Михаил Фихтенгольц: “Никто сегодня так не ненавидит русских, как они сами”
Михаил Фихтенгольц. Музыковед, продюсер, музыкальный критик, переводчик, волонтер.
Родился в 1978 году в Москве в семье музыкантов. Окончил Российскую академию музыки им. Гнесиных по специальности «музыковедение». Продолжил обучение в аспирантуре Государственного института искусствознания. С 2006 года — директор концертных программ Московской филармонии, с 2009 по 2013 год — начальник отдела перспективного творческого планирования Большого театра. Сотрудничал с Российским национальным оркестром, Московским Пасхальным фестивалем Валерия Гергиева. С 2014 года — директор оперы Баденского государственного театра (Германия) и художественный руководитель Международного Генделевского фестиваля в Карлсруэ. Последние годы живет в Берлине. Активно занимается волонтерской деятельностью. 
Читайте также: Максим Сатановский: “Немцам по-прежнему интересна Россия”
Михаил Фихтенгольц: “Никто сегодня так не ненавидит русских, как они сами”
Маша Майерс: Здравствуйте, в студии Reforum Space Берлин Маша Майерс. Я рада вас приветствовать. Это проект Дойче VITA – час из жизни людей, выбравших Германию. Сегодня наш гость – оперный продюсер, музыковед и переводчик Михаил Фихтенгольц. Миша, здравствуйте!
Михаил Фихтенгольц: Здравствуйте!
Маша Майерс: Одна из ваших профессий – переводчик. Вы человек, который свободно говорит на немецком языке.
Михаил Фихтенгольц: Да. Я не могу сказать, что я на нем идеально говорю, но проблем не возникает. Ни у меня, ни у тех, с кем я говорю.
Маша Майерс: Давайте разберем вашу историю взаимоотношений с Германией. Вы представляли себе, что можете оказаться в этой стране на постоянной основе?
Михаил Фихтенгольц: Я это представлял, но в тот момент, когда начал учить язык, у меня не было мысли, что я когда-нибудь сюда перееду. Дело было больше 20 лет назад в Москве. Гёте-институт, про мероприятия которого я активно писал как музыкальный критик, предложил мне стипендию на изучение немецкого на языковых курсах. Курсы были невероятно востребованные. В 2000‑м году на листе ожидания люди стояли месяцами, а тут, когда это предлагают и это не стоит денег, то становится интересно. Конечно, в голове мелькает слово «халява». Да, она тоже, но на тот момент я уже бегло говорил по-английски и мне хотелось новых ощущений.
Из немецкого арсенала у меня была только фамилия Фихтенгольц
Маша Майерс: Это был интеллектуальный квест? Это был вызов, при том что выучить язык задачи не было?
Михаил Фихтенгольц: Абсолютно. Я не общался ни с кем из Германии, у меня не было немецких друзей, а из немецкого «арсенала» у меня была только фамилия Фихтенгольц, которая в немецком варианте звучит как «хвойная древесина». И с вот этой «хвойной древесиной» я пришел на курсы немецкого языка по адресу Ленинский проспект, 95А, который не является центром Москвы. Я знаю многих коллег и знакомых, которые именно по этой причине бросали. Далековато.
Маша Майерс: Даже если это бесплатно?
Михаил Фихтенгольц: Даже если это бесплатно. А я каким-то образом втянулся и проходил в Гёте-институт 4 года, попутно приезжая в Германию на фестивали. Соответственно, пытался говорить с людьми. После поездки в Мюнхен (я провел там 2 или 3 недели) меня даже поставили на уровень выше, потому что увидели мой прогресс в изучении немецкого. А контакты, профессиональные и личные, появились сами собой. Но переезд случился в 2014 году.
Когда появляется практика с носителями языка, тогда и появляется адреналин
Маша Майерс: Можно ли немецкий выучить за четыре года? Это довольно сложная задача при том, что у вас нет особой мотивации.
