«Расплата. Из дневника начальника уголовного розыска»

Инспектора ждали моих указаний. Я их смятение понимал. В этом доме они бывали неоднократно: ели плов, играли в карты, парились в бане. Сотрудникам УГРО требовалась психологическая разрядка, а более укромного места, чем оборудованный для приёма гостей подвал, в районе не было. К тому же, Назир вкусно стряпал заказанные блюда, сервировал, вытирал, не требуя компенсацию. 

Мы начали осматривать помещение. Я перебрал одежду, брошенную в кресло, и вывернул карманы брюк. Но ничего, кроме удостоверения пенсионера МВД, не выкопал. Открывать его смысла не было. Этот документ Назиру вручал я, во время проводов на заслуженный отдых. Атаев работал в УГРО двадцать лет, но внезапно физически крепкий мэн захворал. Он посещал врачей, собирал заключения медиков и, спустя год, стал пенсионером. 

Карен вернулся в спальню Атаева и тихо сказал:
– Причину гибели мужа Дина знает, однако семейные тайны раскрыла под моим давлением.
Майор протопал вдоль стены, наклонился и отогнул край ковра.
– В этом углу Назир выдолбил тайник, в котором хранил бриллианты. Именно за ними убийца сюда и нагрянул. Не ошибусь, если скажу, он вычислил стоимость клада, иначе бы завалить мента не осмелился.
Цепким взглядом Карен оглядывал комнату.
– А это что за предмет, – майор указал на солнцезащитные очки, застрявшие меж разбросанных книг, – кому они принадлежат?
– Очки не наши, – хлипнула Дина.
Мы вернулись в отдел. Я полез в сейф, чтобы найти тетрадь с записями былых лет, а Карен лёг на диван.
– Не трать время, – сказал он, – мы уже навели справку и располагаем информацией.
Я улыбнулся:
- Ну, телепат, выкладывай его анкетные данные. Майор открыл блокнот.
– Тереков Ринат, кличка Ринго. Судим. Последнее наказание отбывал в колонии номер двадцать. Освободился в 1996 году.
Оперативник попал в точку. Эту фамилию я увязывал с именем Назира. Мне было известно, что инспектор и домушник стянуты невидимой нитью. 

Данные Терекова я внёс в спецжурнал ещё в 1991 году. В феврале жители высотного дома накрыли Ринго в момент совершения кражи. Свою вину он признал и подписал составленные нами документы. Затем попросил дозволение глянуть в мой список нераскрытых преступлений. Ринго мусолил бумаги, отмечая адреса ранее вскрытых им квартир. Когда вор окончил непривычное для себя дело, то заметил, что каталог отображает украденные ценности не полностью. Жулик тянул табачный дым и вдруг признался: 

– Я бомбил хаты только милицейских чинов, прокуроров, судей. Брал по-крупному, а в этом списке фигурируют лишь крохи.
Терекову на слово я не верил, уж больно астрономические цифры он вспоминал. Перечисленные кражи были нами зарегистрированы, но терпилы говорили о минимальном ущербе: серьги, кулон, золотой портсигар. Однако вор указал место, где хранил бриллианты, и мне захотелось его «искренность» проверить. Опера Атаев, Фатхуллин и я направились к моему автомобилю. Увидев нас, дежурный крикнул:
– Георгий, поступила телетайпограмма. Министр собирает руководителей УГРО.
Не прибыть в МВД значило иметь неприятности.
– Вот ключ от хаты, в которой Ринго якобы держит награбленное, – сказал я Атаеву, – если факт подтвердится, составь протокол изъятия, если нет, возвращайтесь на базу.
Совещание тянулось до вечера. Я записал указание генерала, и приехал в РОВД, чтобы передать документ начальнику. Холов встретил меня негодующе.
– Опер доложил, что квартира пуста, – буркнул он,
– Ринго повесил тебе лапшу на уши. Продолжай его колоть, тряси воровские малины, скупщиков, ломбард. Показания Терекова город распространил молниеносно. Если ты не вернёшь ценности заявителям, то нас они не поймут. А это люди влиятельные.
Я усадил напротив себя Атаева и Ринго. Вор заметил недовольство на физиономии сыщика.
– Мне удалось сховать довольно много, – мямлил он, – золото тянет на лимон баксов…
Опер насупил брови:
– Хата пуста.
– Это поклёп, – затряс головой арестованный, – а кто проводил обыск?
Я указал на Атаева:
– Будет работать с тобой, пока не откопает доказательства по всем уголовным делам.
– Тогда мне хана, – изрёк Ринго.
Спустя день он замкнулся в себе, и отвечать на вопросы перестал. Через месяц Терекова судили. Рецидивиста признали виновным в совершении одной кражи и приговорили к пяти годам лишения свободы.
До тюрьмы Ринго жил в квартире сестры. Альфия ненавидила братца, он приводил в дом корешей, устраивал пьянки, ломал мебель. Карен сделал вывод, что Терехову прописаться негде, кроме как у единственной родственницы.
– Поговорю с ней, – сказал он, – баба хочет от деспота избавиться, а посему выдаст нам любую информацию. 

