Игорь Шпехт: “Нам всем нужно выждать время, чтобы потом пересобрать Россию”

Игорь Шпехт: “Нам всем нужно выждать время, чтобы потом пересобрать Россию”

Игорь Шпехт – экологический активист.

Родом из Сибири. Большую часть жизни учился и работал в городе Красноярске. Достиг заметных успехов в креативной индустрии, а точнее – в рекламе. С 2017-ого года стал заниматься активизмом в экологии. Живет и работает на две страны – в России и Германии. Женат, воспитывает 3 детей.

Читайте также: Андрей Мельниченко и бомбардировка Хиросимы

Маша Майерс: Здравствуйте, меня зовут Маша Майерс. Я рада вас приветствовать в студии Reforum Space Берлин – из самого сердца немецкой столицы. Это проект Дойче VITA — час из жизни людей, выбравших Германию. И сегодня наш гость — это экологический активист Игорь Шпехт. Игорь, здравствуйте.

Игорь Шпехт: Да, здравствуйте.

Маша Майерс: Объясните, пожалуйста, кто такой «экологический активист»? Какой смысл сейчас вы вкладываете в эти слова?

Игорь Шпехт: Это достаточно легко объяснить. Это те люди, которые видят те или иные экологические проблемы. В моем случае я видел сильно загрязнение воздуха в своем городе.

Маша Майерс: Вы из Красноярска?

Игорь Шпехт: Я из Красноярска, из Сибири. В общем, можно говорить не просто Красноярск, а Сибирь, потому что это глобальная проблема всей Сибири. Если кто не знает, то в центре нашей страны до сих пор нет газовой ветки, и поэтому большие города отапливают и получают энергию от сжигания угля. Весь этот угольный дым попадает в воздух. Мы долгое время нашим сообществом пытались бороться с причинами, то есть доказать, выяснить их и настоять на том, что нужно что-то менять. Хотя бы просто довести газовую ветку до нашего города. Но это все перечеркнулось после 24-го февраля.

Маша Майерс: И вы оказались в Германии?

Игорь Шпехт: Не сразу. Долгое время у нас еще была надежда на то, что мы что-то можем изменить. Но сейчас мы перешли в режим просто наблюдателей. То есть мы перешли в режим публикации данных — не более того. Мы понимаем, что сейчас решить что-то связанное с экологией нереально… Людям не до этого, на самом деле, а власти уж тем более.

Бывают дни, когда миллионного города Красноярска вообще не видно

Маша Майерс: Давайте тогда сначала поговорим про экологию, а потом про Германию. Начнем с вашего проекта. Расскажите, как вы стали экологом? Что за этим стоит и что именно вы делали?

Игорь Шпехт: Вообще я по профессии дизайнер, долгое время работал на телевидении и в рекламе. Но получилось так, что в 2017‑м году, в очередной раз въезжая в свой город, я увидел плотную дымку над городом.

Маша Майерс: Слой, который висит и покрывает весь город?

Игорь Шпехт: Вы на самом деле город не видите. Вы видите только самые высокие здания, которые выныривают из-под серо-коричневой шапки. Но самого города не видно. Наш город миллионный, он достаточно большой, находится в котловине, и он полностью закрыт. Бывают дни, когда его вообще не видно. Въезжая, я как раз задумался о том, что надо что-то делать. И первым даже не экологический проект появился. У нас был такой проект «Черное небо» — такой перечеркнутый крест.

В то время разрабатывали брендинг для нашего Красноярского края. Я сказал: «Зачем искать какие-то идентификации, если у нас есть классная идентичность? Это черное небо, о нем знают все. В Москве о нем знают, про него снимают фильмы и сюжеты на федеральных каналах. Давайте его сделаем брендом». Там просто был перечеркнутый черный крест с подписью: «Возьми с собой противогаз».

Маша Майерс: Зло, я бы сказала.

Игорь Шпехт: Злобная шутка, да. Очень сильно разошлась по городу. Буквально где-то через две недели у нас в городе состоялся экологический митинг. Он, наверное, был самый масштабный — порядка 20 000 человек пришло. И тогда я увидел этот знак с крестом у людей на табличках: они стали его использовать как протестный экологический логотип.

Маша Майерс: Вы его придумали и нарисовали?

Игорь Шпехт: Это просто крестик — его было легко делать. Кто-то просто себе на куртку лепил перечеркнутый крест из черной изоленты.

Маша Майерс: Даже так!

Игорь Шпехт: Простой символ — его использовать стали. Я тогда четко понял, в чем проблема… Власти говорят: «По нашим данным все отлично. Превышения нет». Тут же жители отвечают: «Плохо пахнет, воняет. Мы все видим, не обманывайте нас». Вот и появилась идея пытаться разговаривать с властью на одном языке – на языке данных.