Михаил Фихтенгольц: Мне было интересно, я втянулся. У меня появились друзья. Так совпало, что я работал на Московском пасхальном фестивале – это был один из крупных музыкальных проектов в Москве. Туда приезжали немецкие музыканты и я мог попрактиковаться. Когда появляется практика с носителями языка, тогда и появляется адреналин. Именно поэтому к моменту моего переезда немецкий язык у меня был на приличном уровне, хотя доучивал я его уже на ходу, и подозреваю, что учить его буду всю жизнь. Как и любой иностранный язык. К переезду у меня был уже уровень С1, хотя не уверен.
Маша Майерс: Вы думаете на немецком?
Михаил Фихтенгольц: Если я представляю диалог с друзьями-немцами, то выстраиваю в голове диалог на немецком.
Маша Майерс: Сны снятся на немецком?
Михаил Фихтенгольц: Нет, сны не снятся мне вообще. Только снов мне еще не хватало…
Маша Майерс: Вы помните свой первый приезд в Германию?
Михаил Фихтенгольц: Самый первый приезд в Германию помню прекрасно. Я играл на скрипке (на каком еще инструменте может играть мальчик из хорошей еврейской семьи?), и мы поехали школьным оркестром в Германию исполнять ораторию Гайдна «Сотворение мира» с местным хором. Нас расселили по семьям хористов. Мне и двум моим однокашникам очень повезло с семьей. Мы жили в прекрасной семье: в любой свободный момент они старались нас куда-то возить и что-то нам показывать. Мне было 15 лет, и я смотрел на это все широко открытыми глазами. Была середина 90‑х, бандитская Москва. Очереди за продуктами уже не стояли, тем не менее контраст был разительный.
В последний свободный день нас посадили на кораблик и повезли по Рейну. Долина Среднего Рейна – одно из самых красивых мест в Германии. Все 60 километров от Майнца до Кобленца входит в список всемирного наследия ЮНЕСКО. Огромные сланцевые горы, виноградники, руины старинных замков, крепости, маленькие городки. И вся романтика, которую я видел на картинках и читал в книжках, вдруг предстала передо мной. Я смотрел и думал: «Так не бывает». Но, оказывается, бывает! Моя любовь к этой стране зародилась в тот самый момент.
Если что-то не нравится в укладе жизни страны, все равно это нужно уважать
Маша Майерс: Как потом развивалась любовь, помимо того, что вы выучили немецкий? Восхищаюсь! До вас не было никого с такой историей в этой студии. Либо мои собеседники не говорят по-немецки, из тех, кто недавно приехал, либо это люди, которые были вынуждены учить язык уже здесь.
Михаил Фихтенгольц: У всех разные истории. Моя история наиболее благополучная, потому что я уехал, не спасаясь от войны или режима. Когда я переселился сюда, 4 сентября 2014 года, кто-то мне из знакомых сказал, что молодец, на подножку последнего поезда вскочил. Я тогда даже не понял, что имелось ввиду. Тогда же было совершенно неочевидно, что пора начинать движение. Но вскоре после аннексии Крыма режим начал закручивать гайки, причем закручивать сильно и крепко. И тогда я вспомнил, что мне говорили знакомые, понял, что значили их слова. 
Так или иначе, возвращаясь к Германии, я не могу сказать, что первые месяцы были трудные. Они были насыщенные, но не трудные. Я уехал работать в Баденский государственный театр в Карлсруэ на должность директора оперы и мне все было интересно. Фактически первый раз в жизни я жил абсолютно один, занимался хозяйством, покупкой бытовой техники, мебели, контрактом на квартиру и т.д. Познавал окрестности и самого себя, знакомился с людьми. Достаточно быстро понял, что, если что-то нравится или не нравится в укладе жизни страны, все равно это нужно уважать. Иначе вступаешь на зыбкую почву, по которой обычно идут многие эмигранты, создающие гетто и живущие в них. Не важно даже, сколько лет они в стране, в результате они ощущают себя чужеродными элементами. Либо чужеродными элементами их ощущает страна и общество. Со мной такого не произошло, да и в Карлсруэ у меня практически не было русского круга общения.
