М.В. Танский о пребывании русских в Германии в начале Первой мировой войны
Более ста лет отделяет нас от начала Первой мировой войны, накоплен значительный опыт ее изучения, сформировался обширный комплекс разнообразных исторических источников, отражающих это важнейшее событие мировой истории начала 20-го столетия. В то же время еще невостребованные историками документы, хранящиеся в региональных архивах, могут дополнить наши представления о ней.
Документ, предлагаемый вниманию читателя, – «Впечатления о путешествии по Европе в 1911–1914 гг. (Путевые заметки, изложенные в 8 записных книжках)», хранится в фонде 1778 семьи М.В. и Е.А. Танских Государственного архива Республики Бурятия. Несмотря на авторский подзаголовок, записных книжек семь (8‑я – коллекция афоризмов) в виде блокнотов размером 10 на 15 см, 488 страниц которых исписаны бисерным почерком. Мы обратимся к двум из них. Первая записная книжка «От Берлина до Верхнеудинска» (48 л.) охватывает события с 25 августа по середину сентября 1914 г., вторая – «В немецком плену в 1914 году» – с 23 июня по 25 августа (к сожалению, хронология документа нарушена при обработке материала). Интерес, на наш взгляд, эти записи представляют и тем, что это воспоминания очевидца событий, написанные по истечении небольшого срока, когда испытанные переживания «улеглись» и появилась возможность описать произошедшее относительно объективно, и тем, что написаны они в разгар войны, когда пришло осознание ее масштабов и значимости. Не менее важен и тот факт, что автор воспоминаний уже умудренный опытом человек, имевший два высших образования (!), известный в Верхнеудинске врач и общественный деятель, потомок Н.В. Гоголя по отцовской линии. Обладая даром художественного слова (об этом свидетельствуют документы фонда), М.В. Танский не только оставил точное и конкретное описание реальных событий, быт российских подданных в Берлине, но, тонко подметив тончайшие нюансы окружающей действительности, создал образы столиц двух враждующих держав, передал «настроение» этих городов.
Маршрут второго европейского путешествия супругов Танских охватил Англию, Францию, Швецию, Норвегию, Швейцарию. Возвращение на родину, которому суждено было сбыться лишь спустя полтора месяца, планировалось через Штральзунд – Рюген. Сообщение о том, «что отношения России и Германии натянутые настолько, что вот-вот начнется война», путешественники получили в швейцарском Берне. «Физиономия города, пишет М.В. Танский, резко изменилась: куда девалось прежнее спокойствие, беспечность?… вокзальные платформы загромождены багажом, места в вагонах берутся с боя, и билеты продаются только до швейцарской границы», курс рубля резко упал, затем прекратились обменные операции, золото и серебро исчезло из обихода. Единственным удобным и быстрым путем возвращения домой был путь через Берлин.
23 июля Танские прибыли в Берлин. Это был второй приезд в столицу Германии (сначала в 1911 г.), но как разительно отличались эти два пребывания. В 1914 г. нахождение в городе омрачалось тревогой, а «самым насущным вопросом … являлся вопрос о … выезде из Берлина. …Для этого необходимо было направиться в Испанское посольство, под покровительство которого были отданы русские». На самом деле оказалось, что «посольство только визирует паспорт (ставит на нем свой штемпель и этим как бы берет официально под свою защиту)». В последующем «заботы о русских подданных были возложены по договоренности на датское посольство в Берлине», оно решало вопросы о возвращении их на родину, но для этого требовалось время. Жизнь русских в Берлине осложнялась тем, что «немцы в первые дни войны буквально все болели шпиономанией», поскольку «само правительство внушило народу, что Берлин полон шпионов и призывало толпу следить за всеми иностранными подданными. Кайзер чуть ли не ежедневно обращался к народу со своими воззваниями, которые в форме афиш большого формата с неизменною надписью … “К моему дорогому народу” с государственным одноглавым с распростертыми крыльями орлом, с подписью «Вильгельм» расклеивались на всех перекрестках. В результате такого патриотического сыска немцы тащили в участок не только чужих, но и своих… Даже самые элегантные дамы сыском не стеснялись; в то же время все проявляли крайне грубое отношение». И наши герои на следующий же день своего пребывания в городе стали жертвами такой политики. Инцидент разрешился благополучно, но супруги еще долго находились под впечатлением шума большой, «угрожающей», «обозленной толпы, способной на всякие эксцессы», «ругань и нелестные эпитеты» вслед. Когда шпиономания достигла угрожающих размеров, кайзер обратился к подданным с новым воззванием, напоминая, что «большинство русских в Берлине – больные с курортов, что немцы ведут войну не с мирными гражданами, а на полях сражений … После таких воззваний, а главным образом и потому, что миновали первые, особенно острые, дни войны, отношение немцев стало ровнее, покойнее, можно уже было более свободно ходить по улицам, ездить в трамваях, по железной дороге – никто не трогал, нужно было только избегать говорить по-русски».
