Феномен немецкой культуры в творческой оценке А.К. Толстого
Известно, что А.К.Толстой отличался большим уважением к западно-европейской истории и культуре, на его мировоззрение оказывали существенное влияние зарубежные, в том числе немецкие, культурные феномены. Длительное пребывание за границей существенно повлияло как на творчество А.К. Толстого, так и на восприятие им окружающей действительности. Многие из произведений русского поэта написаны им во время пребывания в Германии, в частности, известно, что бóльшая часть работы над трагедией «Смерть Иоанна Грозного» была проведена в Дрездене. Здесь же Толстой начал писать драму «Посадник». Г.И.Стафеев замечает: «Пребывание за границей для писателя активизировало его творчество. Он написал там не только «Смерть Иоанна Грозного», но и частично «Царя Фёдора Иоанновича», начал «Царя Бориса».
Германия, являвшаяся по внутреннему ощущению А.К.Толстого средоточием общественной и культурной жизни Европы, особенно привлекала русского поэта, ежегодно проводившего во второй половине жизни продолжительные периоды времени в немецких городах. Так, весной 1869 г. А.К.Толстой сообщал в письме М.П.Погодину, что летом поедет «в Карлсбад, как всегда, на 6 недель» (письмо от 12 мая 1869 г.).
Подтверждением созвучия творческого настроя А.К.Толстого общеевропейскому культурному процессу является его глубокое знание и понимание различных сугубо немецких феноменов культуры, адекватное отношение к поливариативным проявлениям немецкого искусства. При этом им ясно осознавалось безусловное исконное родство славянской и германской культур: «Мы и немцы первые отделились от древнего арийского ствола, и нет сомнения, что и интересы и мифология у нас были общие» (письмо М.М.Стасюлевичу от 26 декабря 1869 г.).
Необходимо отметить, что формирование значительного объёма знаний, связанного с немецким культурным контекстом, началось у русского писателя с самого детства. В эпизоде юношеского, описывавшем путешествие в Италию в 1831 г., юный Толстой использовал имя помощника немецкого Деда Мороза. В дневниковой записи от 4 мая, содержавшей характеристику находящегося неподалёку от руин Дворца кесарей круглого камня, «на котором вырезано человеческое лицо, с открытым ртом», присутствуют строки о таинственном Кнехте Рупрехте, строгом воспитателе детей из свиты Санта Николауса: «Этот камень служит римлянам страшилищем для детей, так, как в Германии – Knecht Ruprecht, а у нас в России – Бука».
В процессе дальнейшего творческого формирования будущего писателя объём усвоенных им немецких реалий ширился. Например, аналогично указанному случаю с использованием юным Толстым имени героя немецких легенд и сказок, в письме уже взрослого писателя встречается упоминание героини «Песни о Нибелунгах» – немецкого эпоса XII-XIII вв. В письме к К.К.Павловой от 5 июля 1870 г., содержащем просьбу найти сюжет для будущего «Посадника», А.К.Толстой напоминает: «Вы должны дать мне обещанный сюжет для драмы, но только, пожалуйста, не надо Кримхилиды».
Письмо А.К.Толстого к Б.М.Маркевичу от 28 декабря 1869 г. включает упоминание очередной сугубо немецкой реалии. Упражняясь в буриме, Толстой использует здесь характерные немецкие выражения, называет популярную как в Германии, так и среди немцев, проживавших в России, песенку «Lieber Augustin»:
…Ко матушке Москве решпект во мне глубок,
Но «Lieber Augustin» мои играют гусли,
И как ни повернусь, везде найду изъян:
Самарин – Муромец, фон Бокк же – грубиян.
С целью наиболее полного исследования различных аспектов творческой оценки А.К.Толстым феноменов немецкой культуры необходимо прежде всего рассмотреть восприятие русским писателем устоявшихся к тому времени культурных явлений. В таком ракурсе наиболее значимыми пластами интересов А.К.Толстого в области культуры являются его пристрастие к философии, увлечение музыкальным искусством и любовь к театру.
А.К.Толстой хорошо знал философию. В сферу его особых предпочтений входили как современные ему направления философской мысли, так и традиционные отрасли восточной и западноевропейской, в том числе мистической, философии. Однако наиболее близки Толстому в его философских устремлениях были представители немецкой классической философии, своеобразные произведения которых он читал в подлиннике.
О том, что А.К.Толстому были известны оригинальные понятия, категории и терминология немецкой классической философии, говорит, на-пример, тот факт, что в письме Б.М.Маркевичу от 13 декабря 1868 г. он употребляет устойчивые словосочетания, взятые из философии И.Канта и имеющие отношение к кантианству лексемы: «Прохожу мимо Ваших излияний насчёт мировых судей и прочих свинств и перехожу к литературе, представляющей собой Ding an und für sich, меж тем как всё остальное – лишь Erscheinung und Gehirnphenomen».