Однако незадолго до моего приезда мы возобновили общение с приятелем, с которым познакомились на курсах в Гете-институте и вместе учили язык. Затем я его даже брал на Московский пасхальный фестиваль на подработки, потому что мне нужен был второй переводчик с немецкого, а у Ильи, у моего друга, еще более беглый немецкий, чем у меня, он говорит практически без акцента. Там они, кстати, познакомились со своей женой, потом уехали в Германию, и, оказалось, они живут в Штутгарте, а я в Карлсруэ.
И затем все 4 года, пока я там был, я мотался к ним просто поужинать. Было у меня такое расписание: в 5 надо закончить работать, бегом на вокзал, потому что в 17.35 отходит поезд TGV, парижский, самый быстрый поезд… И вот тогда ровно через 35 минут я на вокзале в Штутгарте, 15 минут мне надо, чтобы добраться до их дома, в полседьмого мы садимся ужинать, и в 9 я уезжаю назад. Все четко. Тогда компании Deutsche Bahn еще можно было доверять.
Где Москва, где Вивальди, где я, где вообще вся наша прежняя жизнь?
Маша Майерс: О, да… И все-таки, вы же не были политическим журналистом. Вы музыковед, много писали о музыке. Повлиял ли Крым на ваше решение уехать? Или это совпадение?
Михаил Фихтенгольц: Это было абсолютное совпадение. Именно поэтому я не считал месседж, который мне тогда активно транслировали, а считал его сильно позже. Я продолжал ездить в Москву, продолжал делать проекты в Московской филармонии и по закону подлости самый замечательный проект, который мне удалось осуществить – фестиваль музыки Генделя с красивым названием «Мир горний и мир дольный». Он два раза переносился из-за пандемии, но затем, благодаря руководству Московской филармонии, он все-таки состоялся в сентябре 2021 года. Это было ощущение невероятного счастья. А после этого я в Москве появился один раз. В филармонии у меня было концертное исполнение оперы Вивальди. Сейчас я вам это говорю, а самому смешно и неудобно. Где Москва, где Вивальди, где я, где вообще вся наша прежняя жизнь?
Маша Майерс: Когда вы в последний раз были в Москве?
Михаил Фихтенгольц: Это был январь 2022 года. 10 января состоялось концертное исполнение оперы Вивальди «Олимпиада». 11 января я улетел в полной решимости вернуться еще в марте, затем в мае, но ничего не получилось.
Маша Майерс: Итак, директор оперы. Вы приехали в Баденский театр на должность директора оперы. Что это за должность такая, каковы были обязанности? Почему вас, музыковеда из России, назначили на должность директора оперы немецкого театра?
Михаил Фихтенгольц: Это было довольно смелое решение интенданта в Карлсруэ Петера Шпулера. Я был абсолютно уверен, что мое знание немецкого языка тоже сыграло очень важную роль. Работа мне была знакома по Большому театру, в котором я работал 4 года и где у меня были похожие обязанности: распределять роли для певцов в труппе (в Германии это называется ансамбль, а не труппа), смотреть, чтобы у всех были интересные партии, соблюдать баланс, приглашать со стороны певцов на те партии, которые я не могу занять, прослушивать новых певцов, ездить на премьеры в другие театры, смотреть, что происходит вокруг. Это была насыщенная жизнь, я много времени проводил в театре или в краткосрочных командировках.
А когда был свободный вечер, я мотался к друзьям в Штутгарт, надо еще раз отметить, что тогда Deutsche Bahn еще как-то работал. Вообще люди театра не понимают, что такое выходные, потому что именно на выходных они работают. В субботу и воскресенье обычно по два спектакля, все премьеры проходят в пятницу и выходные дни. Но когда все же были выходные, я ездил и изучал страну.
Берлин – это город, в котором происходила история ХХ века
Маша Майерс: То есть вы неплохо знаете Германию?