Постепенно Танские привыкли к сложившемуся положению, поселились на Auguststrasse, расположенной вдалеке от центра Берлина, и вернулись к традиционному, выработанному годами ритму повседневной жизни в Верхнеудинске (утренний кофе, обед «в час дня, а затем в большинстве случаев я оставался один и предавался чтению всяких случайных книжонок… Часов в 5–6 вечера пили чай, затем довольно часто засаживались играть в тетку… В 10–11 часов ужинали и день заканчивался. Одним из постоянных развлечений в особенности во время усиливавшейся тоски было раскладывание какого-нибудь немудреного пасьянса …»). Ни мебель («комната наша окнами выходила на улицу, уютная, просторная с хорошей мебелью, такой работы и отделки, какой в России можно найти только у лучших мастеров – диван, письменный стол, шкафчик, умывальный столик, гардероб, две кровати»), ни продуктовый набор («мясо для супа или 2 котлетки, бутылка молока, картофель, квашеная капуста, хлеб, коренья, крупа, масло, фрукты для компота, селедка, яйца») не отличались от домашних. Жизнь «в немецком плену» была скромной («жили экономно на 2 марки (обмен вышел марка 1 рубль 30 коп.) – не знали, сколько времени придется здесь пробыть») и «протекала в большом однообразии, с раннего утра до поздней ночи, окрашенная гнетом пленения и тоскою по родине». Можно с уверенностью говорить о том, что так протекало пребывание в Берлине первых месяцев войны многих средней руки путешественников.
Несмотря на тяжесть и неопределенность ситуации, М.В. Танский не потерял чуткого взгляда, остроты восприятия, фиксируя особенности жизни Берлина с первых дней войны. С уважением отмечает Михаил Владимирович любовь немцев к чистоте, в том числе и города: «внешний вид улицы, как и вообще всех берлинских улиц, был опрятный, красивый. Асфальтовые мостовые, хорошее по ночам освещение», особое удивление вызывало то, что «улица при помощи особо устроенных автомобилей смывалась и вычищалась щетками». Традиционный уклад небольшой улочки с началом войны не изменился: «Жизнь на нашей улице начиналась рано. … появлялся фургон с молоком, хлебом, углем,.. затем хозяйки…, ученики с сумочками, направлявшиеся в школы,.. торговцы зеленью, овощами, фруктами… С часу дня на улице появлялись ребятишки всех возрастов и улица наполнялась шумом и гамом… Самая любимая забава у детей бегать на роликах…, так же как и у нас играют в классы, чертя по мостовым мелом, в пятнашки и проч. Вечером улица хорошо освещалась… появлялись взрослые спортсмены на роликах, которые проделывали сложные фигуры. Затем движение понемногу ослабевало и улица затихала».
Отдаленность улицы способствовала тому, что здесь образовалась «маленькая русская колония», с течением времени изменилось отношение к русским: «Обращались с нами вежливо, были дружелюбны», «В общем-то, хозяева наши относились к нам хорошо… Нередко проглядывалось даже сочувствие к нашему тяжелому положению, и мы за доброе отношение были признательны и благодарны». Наблюдая за «хозяевами» Танский подмечает глубокую привязанность их друг к другу и наивные знаки внимания, проявлявшиеся «с какой-то трогательной детскою наивностью и простоватостью». Такой же наивной простоватостью было пронизано и отношение к императорской чете: мужчины «боготворили» кайзера, женщины преклонялись перед императрицей, ездили к дворцу, чтобы «увидеть проезд императрицы и думать потом, что именно ей императрица махнула платочком и подарила улыбку».