Майор, получив гневный ответ Альфии: «Этот негодяй тут был. Переспал с девицей и куда-то исчез», – осмотрел убого меблированные комнаты. В кладовой валялся фотоальбом. Его Карен сунул в свой дипломат.
Аршалуйсян протянул мне любительскую фотографию.
– Глянь сюда!
Я обозрел мутный лик и довольно воскликнул:
– На нём очки, найденные около трупа Атаева!
Мы стали думать, где искать Ринго.
– Давай звякнем в исправительную колонию, – сказал я, – опера, выпуская арестанта на волю, заполняют спецформуляр. Там, возможно, упомянуты имена, клички, адреса.
Карен держал в памяти все номера телефонов МВД. Он набрал семь цифр и прилип к трубке. Ему ответил дежурный офицер колонии:
– Капитан Маслов… Кого?.. Рустам Ахмедович уехал.
– У него домашний телефон есть? Могу ли я с ним поговорить, – кричал мой зам.
– Конечно есть, минуту, – басил офицер. В наушнике послышался треск и командный голос:
– Иногамов у аппарата.
Карен описал ему суть вопроса. Начальник лагеря усёк главное.
– Ринго был на вольном поселении, жил в бараке завода, – ответил полковник, – там окрутил буфетчицу. Сегодня я встретил отца девушки, поинтересовался мотивом её увольнения. В нашем городе рабочих мест мало. Чтобы взять расчёт, нужны веские аргументы, а бросить доходное кафе осмелится лишь безумец. Так вот, родитель мне сказал: «Фаниса купила авиабилет до Иркутска, и утром рванула в Ташкент».
Карен открыл справочник.
– Иркутск …, – повёл он мизинцем по расписанию вылета самолетов, – Иркутск… ежедневно. Посадка на рейс вот-вот начнётся.
Через час Ринго уже сидел в моём кабинете. Я с ходу пошёл в атаку и, как не требующий доказательства факт, сказал:
– Твоя баба усыпана брюликами. Камни вы собирались продать в России. Но считать навар не торопись, нам известно, что эти ценности принадлежат Атаеву.
Карен бросил на стол фотографию и солнцезащитные очки.
– Отпираться бессмысленно.
Рецидивист хлебнул воды.
– Атаев спёр золото… Я забрал своё.
– Кто нанёс ему смертельное ранение? – спросил майор.
– Убивать я не хотел… Мой подельник слегка щекотнул Назира пером (жарг. – нож). Когда мы тайник выпотрошили, мент пригрозил достать нас из-под земли, ну и …

Внимать тонкости пытки Атаева сил у меня не было. Я вышел на улицу и закурил. Вопреки желанию в памяти всплыли события 1991 года. После осмотра указанной вором квартиры, Атаев доложил руководству, что в ней ценности не обнаружены. Сомнение в искренности офицера закралось мне в душу сразу же. Я на следующий день подъехал к знакомой высотке. Около дома старухи лузгали семечки. На мой вопрос был ли здесь инспектор УГРО, они ответили: «Видели двоих. Подкатили на чёрном авто. Сначала пробыли в квартире минут десять и уехали. Вскоре вернулись, уговорили Малкиных быть понятыми, обнюхали углы комнаты, но ничего не сыскав, дверь захлопнули». Наблюдения бабулек расставили всё по местам. Я убедился – офицеры совершили должностное преступление. Они вскрыли логово без свидетелей, нашли драгоценности, вывезли их и спрятали. Затем вернулись, чтобы сделать вид, будто квартира осматривается процессуально. Пока я мыслил, оглашать ли беспрецедентный факт, Атаев заболел, бегал по врачам, лёг в госпиталь, а Фатхуллин перевёлся в другой РОВД. 

Георгий Лахтер