Михаил Фихтенгольц: Я ее не плохо знаю, но и не могу сказать, что хорошо. Я хорошо знаю отдельные федеральные земли – Баварию, Рейнланд-Пфальц, Саксонию-Анхальт, Тюрингию, чуть хуже знаю Нижнюю Саксонию, совершенно не знаю Мекленбург и Шлезвиг-Гольштейн, потому что еще туда не добирался. Мне еще многое предстоит, но я хочу сказать, что страна даже после того, что случилось в середине ХХ века, удивительно красивая, разнообразная, с совершенно невероятной историей. Я всегда очень ценю, когда историю буквально ощущаешь на коже, поэтому с моим интересом к истории мне в Берлине так хорошо. Это город, в котором происходила история ХХ века. Происходила она и в других городах Германии, и я очень люблю забираться в провинциальные глухие красивые дыры, куда не ступала нога человека. Однажды я даже купил себе путеводитель по Франконии – это одна из частей Баварии, там, где Нюрнберг, Бамберг, Вюрцбург, наугад ткнул пальцем в карту, проложил маршрут и поехал туда.
Маша Майерс: Как вы готовитесь к такого рода путешествиям? Это же исключение… Наверняка есть какой-то ритуал. Пусть это прозвучит как совет.
Михаил Фихтенгольц: Скажу банальную вещь, но имеет смысл читать путеводители. Если вы уже владеете немецким на продвинутом уровне, то можно смело покупать немецкие путеводители, потому что они очень подробные, там описан каждый фонарный столб и даются рекомендации по гостиницам, ресторанам, автобусным маршрутам, экскурсиям и т.д. Я все это изучаю, читаю как книгу и дотошно выбираю, куда я поеду и что можно посмотреть в округе. Мне очень повезло, я заехал во французский Эльзас и долго читал путеводитель по Эльзасу, затем выбрал совершенно глухую деревню, которая оказалась дивной красоты. Прекрасный отель с дивным рестораном, недорого, вокруг виноградники, абсолютная благость и никакой цивилизации. Все как я люблю.
Маша Майерс: Как вы оказались в Берлине?
Михаил Фихтенгольц: В Берлине я оказался, уйдя со своего предыдущего места работы в Цюрихе. Я переселился сюда и вознамерился быть на вольных хлебах, в частности делать мои проекты в Москве, зондировать почву… Но я всегда хотел жить в Берлине. Во мне это желание зрело не по дням, а по часам, когда я бывал здесь либо у друзей, либо по работе. Мне очень нравился ритм и темп жизни города.
Маша Майерс: Все-таки отдыхать в маленьких деревушках, куда не ступала нога человека, а жить в городе, который вам ближе по вашей прошлой жизни?
Михаил Фихтенгольц: Да, я москвич. Причем москвич урожденный, коренной, родившийся в 67 больнице города Москва, проживший 34 года на улице Садовая-Кудринская. Я москвич в чистом виде, еще и центровой, так сказать. Все время суетящийся, спешащий куда-то, ничего не успевающий и т.д. Поэтому берлинская энергия мне хорошо знакома. В Москве, как известно, не самые вежливые люди, потому что они все время куда-то спешат, они выживают, расталкивают друг друга локтями. Город дорогой, там нужно выживать. Здесь похожая ситуация. Коренные берлинцы – такие же. Хотя это уже относительное понятие. Коренных берлинцев сейчас не так много, и они все расселились там, куда простые люди не доезжают: Шарлоттенбург, Далем, Целендорф, Грюневальд и т.д.
Другие части города населяют такие люди, как я. Все с разными историями, разным бэкграундом. Это то, что берлинцы называют «мульти-культи». Мне еще посчастливилось жить в том районе, который является символом мультикультурного Берлина – район Кройцберг. Соответственно, у меня не возникло здесь трудностей перевода. Не нужно было себя подстраивать под этот город, болезненной ассимиляции не было. Что, впрочем, совершенно не исключает того, что я периодически матерюсь, стоя на автобусной остановке, потому что автобус не приходит. Когда езжу на велосипеде, матерюсь из-за вечно перекопанных улиц – непонятно как эти конструкции объезжать или обходить.
В принципе Берлин – самый не немецкий город Германии. В нем есть такое головотяпство, которое очень знакомо и понятно русской душе.
Цены здесь растут не по дням, а по часам; при этом зарплаты не особенно растут, работы мало
Маша Майерс: Вы сказали важную вещь, Берлин – не Германия. Почему это так и можно ли говорить, что остальная Германия однородна?