Маша Майерс: Подождите, давайте к митингу вернемся. Это какой год? Какими были требования, какими были последствия? Разгоняли?

Игорь Шпехт: 2017-ый. Нет, в то время не разгоняли. Тогда еще все очень вегетариански было, на самом деле. Люди вышли, они протестовали, организаторы написали какие-то требования.

Все меньше народу приходило на митинги, потому что жители видели, что ничего не меняется

Маша Майерс: Политическая часть какая-то была или нет?

Игорь Шпехт: Нет-нет, в том-то и дело. Тогда мне это показалось очень привлекательным, потому что я увидел, что люди выходят не из-за политики, то есть не под коммунистическими флагами, например, а выходят обычные жители с обычными требованиями.

Маша Майерс: Плоха та политическая партия, которая не смогла бы это оседлать.

Игорь Шпехт: Они это пытались сделать, но очень часто их просто прогоняли с митингов. И ЛДПР пыталась выйти, и выходили местные какие-то с флагами — их сразу убирали. То есть люди сами их выталкивали с митинга, чтобы этого не было.

Потом у нас еще несколько митингов проходили, но уже по остаточному принципу. Все меньше и меньше людей было, потому что жители видели, что ничего не меняется. И вот тогда я просто купил себе первый бытовой датчик с экраном. Почему у нас инстаграм и появился в нашем сообществе – я просто выкладывал фотографию экрана. Я фотографировал и говорил: «Сегодня воздух вот такой».

Маша Майерс: А что это за датчик, как он называется?

Игорь Шпехт: Это шведский датчик, назывался AirVisual. Сейчас он называется IQAir. Он меряет содержание в воздухе твердых частиц. Если просто говорить, то это очень-очень мелкая сажа, которая находится во всех выбросах города. Сжигаете уголь — есть твердые частицы, проезжают автомобили — есть твердые частицы. Наш великий алюминиевый завод — есть твердые частицы. В общем, это такая универсальная вещь, по которой можно определять уровень загрязнения. Вы точно не можете сказать, кто загрязняет, но вы точно можете сказать, что воздух грязный.

Постепенно у людей стали появляться запросы не на один датчик, а на большее их количество. И мы стали постепенно развивать нашу сеть. До того момента, пока это сильно не понравилось действующей власти и стали приходить запросы от прокуратуры. Я тогда в первый раз столкнулся с прокурорскими проверками, когда меня вызывали в прокуратуру и сказали: «Мы вас очень любим, ваш проект очень нравится. Мы просто решили у вас узнать, как работает система». Я все документы им показал, как у нас внутри система работает, по каким адресам установлены датчики. Они в итоге взяли специальную передвижную лабораторию, с которой ездили по всем местам, чтобы найти расхождение в данных. Но, как итог, не нашли.

Маша Майерс: То есть, подождите, они не стали ломать ваше оборудование или обвинять вас в том, что вы нелегально его установили?

Игорь Шпехт: Дело в том, что мы изначально делали проект очень открыто. Вот, мне позвонил прокурор — я пишу это сразу в нашу группу, что мне позвонил прокурор, я еду с ним поговорить. Вышел от прокуратуры — рассказал о том, что они там на самом деле любят наш проект. И эта открытость какое-то время спасала нас.

Маша Майерс: Какое-то время, да.

Игорь Шпехт: Потому что люди стали нас защищать. А потом прокуратура собрала под мою запись все документы, то есть я дал показания, они это собрали в папочку и отправили в Росгидромет. Те решили, что у меня должна быть какая-то лицензия на измерения и подали на меня в суд. А после этого у людей был еще больший всплеск в защиту проекта! Потому что они видели, что это единственный проект, который показывает состояние воздуха. И мы ведь не скрывали этих данных. То есть у нас часто были претензии со стороны разных надзорных органов внутри России. Невероятное количество надзорных органов, которые отвечают за загрязнение воздуха: их как минимум пять. Росприроднадзор, Росгидромет, Среднесибирское УГМС… Среднесибирское УГМС — это как бы подразделение Росгидромета. Природоохранная прокуратура. Росстат, который тоже отвечает за все. Их там огромное количество.

Наш флешмоб жутко не понравился властям, и они отозвали судебный иск

Маша Майерс: Но бегали все эти люди не за грязным воздухом в попытках его очистить, а за экологическими активистами, которые датчики поставили.

