которые принесла им советская власть.
В 2004 г. я взял у Гюнтера Шабовского интервью о том, как происходило падение Берлинской стены, в котором он принял активное участие.
Вечером 9 ноября 1989 года в Берлинской стене для свободного прохода открылись контрольно-пропускные пункты. Этому событию предшествовал заговор с целью смещения лидера ГДР Эриха Хонеккера. Его готовили три члена Политбюро ЦК Социалистической единой партии Германии (СЕПГ) — Гюнтер Шабовски, Эгон Кренц и Зигфрид Лоренц. О событиях тех дней вспоминает один из заговорщиков.
Гюнтер Шабовски: интервью
— Господин Шабовски, с чего началось крушение режима?
Гюнтер ШАБОВСКИ: С массового бегства жителей ГДР: 300–400 человек каждый день покидали страну.
— Ситуация была спровоцирована внешними факторами?
Толчок дали реформаторские настроения, которые исходили из «красной Мекки» — Москвы. Хонеккер отправил на разведку в Москву своего министра иностранных дел. К Горбачеву тот не попал, разговаривал с Шеварднадзе. И ему было сказано:
«Брежневской доктрины больше нет».
Стало ясно, что Москва уже не руководит социалистическими странами. Такая ситуация парализовала руководство ГДР.
— Как был организован заговор против Хонеккера?
Когда бегство из ГДР усилилось, кое-кому в Политбюро стало ясно, что нужно действовать. Применение силы привело бы к катастрофе. Выход был в принятии новых правил выезда на Запад.
— Какую роль во всем этом играл Горбачев?
Горбачев был готов к смене руководства ГДР, но у КГБ не было подходящих кандидатур. Они могли порекомендовать Горбачеву только собственных людей, в частности — Маркуса Вольфа.
Здесь нужна предыстория. В 1987 году Крючков, который тогда еще не был шефом КГБ, посетил ГДР, чтобы прозондировать обстановку. Он приехал неофициально, во время отпуска. Крючкова опекал Маркус Вольф, заместитель Мильке (министр госбезопасности ГДР. — Д. Х.). Вольф 35 лет работал со всеми составами ЦК СЕПГ, со всеми партийными бонзами. К моменту заговора он уже не был в аппарате Штази (госбезопасность ГДР. — Д. Х.). КГБ «изъял его из обращения» заранее. Это очень интересный момент. Обычно, теряя такое положение, человек сразу оказывался в тюрьме. Но Вольф ушел с почетом и в расцвете сил. Это был сигнал, что делается первая попытка найти альтернативу. Если Андропову — «дяде из КГБ» — удалось стать генсеком КПСС, то почему «дяде из Штази» не сделать то же самое?
Итак, Вольф сопровождает Крючкова. И что интересно — они посещают Дрезден. Партийный вождь Дрездена Ханс Модров был в напряженных отношениях с Хонеккером. Модров был берлинским секретарем Союза свободной немецкой молодежи (гэдээровского комсомола) в те времена, когда Хонеккер возглавлял союз. Модров очень тщеславный человек, и он был в ярости от того, что Хонеккер не ввел его в партийную верхушку.
Крючков и Вольф встретились с Модровым и пришли к мнению, что внутри Политбюро антихонеккеровского потенциала нет. По возвращении в Москву Крючков доложил Горбачеву, что, кроме Вольфа и Модрова, положиться не на кого. В Москве предполагали завершить процесс смены власти до следующего партийного съезда, который должен был состояться только в 1990 году.
— Что же помешало осуществить этот план?
Возникла ситуация, которую ни Горбачев, ни КГБ не могли предвидеть. Реформы вызвали неуправляемое взрывное развитие событий. В ГДР люди вышли на улицы. Что было делать в такой ситуации? Верных Горби и КГБ людей нельзя ввести в дело, потому что действует партийная дисциплина, и Модров в поездках на Запад не может позволить себе ни одного неосторожного слова. Вся концепция рушится. И тут происходит нечто неожиданное для Горбачева. Три члена Политбюро ЦК СЕПГ решают, что нужно что-то предпринять.