Наряду с учением основоположника немецкой классической философии И.Канта, А.К.Толстого привлекала оригинальная философская концепция А.Шопенгауэра, ещё одного представителя названного научного направления. Он также читал его в оригинале: «…Я дорогой всё читал «Parerga и Paralipomena» и не только всё понял, но даже всё это знал прежде, чем прочёл. Собственным умом дошёл» (письмо к С.А.Толстой от 12 (24) января 1868 г.). В разные годы А.К.Толстой несколько раз лично встречался с некоторыми немецкими философами. Например, в пространном письме С.А.Толстой от 28 сентября (10 октября) 1874 г. из Берлина им подробно рассказано о встречах с Ю.Фрауэнштедтом и Э.Гартманом.
Встреча с Ю.Фрауэнштедтом, состоявшаяся благодаря владельцу книжной лавки, вернула сознание А.К. Толстого к любимому им Шопенгауэру и даже заставила увидеть необычное сходство между своим почерком и автографом этого великого немецкого философа, имевшимся у Фрауэнштедта. «Как я только заикнулся о Шопенгауэре, он весь расцвёл и пошёл шагать в своих туфлях вкось и вкривь по комнате и таскать то портреты Шопенгауэра, то его рукописные книги, – описывал Толстой реакцию Фрауэнштедта, приятеля Шопенгауэра, – и только я взял одно письмо в руки, тотчас прочёл: «Lumpen, Halunken!», – совершенно моим почерком».
«Сегодня мы были у Гартмана, – описывает А.К.Толстой свой совместный с Д.Н.Цертелевым визит к стороннику панпсихизма, разрабатывавшему в этике вслед за А.Шопенгауэром концепцию пессимизма. – Он – милый, симпатичный человек, со скромностью de bon aloi и похож на очень доброго и умного морского моржа». Беседа русского поэта с Э.Гартманом большей частью касалась особенностей картезианской философии. «Разговор подстрекал я, – сообщал далее в своём письме А.К.Толстой, – но говорил более Цертелев, и они имели даже небольшое философское прение. Цертелев говорил с Гартманом более о Декарте и о том, что сила действует не на материю, а на другую силу, материя же – это только так, для красы».
И.Г.Ямпольский указывает на примечательную связь драматургического творчества А.К.Толстого и эстетических воззрений Г.-В.-Ф.Гегеля, нашедшую отражение в письме к К.К.Павловой от 28 мая (9 июня) 1868 г. Утверждая сомнительность неизбежной устремлённости трагического героя к определённой цели, русский писатель не только задавал риторический вопрос, но и стремился каким-то образом ответить на него: «В самом ли деле доказано и решено, что герой трагедии непременно должен стремиться к категорически определённой цели и желать чего-то определённого, а достижение или утрата этого должны составлять в пьесе катастрофу? По-моему, такое определение немножко узко и не подходит к иным трагедиям, которые всеми признаются шедеврами». Эти сопровождающиеся многочисленными примерами и аргументами слова Толстого вызваны, по мнению И.Г.Ямпольского, полемикой с эстетикой Гегеля: «Вероятно, Толстой мысленно возражал против гегелевской тенденции трагического героя, который характеризуется единой изначальной целью».
Бесспорным является тот факт, что особым признанием А.К.Толстого пользовались представители немецкой музыкальной классики, произведения которых наиболее часто звучали в доме поэта. Л.М.Жемчужников вспоминал о времени, проведённом вместе с Толстыми в Петербурге зимой 1853–1854 гг.: «Софья Андреевна, будущая жена А. Толстого, была хорошая музыкантша, играла пьесы Перголезе, Баха, Глюка, Глинки и др. и вносила разнообразие в наши вечера пением».
Естественно, что А.К.Толстым не была обойдена грандиозная фигура И.-С.Баха, произведения которого отличались философской глубиной содержания и высоким этическим смыслом. В письме Б.М.Маркевичу от 20 марта (1 апреля) 1860 г. Толстой выражает желание услышать произведения Баха в исполнении искусного органиста: «Я не теряю надежды найти в Германии einen tüchtigen Organisten, der uns was hübsches aus dem alten Bach vorspielen soll». Во время написания письма супруге 2 (14) апреля 1872 г. А.К.Толстой, находившийся в Италии, услышал, по его собственному признанию, акапелльное женское пение, напоминавшее «что-то полуитальянское, полушвейцарское или немецкое вроде Баха».
В числе композиторов, творчество которых интересовало А.К.Толстого, был и К.-В.Глюк. Шутливо перечисляя в письме И.С.Тургеневу от 30 мая 1862 г. все те «достопримечательности», что ждут адресата по приезду в гости в имение Пустынька, Толстой не забывает упомянуть Глюка: «…сильно стучащие столы, тихое место , Моцарт, Gluck, Spinoza, два петуха и три курицы, ростбиф…».