Игорь Шпехт: Им нужно было доказать, что наш проект передает неправильные данные. И попытка закрыть как раз была для того, чтобы принудить меня к получению лицензии, а лицензию должен выдать мне Росгидромет, который, естественно, мне не выдаст, потому что на меня в суд подает. Мы тогда сказали, что в законе прописано, что не физическим лицам, а именно индивидуальным предпринимателям и юридическим лицам нужна лицензия, а про физические лица ничего не написано. И у нас был такой флэшмоб, где мы выкладывали градусники на окне и говорили: «Я занимаюсь метеорологической деятельностью». Каждый человек теперь должен показывать лицензию, когда он вешает градусник? Это опять разошлось по городу, и была новая волна. Это попало в федеральные СМИ. Потом, если не ошибаюсь, BBC приезжали, снимали. Потом Bloomberg делал репортаж тоже: они удаленно все записывали. Это жутко не понравилось властям, и они отозвали иск.

Маша Майерс: То есть вы победили тогда?

Игорь Шпехт: Да, но после этого они выбрали очень правильную тактику: они просто игнорировали проект. Вот мы делаем измерения, губернатор (у нас был на то время Александр Усс) приходил к президенту и говорил: «Больше 50% загрязнения воздуха от автомобилей». Мы в своем проекте сразу делаем рецензию о том, что ни один госдоклад не показывает больше 50%, самый максимум — 22%. Более того, мы уже давно доказали в ходе совместной работы с Южнокорейским университетом: самый большой рост – в четыре раза – в зимний период, что доказывает, что загрязнение воздуха прежде всего происходит от сжигания угля.

Маша Майерс: То есть всему виной отопление.

Игорь Шпехт: Когда люди начинают топить жилище, когда мы начинаем больше вырабатывать электричества для горячей воды, и для того, чтобы снабдить весь город этим электричеством — все это происходит от колоссального сжигания угля, уходят целые составы угля только на одну ТЭЦ.

Маша Майерс:  Такой вопрос. Ваша задача — вы с ней, видимо, справились — продемонстрировать, показать. Но вы же экологический активист. Какие методы решения этой проблемы существуют? Чего вы конкретно хотели от властей? Если брать как максимум: «А давайте-ка газифицируем Сибирь!»

Игорь Шпехт: Не-не, у нас были конкретные требования. Точнее, предложения. К нам приезжал Алексей Пивоваров, он делал сюжет про наше «Черное небо», брал у меня интервью в том числе, а после этого поехал к губернатору. Мимоходом он меня спросил: «Как ты думаешь, почему губернатор не хочет менять эту ситуацию?» Я ему сказал, что на самом деле (об этом все знают) у губернатора сын владеет угольными разрезами, и ему жутко невыгодно что-то менять. И Пивоваров взял да у него и спросил в интервью про это. А тот сказал: «Да, у моего сына есть угольный разрез, но он маленький, он не особо влияет на город. И я вообще не лезу в его дела». Все должны были в это поверить.

После этого мне из приемной губернатора позвонили, пригласили на встречу, и тогда же он у меня и спросил: «А какие у вас есть предложения?» У нас они были, мы их публиковали ранее! Мы говорили о том, что если невозможно тянуть газ до нашего города, то хотя бы частный сектор необходимо перевести на электрическое отопление. Не нужно всем давать льготное электричество, а нужно всего на зимний сезон давать льготное электричество только для частного сектора. 15 тысяч домовладений — это небольшая цифра. Более того, все ресурсы для этого есть. Не нужно даже сжигать для этого дополнительно уголь. Красноярская ГЭС вырабатывает большое количество чистого электричества.

У Мельниченко многомиллиардная яхта, самая большая в мире. Это как раз владелец ТЭЦ

Маша Майерс: Как раз хотела у вас спросить: «А откуда электричество-то?» То есть ГЭС.

Игорь Шпехт: Этого хватает. Представители ГЭС говорили – сделаем, “Россети” говорили – сделаем. Но потом проект положили на полку и забыли про это. Мы другое предложили: хорошо, если у вас нет возможности переводить на электричество частный сектор, то давайте все крупные ТЭЦ обяжем делать дополнительную фильтрацию отходящих газов.

Маша Майерс: А это дорого?

Игорь Шпехт: Для ТЭЦ с их сверхприбылью это не так дорого. Я напомню, что у Мельниченко многомиллиардная яхта, самая большая в мире. Это как раз владелец этих ТЭЦ. Возможно, он бы себе в то время не построил вторую яхту… Но необходимо тратить деньги на модернизацию. То есть мы не говорим о каких-то новых технологиях. Мы говорим о том, что нужно поставить каскадные фильтры на линии – туда, где сейчас их нет. Руководству, конечно, это не очень нравилось, но если бы им дали рассрочку или льготы на налоги, скорее всего, они бы это сделали. Но опять же это никому не надо было. Ну и, собственно, то, о чем всегда заикались сами краевые власти: о газовой ветке, которую можно довести с нашего края. У нас есть газовые месторождения.