Сентябрь. Хонеккер в это время в больнице. Ему оперируют желчный пузырь. В Политбюро настроение тяжелое. Нужно знать, что такое коммунистическая ментальность. Персона генсека неприкосновенна. С самим Хонеккером дело иметь невозможно. Кренц, его заместитель, еще перед операцией заговорил с ним о бегстве из ГДР. Хонеккер ответил: «Не морочь себе голову. Мы и более тяжелые ситуации переживали».
Кренц рассчитывал, что Хонеккер, как обычно, назначит его заместителем на время своего пребывания в больнице. Но, к его изумлению, замещать себя Хонеккер оставил Миттага — секретаря ЦК по экономике и очень нелюбимого всеми человека. Этим Хонеккер явно демонстрировал желание обострить конфронтацию с курсом Горбачева.
Для меня это стало первым толчком к действиям. Было ясно, что существование ГДР оказалось под угрозой. Альтернатива — кровавая конфронтация. А если прольется кровь, ничего сделать уже будет нельзя. Москва от нас отступилась. Мы должны иметь дело с Бонном, договариваться о конфедерации двух немецких государств. И если мы начнем стрелять в народ, то Бонн не сможет с нами разговаривать. Так у трех членов Политбюро родилась идея смещения Хонеккера.
Мы решили: раз Хонеккер не хочет открыть границу, то он должен уйти. Как заставить его это сделать, мы не знали. Не было опыта смещения генсека, за исключением ситуации с Хрущевым. Прошли недели, пока мы смогли выработать сценарий. Это был типичный дворцовый переворот. Мы решили, что он должен быть смещен прямо на заседании Политбюро.
Когда Горбачев приехал на празднование Дня независимости ГДР, ему сообщили о наших планах. Не лично. Кренц говорил с Фалиным (секретарь ЦК КПСС. — Д. Х.), а я с Герасимовым — пресс-секретарем Горбачева.
Это было 7 октября. А 18 октября на заседании Политбюро произошло смещение Хонеккера.
— Это оказалось для него неожиданностью?
Полной неожиданностью. Он, как всегда, открыл заседание. Тут попросил слова глава правительства Вилли Штоф, которого о наших планах проинформировал Кренц. Штоф был старым сталинистом, и именно его мы попросили внести предложение о смещении Хонеккера. Рассуждали так: если он, «старик», это сделает, то остальные 15 еще не проинформированных членов Политбюро сразу поймут, куда дует ветер. Штоф спокойно вносит предложение: первым пунктом повестки дня рассмотреть вопрос о смещении «товарища генерального секретаря и товарищей Германа и Миттага, секретарей по пропаганде и экономике».
На секунду — мертвая тишина. Мы замерли. Хонеккер повторяет: «Товарищи, переходим к первому пункту повестки дня». Он не понял или сделал вид, будто не понял, что происходит. И тут мы кричим: «Момент, было внесено предложение!». Пятнадцать остальных членов сидят молча. И тогда Хонеккер говорит: «Хорошо, товарищи, давайте обсуждать». Он не знал о нашей интриге, но, видимо, внутренне все-таки был готов к катастрофе.
Впрочем, Хонеккер все еще был главным в команде, и он включил свое старое тактическое мышление — дал слово тем, кто, по его мнению, может призвать Штофа к порядку. Но со всеми главными членами Политбюро мы уже договорились.
— На этом заседании Политбюро кто-нибудь вступился за Хонеккера?
Нет. Вот вы жили в СССР, но не имеете понятия о партийной психологии. Хонеккер тоже голосовал против себя. Все трое проголосовали за смещение себя с должности. Вы смеетесь? Это так же типично, как послушное поведение членов какого-нибудь ордена. Если ты поддержишь решение большинства, то ты все еще внутри системы, ты еще жив. Если ты голосуешь против, то совершаешь идеологическое самоубийство. Это была вполне типичная реакция.
