Максим Сатановский: «Немцам по-прежнему интересна Россия»
Максим Сатановский. Предприниматель.
Родился в 1972 году в Челябинске. Образование незаконченное высшее.
В разные годы работал коммерческим директором Ассоциации «ЧТЗ-Инжемаш», директором сети магазинов “Эльдорадо”, представителем компании OZON в Свердловской области. В настоящее время – владелец мануфактуры замороженных полуфабрикатов «Dawaj-dawaj».
Женат, двое детей, с 2010 года живёт в Дрездене.
Читайте также: Леонид Гозман: интервью
Максим Сатановский: “Когда Навальный выйдет на свободу, надеюсь, я смогу ещё раз его угостить”
Маша Майерс: Здравствуйте, у микрофона Маша Майерс, я вас приветствую в студии Reform Space, Берлин. Это проект Дойче VITA – час из жизни людей, выбравших Германию. Представляю нашего гостя – это предприниматель и производитель продуктов питания Максим Сатановский.
Максим Сатановский: Добрый день!
Маша Майерс: Будем говорить о Германии, о твоем личном опыте, о том, чем удивляет эта страна, к чему можно привыкнуть и к чему привыкнуть труднее. Я хочу сразу обратиться к фактам твоей биографии. Ты приехал в 2010‑м году. Я обращаю на это внимание, потому что, в основном, в этой студии были люди, которые приехали в 90‑е годы, когда пала Стена. А также люди, которые приехали за последний год. Это совершенно разные волны, разные мотивы, разные ситуации. Что тебя заставило после тучных нулевых, когда в России и политически, и социально все было еще относительно неплохо, переехать в Германию?
Максим Сатановский: Я попал сюда достаточно случайно. Как выяснилось в 2008-ом, родители моей бывшей жены подавали документы на еврейскую эмиграцию еще в 2003 году. За две недели до прихода разрешения на переезд мой бывший тесть скончался. И я просто попал на его место: сейчас в Германии могут сказать, что я имею право здесь быть по еврейской эмиграции, что я еврей. Все документы у меня в порядке. В военном билете слово «еврей» было написано карандашом, но их это устроило. Не знаю, почему так сделали. Сдали язык и переехали.
Маша Майерс: Какой был мотив? Ты же был успешным предпринимателем в России.
Максим Сатановский: Его не было. Я думал, что я просто поеду, получу документы, чтобы можно было дальше кататься по миру без виз, и вернусь обратно. У меня вообще не было планов тут зависать надолго.
Маша Майерс: А что случилось?
Максим Сатановский: То, что называется по-немецки “центр жизненных интересов” – он как-то неожиданно сместился. Сначала я пытался жить на две страны, потом понял, что без шансов, можно порваться. У меня оставался бизнес: была доля, но она ничего не приносила. Получилось так, что либо тут что-то делать, либо там, по-другому это не сработает. Я пытался делать совместные проекты, но достаточно быстро понял, что надо бить в одну точку.
Маша Майерс: Ты помнишь первые впечатления от Германии, когда ты приехал в эту страну?
Максим Сатановский: Во-первых, я приезжал сюда еще просто в гости. Это был 2007‑й год. Первое впечатление, когда муж мой одноклассницы встретил меня на вокзале, мы заехали в магазин, купили ящик пива, причем даже не один.
Маша Майерс: В 2007 году в России все так же было доступно…
Максим Сатановский: Я никогда таким образом не пил. Дома бутылка пива стоит, а тут ящик, еще и дешевле значительно.
Цена ошибки в Германии гораздо выше, чем в России
Маша Майерс: Ты приехал в Германию из России, где занимался довольно крупным бизнесом в Уральском регионе. Там – всегда можно договориться, тут все жестко забюрократизировано. Как меняются ощущения российского предпринимателя из 1990‑х, который становится немецким предпринимателем в 2010‑х?