Маша Майерс: Слушайте, Путин говорил о газовой ветке, насколько я помню. Все эти планы газификации России – даже картинки какие-то одно время по телевизору показывали.

Игорь Шпехт: Это было удивительно, потому что выходит у нас губернатор и говорит: «Мы с Газпромом договорились о том, что наш край будет газифицирован». Мы заходим на сайт Газпрома, открываем последнюю публикацию карты газификации нашей страны и видим, что там Красноярского края нет. То есть он как бы стоит пустой, везде эти ветки-нитки сходятся, а Красноярского края нет абсолютно.

Маша Майерс: Неужели такой лоббизм на уровне владельцев угольных разрезов?

Игорь Шпехт: Очень сильный лоббизм.

Те, кто работает и в администрации, и в полиции, и в прокуратуре — все дышат одним воздухом

Маша Майерс: Ну это же бельмо на глазу – такое пятно белое на карте РФ.

Игорь Шпехт: Перед тем, как Путин вообще приехал к нам разговаривать на тему того, что он будет еще раз президентом, жителям всех других регионов Сибири типа Челябинска или Магнитогорска, где большие проблемы с экологией, он начал говорить о том, что правительство разрабатывает какой-то масштабный экологический план. «Вот-вот и мы все решим». В том числе он в Красноярске сказал: «Все, я дал поручение Медведеву. Медведев сейчас все напишет». Срок, если я не ошибаюсь, там был июнь. Все такие радостные похлопали: «Класс! Мы своего добились». Июнь проходит: Медведева нет, публикаций никаких на правительственном портале нет. Наступает декабрь — ничего нет.

А потом мы узнаем, что, да, план на самом деле есть, его официально не публикуют, но он есть кулуарно. Уникальность нашего сообщества была в том, что дышат-то все одним воздухом. Те, кто работает и в администрациях, и в полиции, и в прокуратуре — им тоже не особо плевать на то, чем они дышат. И они начинают сливать нам информацию.

Маша Майерс: То есть у вас нашлись сторонники в провластных структурах?

Игорь Шпехт: Да, они нам прислали фотографию документа, где четко было написано, что план существует. После того, как мы выложили эту фотографию, краевые власти признались, что план действительно существует и скоро-скоро они его опубликуют. Полгода они не могли решиться, но мы опять же кулуарно его получили: нам его не дали в бумажном виде. Но в электронном все было. Мы увидели, что это не план, а просто смех какой-то! Например, так говорилось, что, для того чтобы сократить уровень загрязнения воздуха внутри города, нужно построить кольцевую железную дорогу вокруг Красноярска. Как это связано?

Маша Майерс: Я думала, вы мне сейчас объясните, нет?

Игорь Шпехт: Это никак не связано. То есть во всех документах написано, что для того, чтобы Красноярск начал дышать, он должен сжигать меньше угля. А нам говорят: «Давайте железную дорогу построим». Мы такие: «Классно…» А потом произошел главный позор для губернатора. Когда у нас проводилась Зимняя Универсиада, людям раздавали какой-то чудесный бездымный уголь. Прям бесплатно брекеты для того, чтобы они только углем не топили. Но это никак не подействовало, потому что на 15 тысяч домов в день ты брекетов не раздашь. А угольная ТЭЦ работает вовсю, и ты никак быстро фильтры на трубы не поставишь. Когда приезжал президент, он видел, как выступают спортсмены, транслируют по Федеральному каналу… Видно, что человек скатывается на лыжах в никуда. Непонятно куда.

Маша Майерс: То есть такая висит завеса, что его просто не видно? Когда вы уже наконец вошли в клинч с властями?

Игорь Шпехт: Я никогда не входил с ними в клинч. То есть у нас всегда была позиция такая, что вы нам сначала говорили, что вам не хватает данных — Нате данные! Вы сказали: «Мы не верим активистам — мы верим ученым». Мы говорим: «Вот ученые. Южнокорейский университет, который организовал целую группу для того, чтобы исследовать наш воздух с помощью спутниковых данных, зондирования. Они все доказали, в том числе, что наши данные точные. Вот исследования, опубликованные в научном журнале». Они говорят: «Мы не верим иностранным ученым». Находятся ученые внутри города, внутри нашей страны, которые тоже подтверждают факт. Потом, как ни странно, Росгидромет в своих отчетах тоже стал подтверждать факты. Но они ничего не хотят делать! А мы постоянно их заставляем.

Нам казалось вот-вот что-то изменится, и перед пандемией, точнее, уже в самом начале пандемии в Красноярске должен был собраться митинг. По нашим подсчетам он должен был быть одним из самых крупных. Это начало 2020-го года. Нам согласовали, как ни странно, этот митинг (нам же все согласовывать надо). А после этого власти пришли и сказали: «Знаете, все болеют. Давайте перенесем на полгодика. Дальше мы вам обещаем честно-честно». Но в итоге «дальше» не случилось.