Сам город не стал объектом исследования, слишком узким было пространство русских «пленников». Но в рамках возможного Танский сумел подметить различные проявления жизни Берлина, который «с началом войны оказался в трагикомическом положении. Пришлось сразу из патриотических побуждений перекрашивать, замазывать… массу вывесок, так как Германия оказалась в войне с пятью государствами. Не переделывать же было нельзя хотя бы из чувства самосохранения: так гостиницу “Харьков” толпа разрушила». Неприятно поразил вид здания английского посольства: «в окнах не было ни одного целого стекла… посольство толпа разгромила», как только немцы узнали об объявлении Англией войны Германии. Удивление путешественника вызвал факт того, что «для большинства немцев объявление войны Англией было большой неожиданностью». Здание русского посольства погрому не подвергалось, но от него «тоскою веяло… как от покойника, среди живых… оно выглядело мертвецом».
В условиях информационного голода россияне жили «самыми разнообразными слухами,… которые фабриковались по разным пансионам и отелям», и историями, которые порой превращались в своеобразные мифологические рассказы о страданиях, испытанных по пути в Берлин. Эпицентром слухов было посольство, здесь же завязывались знакомства, с некоторыми соотечественниками Танские будут долго переписываться, вспоминая эти дни. Нужно отдать должное здравому смыслу автора воспоминаний, критическому восприятию подобных сообщений: «Если даже верить на половину всем рассказам, то и тогда немцы проявили много грубости… почти никто без неприятностей не доехал до Берлина, счастливое исключение, по видимому, представляли только мы одни». То же было и с противоборствующей стороной – информационная война всегда была одним из эффективных средств мобилизации нации: «…все немцы были уверены, что войну начала Россия, что Германии ничего больше не оставалось, как только защищаться. Россия первая начала мобилизацию, Вильгельм войны не хотел и предложил России мобилизацию прекратить и после того, как Россия этого не сделала, Германия подняла брошенную ей перчатку и объявила войну». Созданию мифа о войне способствовала пресса: «газетчики,… выкрикивали название газет с сенсационными новостями с театра военных действий, сводившимися всегда к одной версии «большая победа», иногда вызывая раздражение немцев против русских, «газетные листки приносили… тенденциозные вести о зверствах казаков и проч. … писали, что русские совершенно разбиты, что взяты в плен 10 000, потом 40 000 и кончили цифрой 90 000». Когда немцы «широкою волною влились во Францию и война эта почти докатилась до Парижа», каждый «газетный выпуск в Берлине нес извещение в таком виде: 20 часов до Парижа, 18 часов, 12 часов и, кажется, последние вести были – 5 часов до Парижа». Из немецких газет Танские получали «вести с родины еще менее радостные, еще более печальные. В Петрограде революция, в Варшаве – тоже поляки восстали, уничтожили русские войска, русские власти свернуты. В Одессе тоже революция, флот черноморский разгромлен». И если они «к таким сообщениям… относились подозрительно, но тем не менее они оставляли большой осадок в душе», то немцы верили им безоговорочно. Более всего «душевный гнет… увеличивался от ликования немцев с самых первых дней войны. Сначала шумные овации, восторженные проводы войск на войну, затем вскоре же празднование победы», «сплошные манифестации, собирались тысячные толпы, показывались трофеи побед». Берлин принял праздничный вид, «разукрасился флагами» и в таком виде остался до конца пребывания Танских.
Наконец, к концу августа 1914 г. «слухи о вывозе русских из Берлина начали принимать более реальную форму»: «Утро 25 августа 1914 года навсегда останется памятным: после пятинедельного немецкого пленения мы покидали Берлин».
Сколь описание жизни в Берлине бессобытийно, столь стремительно разворачивается действие после: «В положенный час и минуты дверцы вагона быстро захлопнулись, поезд сорвался и полетел над улицами Берлина, унося нас на родину… Радостное чувство охватило всех.… А поезд уже бешено мчался… навстречу нам бежали поля, усадьбы, маленькие городки. Войны нигде не замечалось, воинских поездов не встречали; путь был свободный и, так как поезд был скорый, то мы безостановочно мчались к Штральзунду». Это не просто стремительность передвижения в пространстве, переданная вербально (выделенные нами слова), это ощущение вновь приобретенной свободы – слово, которое часто употребляется на первых страницах этой записной книжки. Это и свободный путь, и свободное или открытое море. Дальше была паромная переправа на остров Рюген, затем небольшой приморский городок Засниц, где «пароход, окрашенный в темный цвет, на корме которого развивался шведский флаг, дымил всеми своими трубами», «вскоре впереди во мраке ночи заблистали… огни Треллеборга» и, наконец, «Гефле,… где надлежало пересесть на пароход, чтобы переплыть в Финляндию и высадиться в Раумo6».