Максим Сатановский: Тут все жестче, но тут все работает. Если ты сделал документы, то они дальше идут в ход и их можно отслеживать. Есть какая-то обратная связь. Что мне не понравилось, но с чем приходится смиряться до сих пор: цена ошибки в Германии гораздо выше, чем в России. Если ты ошибся и попал в зубы немецкой бюрократической машины, то эти зубы уже не отпустят, пока не добьются своего. Так случилось с сертификацией моего производства. Я стал достаточно интересен администрации области для того, чтобы идентифицировать меня по правилам Евросоюза.
Я сначала пытался это все отодвигать. Кончилось тем, что я получил желтое письмо – это серьезная штука. Это означает, что мне вынесено последнее предупреждение. В общем, мне написали, что у меня две недели, чтобы подать документы или закрыться. В общем, прокрастинация не привела ни к чему хорошему. Я подготовил документы и мы смогли пройти эту сертификацию. Я так никогда не занимался документами, как здесь.
Маша Майерс: Какого рода это операции? Это как раз самое интересное – как вести бизнес в Германии? Мало кто нам может рассказать об этом изнутри.
Максим Сатановский: Ты должен выполнять те требования, которые ты считаешь справедливыми. Если требования несправедливы, ты можешь их оспаривать. В Германии ты должен со всеми разговаривать, ты должен договариваться. Ты можешь прийти в оптовый магазин, будучи крупным клиентом, и договориться о специальных ценах на ряд продуктов. И это работает. У меня есть прайс-листы всех наших магазинов, я практически все их уже держу в голове. Где-то я беру мясо, где-то – муку, где-то лук. Плюс попадаются скидки, акции, реклама.
Маша Майерс: Например, ты приходишь и хочешь купить вот этот конкретный продукт со скидкой 30%, так?
Максим Сатановский: Бывает и половина. Допустим, мне нужно много картошки, много оленьего мяса, шпината, мяса дикого кабана. Я готов покупать, но дайте мне нормальную цену! И мы начинаем торговаться… Например, яйцо, которое мы покупаем, стоит 55 евро за 10 литров, а я договариваюсь за 40. Плюс, разумеется, НДС.
Я залез в эту кабалу. Честно скажу, что если бы знал, еще бы 300 раз подумал
Маша Майерс: Ничего себе! Но давай все же вернемся назад. Ты приезжаешь в Германию в 2010-ом. Как ты дорос до собственного бизнеса и собственного производства? С чего начиналась твоя история?
Максим Сатановский: Я приехал в Германию, поучил язык, сдал все необходимые тесты. Так получилось, что все это сказалось на личной жизни. Мы приехали сюда с на тот момент женой фактически уже в стадии развода. Мы оформили год раздельной жизни, чтобы государство видело, что мы действительно собираемся разводиться, а потом развелись. Затем я понял, что надо привозить сюда женщину, которую я люблю, и дочь нашу. Для того, чтобы это сделать, нужно пойти работать, нужны деньги. Я сначала пытался тянуть российский бизнес, но понял, что это не то.
Мой первый уже чисто немецкий бизнес – это был ресторан. Гуляя по лесу под Дрезденом, мы с семьей увидели очень красивое заколоченное здание. Идеальное место, но почему-то не жилое. Оказалось, оно сдается. Меня предупреждали, что хозяева здания – не простые люди… Но, поскольку я родом из Челябинска, родом из 1990‑х, то я имею опыт общения с подобными людьми. Мы договорились. Так получилось, что мой хороший знакомый, немец, знал их много лет еще с ГДР-овской школы. В общем, мне понадобились знакомства, связи. И я залез в эту кабалу. Честно скажу, что если бы знал, я бы 300 раз подумал. Первые три года у меня не было отпуска.
Маша Майерс: Ресторанный бизнес – один из самых сложных.
Максим Сатановский: О, да… Вообще с этим рестораном вышла очень странная история. Как я смог выяснить, разбирая чердак, хозяева этот ресторан фактически выиграли в карты.
Маша Майерс: Наши?