Маша Майерс: Потом война, и вот мы с вами разговариваем в центре Берлина.

Игорь Шпехт: Да, я сейчас впервые в Берлине, и мы с вами разговариваем на эту тему. С войной вообще получилось интересно (насколько уместно говорить про “интерес” в таком контексте): у нас стал развиваться проект нашего прибора. Мы искали инвестиции, могли этот прибор спокойно производить в Китае.

Мы хотели, чтобы наш прибор был «Made in Russia» – для меня это было очень важно

Маша Майерс: То есть вы до научно-технической деятельности дошли, простите? От дизайна до научно-технической деятельности?

Игорь Шпехт: Да, у нас получилось так, что сначала был дизайнер, потом к этому дизайнеру присоединился программист, который смог сделать сайт и автоматизировать его. Потом дополнительно присоединился еще человек, который сначала нам сделал приложение. Это все бесплатно: мы просто сообществом это делали. После того, как приборы из-за курса доллара сильно подорожали, он говорит: «А мы можем попробовать сами что-нибудь собрать». И мы первый прототип собрали, протестировали его, сказали: «Да, блин, даже лучше работает, давайте его развивать!». К 2022-му году у нас был хороший рабочий прототип, причем он достаточно уникальный для измерительных приборов в мире. После этого мы начали искать инвесторов. Мы хотели, чтобы этот прибор был «Made in Russia» – сделано в России. Нам это было очень важно. Но как мы наивно ошибались…

У нас состоялась встреча в Москве с одной из крупных айтишных компаний. После этой встречи я радостный лечу обратно и… Это было 23 февраля 2022 года.

Маша Майерс: Прямо 23-го февраля?

Игорь Шпехт: Да. Приземляюсь, а у меня телефон ломится от сообщений о том, что началась война. И я понимаю, что все наши договоренности уже можно забыть, все всё ставят на паузу, и понятно, что все связанное с Россией будет просто отвергаться. Сначала была надежда, что мы сможем дальше производить прибор в России. Но тут же появились проблемы и с компонентами, и с доставкой, и с логистикой. Стало понятно, что дальше развивать такой проект в стране нет смысла, потому что на него сейчас спроса не будет. В одном из интервью я говорил, что людям сейчас не до того, чтобы думать, каким они воздухом дышат. Все мысли о том, как накормить ребенка, собрать его в садик или в школу. Со мной связался фонд Генриха Белля и сказал: «Слушайте, у нас есть возможность вас вытащить в Германию!» И я понял, что для нас это единственный шанс перезапустить проект в Европе.

Маша Майерс: Он здесь востребован?

Игорь Шпехт: Безусловно. Если мы говорим о цене и о простоте использования, то аналогов в принципе сейчас нет: нет приборов для того, чтобы их использовать как монитор наружного воздуха. Наш дешевле аналогов — раз. А второе — это то, что его может любой человек настроить с помощью телефона, устанавливается он за две минуты. Можно датчик поставить за окно за две-три минуты, и он будет передавать данные, автоматически привязывая геолокацию и показывая загрязнение воздуха в твоем районе. Все остальные аналоги так не действуют. Вам нужно иметь дополнительное образование, в том числе немного хотя бы разбираться в компьютерах, чтобы зайти в браузер, прописать ему все адреса, выслать эти адреса. Это сложная технология для обычных пользователей. Поэтому изначально, когда я думал над датчиком, условия были именно такие: он должен быть суперпростой. Вот если вы хоть раз в жизни настраивали какую-нибудь веб камеру или роутер через телефон, вы сделайте сто процентов то же самое с датчиком.

Да, воздух чистый, но не всегда: до сих пор есть зависимость от российского газа

Маша Майерс: А, собственно, в чем запрос? В Германии у власти партия «зеленых» не первый год. Германия занимается давным-давно программой перехода на альтернативные источники энергии. В Германии, кажется, таких проблем с воздухом нет, как в Красноярске или в других российских городах.

Игорь Шпехт: Когда я приезжал в Германию, у меня была такая же мысль… «А на черта вообще этот датчик нужен здесь?» Тем более в Баварии, там же воздух кристально чистый! Мой родственник живет в Мюнхене. Первым делом мы поставили ему датчик и… Оказалось, что, да, воздух кристально чистый, но не всегда, потому что есть, например, прямая зависимость от российского газа. Так как он подорожал, люди стали просто заменять виды отопления, то есть отапливать дома печами, сжигать дрова. И появились очаги загрязнения. В Мюнхене мы четко отследили паттерны, когда люди, если температура падает, начинают топить, в это время появляется небольшой смог… Это не как в Красноярске, это не сверхзагрязнение в десятки раз, но это тоже достаточно опасный уровень загрязнения.