Михаил Фихтенгольц: Нет, тоже нельзя, потому что есть региональные традиции, есть разные истории в общей истории немецкого государства. Все-таки не будем забывать, что еще не так давно, два века назад, это было лоскутное одеяло, состоявшее из бесчисленного количества княжеств, курфюршеств, герцогств. Только благодаря железной руке Бисмарка все собралось в единое государство. Но, например, когда попадаешь в Баварию, баварцы вообще не очень чувствуют себя немцами, да и не хотят. Периодически возникают разговоры в парламенте Баварии об отделении от Германии, мол, чего это мы кормим всю Германию? А внутри Баварии есть франкофоны, швабы и Баден-Вюртемберг. Две части, Баден и Вюртемберг тоже друг друга не слишком любят.
За всей этой смесью очень интересно наблюдать. Можно услышать огромное количество диалектов в каждой федеральной земле, поэтому, когда я говорю немцам, что в русском языке диалектов практически нет, есть говор, то люди просто падают в обморок и спрашивают: “Ты хочешь сказать, что в Калининграде и Петропавловске-Камчатском люди говорят на одном языке?” Я говорю: “Да”. Они уточняют: “А сколько туда лететь?” Я говорю: “Часов 11…” Этого совсем никто не понимает, потому что здесь плотность диалектов дает о себе знать.
Но Берлин сам по себе федеральная земля. Ему никто не нужен, он окружен таким уютным сонным Бранденбургом, где ветер гоняется сам за собой по ржаным полям. Берлин всегда был такой остров посреди Германии. Город независимый, дерзкий, очень новаторский, много чего повидавший и переживший.
Как интересно качается маятник, потому что чуть меньше века назад город был средоточием мирового зла. А сейчас это один из самых человечных, непосредственных городов не только в Германии, но и в мире. И это невероятно. При этом я не могу сказать, что здесь райская жизнь. Здесь страшно растут цены и это связано не только с украинским кризисом, но и с наплывом свободных художников, потому что все прознали о том, что Берлин – самая дешевая столица центральной Европы, ха-ха-ха, и это быстро закончилось. Цены здесь растут не по дням, а по часам, при этом зарплаты не особенно растут, а работы мало, если сравнивать с Франкфуртом или Мюнхеном. Берлин не является образцовой столицей, он не показывает всей другой Германии, как нужно жить, как зарабатывать деньги. Здесь страшно бестолковое правительство.
Маша Майерс: Оно же меняется периодически.
Михаил Фихтенгольц: Да, но почему-то идет движение от плохого к худшему. Такое разгильдяйство! Недавно знакомый на Facebook опубликовал фотографию: там была строка на мониторе автобусной остановки, где написано, что “по причине технических неисправностей монитор не может вам показывать технические неисправности». Поэтому если здесь что-то ломается, то пока это починят, уже внуки в школу пойдут. Система городского транспорта постоянно сбоит. U‑Bahn еще как-то ходит, а вот остальное… Я когда-то работал в Тегеле в центре приема украинских беженцев. Проработал там недолго, но познал общение с немецким S‑Bahn. Просто всё через пень-колоду. Такие вещи очень раздражают, потому что все-таки ты находишься в Германии.
Дашь волю своему гневу, покричишь на стенку, глядишь – и полегчает
Маша Майерс: В самом начале вы сказали, что для того, чтобы почувствовать себя здесь родным, надо принимать и уважать то, что здесь происходит, даже если это не нравится. Как совместить эту мысль с той, что в транспорте действительно полный бардак, что жутко грязно, что медицина и образование захлебываются, что много вопросов к этому городу, к тому, как он устроен? Казалось бы, оно должно рухнуть, но оно не падает, а даже ползет потихоньку в светлое будущее.
Михаил Фихтенгольц: Нет, оно не падает и не рухнет, потому что эти железобетонные сваи поставлены очень четко. Хаос происходит на этажах повыше, к счастью. Во-первых, привыкаешь ко всему. Во-вторых, учишься в этом жить. Появляются зацепки, контакты. Находишь нужного врача “по своим”. А еще выходишь за 10–15 минут заранее, чтобы доехать без приключений до вокзала и не пропустить поезд. Даешь волю своему гневу, покричишь на стенку, глядишь и полегчает. Но самое главное, как почитаешь новости о том, что происходит в мире и, в частности, в твоей стране, и после этого не пришедший 248‑й автобус больше не кажется проблемой.