А.К.Толстой часто слушал оперу К.-В.Глюка «Орфей и Эвридика», о чём свидетельствует признание поэта в парижском письме Б.М.Маркевичу от 20 марта (1 апреля) 1860 г., в котором знаменитая опера сравнивалась с пластичными стихами А.Шенье: «Временами для меня истинное наслаждение – переводить Шенье, наслаждение физическое и пластическое, наслаждение формой, позволяющее отдаться исключительно музыке стиха, как будто я слушаю «Орфея» Глюка, что я делаю довольно часто».
Видное место в жизни А.К.Толстого занимала также музыка Л. ван Бетховена. «Я жажду Бетховена, но на этот раз его нигде не играют, и даже нет оперы», – с сожалением констатирует он невозможность реализации своего желания в письме к С.А.Толстой из Дрездена в июле 1870 г. О значимости для А.К.Толстого творчества Л. ван Бетховена можно судить и по написанному гекзаметром стихотворению «Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель!..» (октябрь 1856), которое служит красивым обоснованием теории русского поэта о внеземном происхождении искусства:
Будь одинок и слеп, как Гомер, и глух, как Бетховен,
Слух же душевный сильней напрягай и душевное зренье,
И как над пламенем грамоты тайной бесцветные строки
Вдруг выступают, так выступят вдруг пред тобою картины…
Не меньшую значимость по сравнению с Л. ван Бетховеном имел для А.К.Толстого современный ему великий немецкий композитор Р.Вагнер. «Я вчера пошёл слушать «Лоэнгрина» и нашёл его великолепным; мне кажется, что Вагнер для меня открылся так же, как Бетховен…», – сообщает русский поэт в письме к С.А.Толстой от 31 июля (12 августа) 1867 г. об истоках своей привязанности к Р.Вагнеру, сохранившейся у него до конца жизни. Несколько позже для характеристики свого приобщения к музыкальному творчеству Р.Вагнера А.К.Толстой использует необычные лексические формулировки: «Я Вам скажу, что я очень счастлив, и могу Вам сказать, что я вагнеризируюсь всё более и более (конечно музыкально) и что мой мозг, или мои уши, или моё сердце, отверзлись для многих красот, которые до сих пор не были мне доступны». Далее в письме к К.Сайн-Витгенштейн от 13 (25 марта) 1872 г. Толстой сообщал о способности «слушать «Лоэнгрина» или «Тангейзера» два раза сряду, в один присест», причём «если бы было возможно, то после последнего удара смычка» немедленно возникало желание «начать снова слушать оперу».
В том же письме А.К.Толстой восхищался великолепным пением немецкого тенора А.Нимана, способностью всерьёз затронуть глубокие душевные струны. Очевидно, гармония симфонического звучания оперы Р.Вагнера и пения «чрезвычайно умного и страстного» тенора подействовали на А.К.Толстого так потрясающе, что он в письме С.А.Толстой от 14 (26) сентября 1869 г. высказывал буквально преклонение перед Ниманом: «Я его считаю великим певцом и великим драматическим актёром, – именно великим Этот Ниман меня совсем очаровал и произвёл на меня глубокое впечатление».
Иное суждение об оперном пении можно встретить в письме поэта к С.А.Толстой из Дрездена от 9 (21) декабря 1871 г. Рассказывая о своём прослушивании вагнеровской оперы «Летучий голландец», разочарованный А.К.Толстой критикует немецкого артиста Э.Дегеле, обнаруживая редкие музыковедческие познания: «Degele тем невыносим, что он всегда, когда в какой-нибудь фразе есть одна длинная нота, а потом короткая, не иначе переходит к короткой, как хроматически, и всегда так, что его хочется прибить».
Многообразие проявлений немецкой музыкальной культуры находит своё отражение в письме А.К.Толстого к жене от 14 (26) сентября 1869 г., содержащем оценку вагнеровского «Тангейзера»: «Не знаю верно ли я заметил, но мне кажется, что в других операх, где происходит борьба зла и добра («Фрейшютц», «Роберт» и даже «Дон Жуан»), эти обе силы являются поочерёдно, тогда как в «Тангейзере» они появляются одновременно, составляя одно целое, пополняя друг друга». Здесь Толстой последовательно упоминает оперы немецкого композитора К.-М. фон Вебера, уроженца Германии Д.Мейербера и выдающегося представителя Австрии В.-А.Моцарта, что свидетельствует об обширной музыкальной эрудиции русского писателя.
А.К.Толстому также было знакомо творчество немецкого композитора и дирижёра Г.-А.Маршнера. «Знаете, что я сейчас слышал? Старую оперу Маршнера – «Вампир». Это неплохо, есть красивые хоры и целые фразы из «Дон Жуана» Моцарта», – оценивающе сообщал русский поэт в письме Б.М.Маркевичу из Дрездена 25 ноября (7 декабря) 1871 г.