Маша Майерс: Есть на это какая-то общественная реакция? Вообще это обсуждается? Вы просто первый человек, который мне об этом рассказывает.

Игорь Шпехт: Нет, мы же над этим только-только начали работать. То есть мы сейчас собираем данные, потихоньку их публикуем. Тоже открытие: недавно человек у нас приобрел датчик и поставил в Амстердаме, и каждый вечер у него та же самая ситуация: до желтого и даже оранжевого уровня поднимается уровень загрязнения. Это такой низкий или средний уровень, скажем так. Еще ни разу мы не видели красного — это когда высокий уровень загрязнения. Но загрязнение есть.

Самое важное, о чем я всегда говорю на примере Красноярска, – загрязнение внутри города неоднородное. Если вам кажется, что нужно поставить всего три-четыре поста наблюдения и по ним можно отслеживать, какой уровень загрязнения сегодня, то вы заблуждаетесь. Это невозможно сделать, потому что внутри города есть разные очаги выбросов. К примеру, банальное кафе: от него тоже идет загрязнение, просто мало кто об этом говорит. Машины в большом количестве тоже дают загрязнение. Есть загрязнения, о которых мы даже можем не подозревать: это, например, «трансграничные переносы». Когда из неблагополучных стран переносятся загрязнения в благополучные, например, из Польши в Германию. Такое тоже часто происходит. Поэтому подобного вида датчики просто необходимы для того, чтобы внутри города отслеживать экосистему, понимать, как она работает.

Маша Майерс: А что за этим должно последовать? Ну вот мы зафиксировали проблему: тут у нас дёнерная, в этом месяце холодно — отопительный сезон… Дальше что?

Игорь Шпехт: Элементарно! У дёнерной вы переносите вытяжку в другую сторону для того, чтобы она не выходила на проезжую часть и люди в приземном слое не дышали дымом. А если это невозможно сделать, то, к сожалению, эту дёнерную нужно закрыть или перейти на другую технологию жарки мяса. Как пример. Если большой поток автомобилей (обычно он связан с пробками), значит, необходимо городской администрации рассмотреть возможность увеличить пропускную способность, то есть перераспределить автомобильные потоки в другие стороны. Вот что необходимо делать. С трансграничными переносами сложно бороться, но о них нужно предупреждать.

К примеру, город Штутгарт, в котором я сейчас живу. Это небольшой город, порядка 600 тысяч населения, там стоит всего четыре станции мониторинга, одна или две из которых отслеживают твердые частицы – тот самый маркер загрязнения воздуха. Но этого недостаточно. Ведь в Штутгарте большие проблемы с загрязнением из-за производств. Такого производства в Германии вообще очень много. Кто-то занимается сваркой какой-нибудь сетки, у кого-то производство мебели — это все дает выбросы. Их сложно отследить, устанавливая дорогущие, за 200–300 тысяч евро, станции мониторинга. Да их и не нужно ставить! Нужно сначала с помощью таких, я их называю, маркеров, когда вы много датчиков ставите по всему городу, выявить места загрязнения, а после этого уже думать, что с этим делать. Мы часто спорили насчет того, пригодны или не пригодны такие датчики.

В этом плане надзорные органы, что в Германии, что в России, ничем не отличаются

Маша Майерс: Для чего?

Игорь Шпехт: Для мониторинга. То есть, насколько они точны. Мы буквально недавно поставили один датчик рядом с официальным постом наблюдения и видим, что данные очень точны. То есть этим данным не просто можно доверять — нужно доверять. На это власти не идут. На самом деле, в этом плане надзорные органы, что в Германии, что в России, ничем не отличаются: они с пренебрежением смотрят на подобного рода проекты. Им кажется, «ну они что-то меряют». Но никто из них не пытается даже оценить качество этих данных.

Мы же настаиваем на том, что необходимо это делать. Да, классно, в Германии есть партия «зеленых», но партия «зеленых» до сих пор не смогла добиться приемлемого уровня снижения тех самых твердых частиц в атмосфере по государственной программе, хотя они же этого требуют. То есть у них просто нет инструмента. Что не измерил, то невозможно изменить. Для начала нужно измерить, а потом придумать, как это менять. Но никто не может измерить – не тот масштаб.

Маша Майерс: Это любопытно, конечно, особенно на примерах с Германией. Скажите, а какова ваша утопическая идея? Вообще ничего не сжигать? К чему вы стремитесь, какая высшая цель?