Маша Майерс: Как вы начали работать волонтером? Насколько я понимаю, вы один из наиболее погруженных в этот процесс представителей российской диаспоры.
Михаил Фихтенгольц: Сейчас уже не настолько. У меня есть несколько семей, которые я продолжаю опекать, потому что мы в ответе за тех, кого приручили. Но поскольку люди уже сами встают на ноги и ориентируются на местности, даже немного начинают разговаривать по-немецки, то я не навязываюсь. Я жду, когда мне позвонят. Если будет нужна моя помощь, я есть.
Я поехал в “горячие точки” и, наконец, понял масштаб происходящего
Маша Майерс: Давайте еще раз вернемся в февраль 2022 года. Началась война. Вы здесь, и у вас были большие творческие планы в России на весну прошлого года.
Михаил Фихтенгольц: Да, на весну и на осень. Там планировался второй пасхальный фестиваль с фантастической программой, на который уже продавались билеты… Но.
Начало войны меня застало в Италии. В этот день я был в Ватикане в первый раз, как идиот стоял в Сикстинской капелле, пялился в телефон, читал новости и думал: реально ли это все происходит?! Потом я вернулся из Италии. Это было 9‑ого поздно вечером, 10 марта отоспался и прибрался в квартире, а 11 марта пошел волонтерить. Это была моя первая волонтерская смена на вокзале Зюдкройц. Там мало что происходило по сравнению с другими точками. Тогда я поехал в “горячие точки” и, наконец, понял масштаб происходящего.
Горячие точки – это Hauptbahnhof и автобусный вокзал ZOB на Кайзердамме. Там было очень жестко. Толпы людей, мамы, дети, старики, все едут в один конец, никто не понимает, что делать. Но тут Берлин поразил меня в самое сердце в хорошем смысле. Здесь, как и по всей Германии, был опыт работы с сирийскими беженцами. Берлинцы, зная, что официальные структуры будут раскачиваться очень долго, самоорганизовались. Волонтерские центры открылись на всех вокзалах, между ними – координация, связь, все работает как часы. Вон там выдают предметы гигиены, там кормят, тут можно поговорить с командой, которая расселяет людей, где-то еще дежурят врачи. Все четко, как и ожидаешь от немцев.
Маша Майерс: Как я понимаю, сейчас уже количество украинцев в Германии около миллиона. Насколько страна сумела эту волну людей принять и обустроить?
Михаил Фихтенгольц: Пока сложно об этом говорить, потому что мы все ещё в процессе. Сейчас опять была небольшая волна тех, кто спасался от наводнения в Херсонской области. Все время продолжают приезжать люди, просто их меньше. И, к сожалению, на тех, кто приехал за последние полгода, на них уже никаких волонтеров нет. Все потому, что первый и второй пик прошел и все волонтеры разбежались. Говорю это совершенно без осуждения, потому что людям нужно заниматься своей жизнью, работать. Контроль над беженцами взяли многочисленные благотворительные организации типа “Красного креста”. Их поддерживает государство, и система налажена. Работает она со скрипом, но работает. Конечно, страна не ожидала в таком количестве беженцев. Это было неожиданно. Не раньше, чем через год можно будет сказать, насколько Германия справилась с этим потоком. Большинство людей по-прежнему сидят на социале, получают социальную помощь от государства, продолжают учить немецкий язык. Я не видел статистику, но подозреваю, что трудоустроено не больше 20%.
Маша Майерс: Что самое сложное было в вашей работе? Больше по физической части или по эмоциональной?