— Как происходило «открытие» Берлинской стены?
Надо сказать, что Хонеккер был смещен единственно ради того, чтобы открыть границу, а вовсе не для того, чтобы изменить систему. Мы хотели спасти ГДР ценой предоставления людям свободы выезда из страны. Планировалось к Рождеству предоставить гражданам возможность свободно навещать своих родственников на Западе. В начале ноября во всех газетах ГДР был опубликован проект закона о регулировании выезда из страны. Четыре недели отводились на его публичное обсуждение. Однако в первый же день после опубликования законопроекта начались массовые протесты и демонстрации. Дело в том, что в проекте были некоторые двусмысленные положения. Например, там было сказано: «Каждый может покинуть ГДР, если не обнаружатся какие-либо обстоятельства, препятствующие этому». Растяжимая формулировка. Или, например, деньги. Сколько можно будет обменять?
Поэтому, повторюсь, люди решили, что их снова намерены обмануть, и вышли на улицу. Вечером звонит мне Кренц и спрашивает: что же теперь делать? Тогда мы решаем не ждать, а принять правительственное решение в обход парламента.
Это было 5—6 ноября. А на 9 ноября было назначено заседание ЦК. И на этом заседании министр внутренних дел сует Кренцу в руки бумагу, в которой говорится, что с этой минуты границы открыты и каждый может покинуть страну. И что полиция и пограничники будут немедленно проинформированы. Кренц показывает мне эту бумагу.
После заседания состоялась пресс-конференция. Я увлекся настолько, что забыл о бумажке в моем кармане. И тут вдруг итальянский корреспондент задает вопрос: «Несколько дней назад вы обнародовали законопроект о свободе передвижений, что вызвало многочисленные протесты. Не было ли это ошибкой?».
Я воспользовался этим вопросом и сказал: «Только что мне передали текст правительственного решения». И зачитал его. Посыпались вопросы, один из них касался Западного Берлина. Я вдруг сообразил, что в Западном Берлине четыре оккупационные власти. Все, что касалось ГДР, мы могли решать сами, но русских-то еще никто не предупредил, а это было очень важно. Я сказал, что решение касается и Западного Берлина, понимая, что это — конфликт с Москвой.
Через полчаса все агентства передали новость о решении открыть границу всему миру — вплоть до Австралии. Но если в Австралии об этом уже знали, то пограничники у Берлинской стены были еще в неведении. А берлинцы тем временем бежали по улицам, стучались к соседям: «Вы слышали, что сказал Шабовски?!» И скорей к границе, чтобы удостовериться. А на границе никто ничего не знает…
— Пограничники не были предупреждены?
Оказалось, что нет. Я был дома в Вандлитце, когда примерно в половине девятого мне позвонили и сказали, что на пропускном пункте на Борнхольмерштрассе — скопление людей, которых пограничники не пропускают в Западный Берлин. Тогда я оделся и поехал обратно в Берлин. Думал, что отдам личный приказ пропустить людей. На пропускном пункте ко мне подошел сотрудник госбезопасности в штатском и сообщил, что людей уже пропускают.
На самом деле все произошло так. Те, кто разработал документ об открытии границы, решили 10 ноября в 4 часа утра оповестить по радио все пограничные посты и открыть границу. Расчет был на то, что в 4 часа утра никто из простых граждан радио не слушает. Таким образом они хотели выиграть время. А я своим заявлением открыл границу в 6 часов вечера 9 ноября. Все получилось спонтанно.
Гюнтер Шабовски дал это интервью Дмитрию Хмельницкому в Берлине 4 ноября 2004 года.
Читайте также:
- Фатима. Беслан
- Умер Горбачев. Спасибо, Горби!
- История с перемещением рублевской Троицы. Что тут не так?
Читайте также:
Обсуждение
Самые последние новости