Игорь Шпехт: Для крупных городов это приемлемый уровень загрязнения. То есть мы не говорим о суперчистом воздухе. Мы говорим о том, что должен быть приемлемый уровень для крупного города. Если это промышленный город, это одни значения. Если это города туристические, это другие значения. Но у системы есть два направления. Первое направление — это вовремя предупреждать население о том, что воздух грязный. Люди, которые подвержены риску (астматики, сердечники, с нервными расстройствами), должны заранее знать, что происходит. Кстати, мы систему научили с помощью машинного обучения предсказывать загрязнения на несколько дней вперед.

Маша Майерс: А какие данные вам для этого нужны? Цикл работы заводов? Прогноз погоды?

Игорь Шпехт: Нет. Для того, чтобы система стала прогнозировать, ей нужно хотя бы за один год собрать данные с места и потом их сопоставить с историческими климатическими данными. Учитывается температура, давление, воздух, направление ветра, сила ветра. Это все система анализирует, а потом говорит, что при таких условиях должен быть вот такой уровень загрязнения, и он очень часто совпадает. На примере Красноярска это хорошо работает. Жители видят значок, там написано: «Завтра возможно загрязнение воздуха». Они понимают, что с высокой вероятностью завтра будет загрязнение воздуха. Кто может, уедет из города, кто не может, не будет делать, к примеру, пробежки на открытом воздухе.

Маша Майерс: То есть это работает на уровне таких скромных индивидуальных мер.

Игорь Шпехт: Конечно. Это рекомендации: кто астматик, он посмотрит, хватит ли у него баллончика на завтра, потому что он будет чаще им пользоваться. Не будет физически себя перегружать. А еще мы долго добивались того, чтобы в дни черного неба в детских садах детей не выводили на прогулку. У нас же как? По СанПиНу положено 40 минут прогулки на морозном свежем воздухе. Детей выводят, а там просто нужно надевать в это время противогаз! Но ничего, гуляют, дышат “свежим” воздухом…

Есть еще одна проблема: в Германии данные публикуются с задержкой в два-три часа

Маша Майерс: Можно сравнить Красноярск со Штутгартом?

Игорь Шпехт: Это несравнимые вещи. Про Красноярск я могу свободно говорить, что там ужас творится, ровно по той причине, что мы получаем данные больше, чем с пятидесяти приборов, и уже проанализировали их за несколько лет. По Штутгарту пока большая проблема: у нас там просто пробел, у нас нет такого количества приборов. У нас в принципе сейчас своих приборов там нет. Мы отслеживаем государственные посты мониторинга. Есть и еще одна большая проблема: у них публикуются данные с задержкой в два-три часа, а иногда, может, и в сутки.

Маша Майерс: Это долго?

Игорь Шпехт: Это очень долго. Так настроена система. Здесь все очень медленно. Я, когда говорил, что надзорные органы немецкие мало чем отличаются от российских, я это и имел в виду… Да, возможно, они чуть продвинутее в плане того, что в Германии, больше 1300 постов мониторинга по всей стране и они объединены в одну сеть. А в России такого нет ровно потому, что каждый надзорный орган действует самостоятельно. Но при этом данных в открытом доступе тоже нет. Мы пытались их получить и увидели, что большая их часть либо не актуальна, либо с очень большой задержкой идет. В нашей системе каждые две-три минуты происходит обновление данных. А здесь, представьте, идет повышение уровня загрязнения, вы начинаете задыхаться, а вам предупреждение приходит только через два часа: «О, воздух стал немного хуже!»

Маша Майерс: Вы испытали разочарование, когда вы вплотную столкнулись с тем, как в Германии это устроено?

Игорь Шпехт: Нет, я увидел, что и наша система здесь востребована. Когда мы получили первые данные из разных мест и увидели, что загрязнения воздуха есть, что это тоже является проблемой в Германии… Нам показалось, что у нас здесь есть перспективы.

Маша Майерс: А вам здесь мешают или помогают? Экологический активизм — трудная и болезненная тема, особенно с учетом радикального экологического активизма. Давайте назовем это мягко — не будем показывать пальцем на людей, которые обливают томатным супом картины великих художников в музеях или которые приклеиваются к автомагистралям.

Игорь Шпехт: Мы – технологические экологические активисты. То есть мы больше про данные, про автоматизацию этих данных, про то, чтобы эти данные были актуальны. Мы не перекрываем дороги. Власти Германии пока просто про нас не знают.

Маша Майерс: Но вы можете ставить датчики, никто не мешает вам это делать.

Игорь Шпехт: Мы получили все необходимые сертификации на эти приборы. Люди могут их самостоятельно ставить. У нас децентрализованная система. То есть мы в собственности не располагаем этими датчиками. Человек, если его приобрел, поставил, подключил к своему Wi-Fi, мы не можем никак влиять на эти данные. У него стоит датчик, и он им полностью владеет. Таких людей сотни: они владеют этими датчиками. Поэтому мы за децентрализованную систему ровно для того, чтобы у людей было больше доверия к данным.