Михаил Фихтенгольц: По физической. Я себе спину сорвал. У меня впервые в жизни начала болеть спина, вылезла грыжа. Ничего страшного, но я по-прежнему с этим немножко мучаюсь. Я подозреваю, началось на вокзале, потому что я, как и все, ворочал тюки. Люди в основном бежали с синими сумками IKEA, у которых ручки синтетические и руки в кровь стираются. Чемоданов почти ни у кого не было, потому что люди вели оседлый образ жизни. Ты встречаешь на четырнадцатом перроне поезд из Варшавы, люди сходят с поезда, передают тебе вещи, потом выясняется, что у них дальше пересадка через 20–25 минут. Мы бежим в волонтерский центр брать бесплатные билеты и, естественно, с багажом. Его нельзя нигде оставлять, потому что это единственное, что у них осталось от дома.
Что касается эмоционального выгорания, оно случается у многих людей. У меня тоже были не самые простые ситуации, Но когда работаешь на поток, то отстраняешься, смотришь как кино. Осознавать и пропустить через себя не хватает времени, ведь на следующий день еще одна смена.
Маша Майерс: Вы сказали, что по-прежнему семьи опекаете. Что это за люди?
Михаил Фихтенгольц: Это люди, с которыми я познакомился на Главном вокзале. Они в Берлине уже без моей помощи обосновались. Им помогают другие волонтеры, немецкие семьи. Мы с тех пор общаемся, и каждому нужна разная помощь: перевести документы из Jobcenter, сходить на прием к врачу, помочь с немецким языком.
У меня есть две семьи. С одной познакомился на врачебном приеме, потому что я был еще в телеграмм-чате «Translators in Berlin», куда украинцы пишут просьбы, когда им нужна помощь переводчика. Один мальчик 17-летний, которого я сопровождал на врачебный прием, заходит ко мне, мы с ним занимаемся немецким. Еще есть одна прелестная мама из Киева с ребенком нейроотличным. Мама очень прилежная, очень хорошо учит немецкий язык на интенсивных курсах. Но учитывая, что их гонят со страшной силой, потому что задача интеграционных курсов пораньше вытолкнуть приехавших на рынок труда, она очень старается. Я раньше два раза в неделю заходил, сейчас раз в неделю или даже реже захожу. Мы с ней просто разговариваем, проверяем домашние задания.
Маша Майерс: Давайте вернемся к Германии. Вы говорили о путешествиях, а Восточная Германия вам интересна?
Михаил Фихтенгольц: Она мне в первую очередь интересна!
Маша Майерс: Вы же больше говорили про Долину Рейна и виноградники.
Михаил Фихтенгольц: Виноградники тоже уважаю, планирую поизучать Нижнюю Саксонию, Шлезвиг-Гольштейн и побывать на Нижнем Рейне. Но одна из самых любимых моих земель – Саксония-Анхальт, потому что очень люблю Средневековье, а там есть такой маршрут, где невероятное количество памятников романской и готической архитектуры. Маршрут «Романская дорога Саксония-Анхальт», по которому и на машине, и общественным транспортом очень приятно ездить. Там находятся живые памятники истории, половина из них в списке всемирного наследия ЮНЕСКО. Не так чтобы много людей об этом знают. Еще ниже находится Тюрингия. Если Саксония-Анхальт для меня, как для историка музыки, места Генделя, потому что в Халле родился Гендель, то Тюрингия – места Баха. Потому что за сто километров от Генделя с разницей в несколько недель в городе Айзенах родился Бах. Это тоже необыкновенно красивая земля, и туда я наверняка еще наведаюсь.
Не могу сказать, что Восточная Германия стала более привлекательной для жизни
Маша Майерс: Я хотела вас спросить про советскую часть Восточной Германии. Как современная Германия перерабатывает наследие СССР? Я имею в виду влияние Советского Союза и свое прошлое?
Михаил Фихтенгольц: С трудом. Не без труда. Это еще и видно по тому, какие политические предпочтения восточных земель по сравнению с западными. Как выясняется, в восточных землях вершит суд крайне правая партия Alternative für Deutschland, что не очень хороший знак. Западная Германия вкладывает большие деньги в Восточную Германию. Но по разговорам с немцами я не могу сказать, что Восточная Германия стала более привлекательной для жизни.
Маша Майерс: Почему это происходит? Столько усилий прилагается, столько денег вложено за эти 30 лет.