«Встретили нас шведы радушно… Наступивший день и то сердечное отношение и даже больше – овации, которые мы встречали на своем пути со стороны шведов, стряхнули угнетенное настроение и оживили. Не только в городах, в местечках, на станциях поезд наш встречали и провожали толпы народа, но и на полях, на дорогах, всюду, всюду посылали нам приветствия, махая платками, шляпами. Шведы в этом отношении исключительный и, вероятно, единственный народ в мире. Еще в прежний путь, когда мы плыли от Стокгольма к Гетеборгу по Гете-каналу, они изумляли нас своей приветливостью».
Здесь в Евле пути супругов разошлись: мужчинам из-за опасностей военного времени был предложен путь через Торнио, а дамы могли безбоязненно плыть морем.
Если на юге страны русских встречали восторженно, то «на севере страны – уже никто не махал платками и шляпами. Бросалось в глаза то обстоятельство, что чем ближе мы подъезжали к России, тем больше встречали войск… на небольших станциях всюду солдаты и офицеры… Швеция значительную часть… войск двинула на границы России, хотя казалось странным и не-вероятным, чтобы в… болотах могла проходить война. Но шведы издавна были запуганы немцами, что Россия стремиться к свободному морю и может отхватить для этого север Швеции, и эта идея глубоко запала в народ и долгое время поддерживала недружественное отношение шведов к русским».
И вот, наконец, супруги прибыли в столицу. Петербург, который в «прежний путь… казался нам очень красивым городом, и мы … несколько раз любовались Невским и делились своими впечатлениями», теперь «поразил … своею мертвенностью, … и главное, темнотою (обратим внимание на идентичность описания русского посольства в Берлине и Петербурга). Когда выехали на Невский… особенно удивительной показалась его мрачность. После залитых светом берлинских улиц даже таких, как… захолустная Augustrasse, после блестящих асфальтовых мостовых, в которых как в зеркале отражаются фонари, люди, дома, после того большого движения толпы, экипажей и, особенно, автомобилей, что было в Берлине, освещение в Петрограде и весь вид улиц являлось почти жалкими». Это разительное отличие внешнего вида столиц воющих держав отражало «громадную разницу» в переживании войны двумя народами, которую нельзя было не заметить: «Там сплошной праздник, флаги, иллюмиация, шумные манифестации, торжество побед, пьянство, иное здесь сдержанное, сосредоточенное настроение, сознание серьезности переживаемого момента, отсутствие всякой шумихи, полная трезвость вследствие запрета торговли спиртными напитками». Выдержанное отношение к происходящему рождало надежду: «что эта серьезность восторжествует над немецким легкомыслием».
Оставшийся путь до Верхнеудинска прошел без осложнений. Навстречу им «буквально неудержимо лился поток людей… на запад, на театр военных действий, где смерть косила нещадно тысячи людей, поджидала и требовала новых жертв. А жертвы эти шли беспечно: поезда воинские мелькали мимо нас с песнями, часто под гармошку, лица солдат веселые, жизнерадостные, слышны смех, остроты, оживленный говор.… Мы постоянно беседовали с солдатами и уныния в них никакого не замечали… Каждый верил в судьбу свою, думая, что он-то уж непременно вернется домой и, конечно, судьба многих жестоко обманула. Сибирские войска не успели даже отдохнуть от долгой дороги, из вагонов прямо пошли в бой под Варшавою и своим геройством и самоотверженностью спасли Варшаву».
Так закончилось второе заграничное путешествие супругов М.В. и Е.А. Танских. Но события, пережитые ими летом 1914 г., еще будут напоминать о себе перепиской с людьми, с которыми их свела война в Берлине, новостями о судьбе тех из них, кто не смог выехать на родину первыми тремя поездами. Скорее всего, потому что это было самое яркое на впечатления путешествие, переживания уже улеглись (записки написаны в 1915 г.), Михаилу Владимировичу захотелось описать его в своих воспоминаниях, и потому, что слишком различны восприятие и образы столиц воюющих держав, увиденные и прочувственные автором воспоминаний.
Foto: Free Wind 2014 / shutterstock.com
Читайте также:
Самые последние новости