Маша Майерс: Вы ощущаете, что это доверие появляется?

Игорь Шпехт: Пока у нас единичные установки. Нам нужно о себе рассказать. Рассказать, как и зачем мы работаем в Германии. Если бы партия «Зеленых» услышала о нас, возможно, у нас выстроился бы какой-то диалог. Но пока мы просто друг о друге не знаем.

Я мечтаю о том, что у меня будет шанс пересобрать Россию

Маша Майерс: Скажите, а как вы видите свое будущее? Вы остаетесь в Германии или хотите вернуться в Россию? Если столь личные вопросы мы тоже с вами можем затронуть…

Игорь Шпехт: Можем. У меня супруга часто говорит, что она мой проект видит как еще одного ребенка. И то, за что мы так долго боролись в Красноярске, честно говоря, бросать нет никакого смысла. А здесь моя задача сейчас в том, чтобы запустить проект: мы собрали порядка 100 приборов, как раз тестовые образцы, которые мы планируем предоставить людям, чтобы они могли проводить измерения. Потом мне необходимо просто возвращаться обратно и заниматься не только экологическим активизмом, а думать уже о том… Нам нужно всем выждать время, чтобы потом пересобрать страну. Я мечтаю о том, что у меня будет шанс пересобрать Россию. Мы будем делать все, пока у нас есть силы для того, чтобы в нашей стране людям, по крайней мере, не было страшно за свою жизнь.

Маша Майерс: Сейчас у нас нет такой возможности.

Игорь Шпехт: Пока нет, конечно.

Маша Майерс: Активизм. Давайте про Германию отдельно, про Россию отдельно. Экологический активизм – он без политики вообще комфортно себя чувствует? Он может отдельно существовать?

Игорь Шпехт: Долгое время я думал, что это абсолютно разные ветви и они не должны пересекаться, потому что где появляется политика, появляются разного рода интересы, в том числе и промышленных групп, и экономических групп. Это все не очень хорошо влияет на доверие к самим экологическим проектам. Как только там появляется какой-то крупный политик, у людей сразу возникает недоверие. И мы долгое время старались абсолютно от всего дистанцироваться – не связываться ни с политикой, ни с промышленными группами, ни с правительством. Старались в серой зоне находиться, в нейтралитете. Но, как я понял позже, это невозможно разделить. То есть когда нам необходимо что-то решать, с помощью одних только технологий это невозможно. Нужна политическая воля.

Маша Майерс: Эта история про административный ресурс, наверное.

Игорь Шпехт: Да, это больше про административный ресурс, который напрямую связан с политической активностью. Мы сами напрямую не будем никогда вести политическую активность. Но мы за то, чтобы нашими данными, нашими наработками пользовались открыто. Политики в том числе. То есть мы вообще за открытые данные: весь проект построен на полностью открытых данных.

Маша Майерс: А здесь? Так же?

Игорь Шпехт: Здесь так же. Это показатель того, почему здесь партия «Зеленых» настолько популярна: есть запрос на экологическую тему.

Маша Майерс: Да, спасибо. Спасибо большое. Я хочу поблагодарить нашего гостя — это экологический активист Игорь Шпехт. Проект Дойче VITA — мы говорим о том, что происходит в России, что происходит в Германии. Меня зовут Маша Майерс. Спасибо, Reforum Space Берлин, и до встречи!

Текст: Маша Майерс

Читайте также:

• Леонид Гозман: “В том, что говорит наша оппозиция из-за границы, нет любви к людям”
• Максим Сатановский: “Немцам по-прежнему интересна Россия”
• Михаил Фихтенгольц: “Никто сегодня так не ненавидит русских, как они сами”

7 ноября 2023 в 12:54

Теги: Германия, Игорь Шпехт, Россия, Сибирь, экологи, Экологическая грамотность

Заглавное фото: Alexandr Lukyanov

Маша Майерс

Читайте также:

Ситуация в Казахстане. Последние события (материал обновляется)

Опрос: кого вы поддержите на выборах в Бундестаг?

Главные новости Германии 25 августа

Пробуем веганские и органические продукты из автомата

Грузовик, перевозивший опасные грузы, врезался в барьер на трассе A71

Ситуация в Казахстане. Последние события (материал обновляется)

Опрос: кого вы поддержите на выборах в Бундестаг?

Главные новости Германии 25 августа

Пробуем веганские и органические продукты из автомата

Лидер AfD: брандмауэры продолжают рушиться

Детсадовский гей: в Берлине требуют уволить нетрадиционного воспитателя