Михаил Фихтенгольц: Зарплаты меньше, вся промышленность тяжелая, все концерны в Западной Германии. Самые богатые земли – Бавария, Баден-Вюртемберг. А вся промышленность ГДР была разрушена. Тюрингия вообще сельская местность. В Саксонии-Анхальт есть химическое производство, которое сейчас восстановили. Оно работает, но это не применимо к центру в химической промышленности. Слабо развита инфраструктура… Лейпциг очень сильно поднимается в глазах западной общественности, потому что его часто называют вторым Берлином. Не Дрезден, а именно Лейпциг. Еще очень хороший, активный город Эрфурт. Но боюсь, что до сих пор немцы, в том числе восточные, ищут работу не на востоке.
Маша Майерс: А с точки зрения ментальности это проявляется? Как люди живут, как общаются?
Михаил Фихтенгольц: Я мало знаю восточных немцев. Тех, которых я знаю, живут в Берлине. А Берлин уже свою «советскость» переработал, и у него к ней более легкомысленное, ироническое отношение, что свойственно берлинскому менталитету. Есть ли какая-то ностальгия у восточных земель по ГДР? Вполне может быть. Им явно не нравится чувствовать себя в тени других земель, чувствовать высокомерность той же Баварии или Баден-Вюртемберга, которые выделяют им деньги. Понимаете, разрушать – не строить. Когда страна раскололась на две, все было достаточно легко разрушить. Уйдут годы и десятилетия, чтобы это все восстановить.
Маша Майерс: Да, но 30 лет уже прошло.
Михаил Фихтенгольц: Для 30 лет они молодцы, они многое успели. Я это вижу, потому что в ту же Саксонию-Анхальт я попал в 2007 году. В чудесном городе Наумбург, в который я очень рекомендую съездить, стоит потрясающий собор, в котором расположена скульптурная группа знаменитого наумбургского мастера. А вокруг город был совершенно вымерший, половина домов заколочены, ничего не работало. Была довольно депрессивная картина. Сейчас это нарядный городок, где заколоченных домов практически не осталось, там пульсирует жизнь. Естественно все это связано прежде всего с туристами, но почему бы и нет? На выходных все гостиницы заполнены.
Маша Майерс: Мне говорят люди, которые давно здесь живут, что Германия по-прежнему любит Россию, россиян, русских. Это правда или нет?
Михаил Фихтенгольц: Вполне возможно. Я не знаю. Я стараюсь сейчас не говорить об этом, это странная тема. Мне почему-то кажется, что никто так не ненавидит русских, как они сами.
Дом иногда выбирают не по своей воле
Маша Майерс: Что бы посоветовали людям, которые только приезжают в Германию?
Михаил Фихтенгольц: Учить язык, узнавать эту страну, продолжать надеяться, что когда-нибудь нам всем удастся вернуться к себе домой. Понятие дома никто не отменял, но надо настраиваться на то, что этого может и не произойти и нужно будет быть здесь. Поэтому надо создавать свой дом здесь, потому что дом у тебя в душе и он путешествует вместе с тобой, с близкими людьми. Это Родина одна – ее не выбирают. А дом иногда выбирают не по своей воле, но, если ты захочешь его создать – ты создашь. Это может быть связано с невероятными усилиями, душевными кризисами, но надо стремиться это сделать.
Маша Майерс: А ваш дом где?
Михаил Фихтенгольц: … (отточие)
Маша Майерс: Понятно, спасибо большое! Оперный продюсер, музыковед, волонтёр, переводчик Михаил Фихтенгольц был героем выпуска программы Дойче VITA. Меня зовут Маша Майерс. Берегите себя и будьте здоровы!
Текст: Маша Майерс
Читайте также:
- Леонид Гозман: интервью
- Анна Наринская: “Зачем тебе великая Россия, когда у тебя в жизни все нормально?”
- Андрей Архангельский: “Идеология путинского режима – это коллективное влечение к смерти”
Читайте также:
Обсуждение
Самые последние новости
Никто так не гордится Россией как россияне.
Ирина, к сожалению им, обиженным, не понять этого.