В письме жене из Карлсбада 10 (22) августа 1865 г. А.К.Толстой сообщал о знакомстве с ещё одной представительницей музыкальной куль-туры Германии – знаменитой немецкой певицей начала XIX в. К.Сабатье. «А я не решился спросить у me Sabatier, знавала ли она Бетховена; она ещё не так стара и могла бы обидеться, – сообщает поэт, – а я как-нибудь наведу разговор на это».
Немецкому музыканту Г.Кизеветтеру посвящено, по всей видимости (мнение В.И.Срезневского [7]), стихотворение А.К.Толстого «Он водил по струнáм; упадали…» (начало 1857):
Он водил по струнáм; упадали
Волоса на безумные очи,
Звуки скрыпки так дивно звучали,
Разливаясь в безмолвии ночи.
Интересно отметить, что виртуозная игра немецкого скрипача Г.Кизеветтера также описана в рассказе Л.Н.Толстого «Альберт». Согласно утверждению В.И.Срезневского, оба Толстых слушали игру Кизеветтера 5 января 1857 г. Театральное искусство Германии, равно как и немецкая музыкальная культура, было хорошо знакомо А.К.Толстому. Из числа немецких актёров он особенно ценил О.Лёфельда, сыгравшего главную роль в трагедии «Смерть Иоанна Грозного» при её постановке в Германии. «Лёфельд был великолепен, – сообщал Толстой в письме жене от 16 (28) января 1868 г. – он несколько раз вызывал во мне чувство содрогания». «Актёр и поэт остались в восторге друг от друга», – замечает по этому поводу Д.А.Жуков.
В статье А.К.Толстого «Смерть Иоанна Грозного» на Веймарской сцене» содержатся существенные замечания автора, касающиеся личности О.Лёфельда, а также всей исполнительной труппы, задействованной в трагедии: «Несмотря на свою страстность, г. Лёфельд человек благовоспитанный, образованный и в высшей степени добросовестный. Это качество он разделяет со всей веймарскою труппой, и я, на первой же репетиции, был поражён тою совестливостью, тою любовью и тем глубоким уважением к искусству, которыми проникнут каждый из артистов».
Рассматривая традиции немецкого искусства в творчестве А.К.Толстого, отметим, что, возможно, на создание русским писателем поэмы «Портрет» оказал влияние эпизод, произошедший в варбургском замке и рассказанный в письме к С.А.Толстой, датируемом второй половиной 1867 г.: «А через коридор от меня есть комната, wo es spukt и картина во весь рост одной Landgräfin von Türingen, про которую картину мне Arnswald рассказывал сейчас страшную историю, с ним случившуюся… А я опять пошёл в страшную комнату и смотрел на Landgräfin. Она освещена месяцем; и туда идти было страшно, а быть там не страшно, и ничего не случилось…».
Знакомство А.К.Толстого с немецким изобразительным искусством также получило отражение в эпистолярии писателя. Например, оценочная характеристика творчества современного художника В. фон Каульбаха, представителя позднего романтизма и академизма, содержится в письме А.К.Толстого к Б.М.Маркевичу: «Среди живописцев, желающих доказывать и ничего не доказывающих, первое место принадлежит Каульбаху. Насколько хороша была его «Битва гуннов», насколько плохи его символические картины, написанные потом».
Среди других немецких знакомых А.К.Толстого, упомянутых в его эпистолярии, можно назвать архитекторов К.-Г.-Г. и Д.-Г.Гейденрейхов, банкиров М.Каскеля и Винекена, врача-окулиста Ф.-Г.-А.Паженштехера и доктора Бешоренера, историков Г.-Г.Гервинуса и Ф.Грегоровиуса, дипломата К.Шлецера, скульптора Т.-И.-Ф.Кирхгофа, изъявлявшего пожелание сделать профиль поэта для «Illustrierte Zeitung».
Исходя из проведённого анализа особенностей восприятия А.К.Толстым феноменов немецкой культуры, можно утверждать, что творчество русского поэта широко отразило характерные проявления немецкого миропонимания, а также искусства, науки и общественной мысли. Культура Германии была глубоко воспринята русским писателем, по-своему отразившим её проявления в произведениях различных жанров. А.К.Толстому удалось адекватно воспринять культурно-исторические изменения, происходившие в мире, и включиться в процесс международного культурного обмена.
Как видим, А.К.Толстой был убеждён в необходимости полномасштабного приобщения русской цивилизации к мировой культуре, способного в конечном итоге обеспечить взаимопонимание между людьми разных национальностей. При помощи своего литературно-художественного творчества и активной общественной позиции русский писатель вносил значимый вклад в развитие международной коммуникации.
Читайте также:
Самые последние новости