Максим Сатановский: Нет. Думаю, это были румыны, но которые родились здесь и говорили по-немецки. Не бедные в общем ребята. Я знаю, что у них много разных бизнесов, автохаусы, у старшего брата бордель еще есть. Зять прежних владельцев этого ресторана, когда они отошли от дел, проиграл его румынам в карты.
Румыны пытались бордель делать, но что-то у них не пошло
Маша Майерс: Бордель здесь официально можно держать?
Максим Сатановский: Конечно, у девочек даже профсоюз есть. Причем, насколько я понимаю, румыны пытались бордель делать там, где ресторан, в том же месте, но что-то у них не пошло.
Маша Майерс: Подожди, насколько я понимаю, для ресторана самое важное – это людской поток. То есть, место должно быть проходным.
Максим Сатановский: Есть два варианта. Либо ресторан сам генерирует трафик (но для этого нужно, чтобы он был супер-популярный), либо он стоит на трафике. Мой ресторан находился в городке Тарандт – это пригород Дрездена. Там же находится всемирно известный ботанический сад. Ресторан был достаточно знаковый. Это здание 17 века, при ГДР там был профилакторий какого-то завода, и еще пансионат неподалеку. Мы впряглись этот ресторан разбирать, так как он был заколочен. Человек, который арендовал его, набрал кредитов. Я находил письма из суда, что он взял машину и исчез, что в Германии для меня было немыслимо! Ощущение, что он просто оттуда эвакуировался. Мы зашли на кухню – во фритюрнице, извините, стоял уже как три года застывший жир. Тогда со мной работал сын моего друга, с которым мы не очень хорошо расстались. Я думал, что 37-летняя дружба является гарантией от любых проблем. Оказалось, не является, но, тем не менее, ресторан мы привели в порядок и открылись.
Я очень волновался, ставя на карту борщ, думал, что никто это есть не будет
Маша Майерс: Я уверена, что нам удастся реализовать в сегодняшнем интервью блок вопросов про кухню, потому что никто ничего в этом не понимает. Я, кроме сосисок, тоже ничего не знаю. Что такое немецкая кухня? Или саксонская?
Максим Сатановский: Да, расскажу, это был чисто немецкий, даже чисто саксонский ресторан. Кухня достаточно своеобразная. У них много кислого мяса, они его тушат. Красная капуста, картофельные шарики “клёзы”, которые я на дух не переношу, но местные жители их очень любят. Они очень ценят натуральное. Когда мы открыли ресторан, меня года два спрашивали, настоящее ли у нас пюре, потому что прежний товарищ готовил его из порошка и это очень страшно их оскорбило.
Мы решили, что будем делать смесь русской и немецкой кухонь. Причем сначала у нас было пополам, но довольно много людей сказали, что, если я захочу съесть шницель, я или дома его съем, или пойду в немецкий ресторан. Наш шницель был особенно для них привлекательный: из огромного куска мяса мы делали плоские кусочки. Он был панированный с сыром, потому что мне мама так делала – отбивные и сверху сыр. Так мы стали постепенно уходить от немецкого. Я понимал, что немецкую кухню я все равно не сделаю, у меня нет повара-немца, но мы оставили ее вкрапления. Плюс это бывший ГДР, где все прекрасно помнят пельмени и борщ. Я очень волновался, ставя на карту борщ, думал, что никто есть не будет. Нифига… борщ шёл на ура! Они очень любят супы, а их супы странные. Суп-пюре тоже шло на ура. Я этого не ем, но людям нравится.
Маша Майерс: Значит, твой ресторан уже превратился в ресторан русской кухни?
Максим Сатановский: Мы назвали его “Русская и домашняя кухня”. Я помню свой ужас в первый день открытия. Мы начали в субботу в 12 дня, не было ни души. Я присел под стойку переключить кран с пивом, это заняло секунд 30. Поднимаюсь – у меня полный зал.
Русское пиво моментально вытеснило немецкое из крана
Маша Майерс: Откуда взялись эти люди?
Максим Сатановский: Пришли из этого городка. Для них, как выяснилось, это было очень знаковое место. Я слышал много рассказов, что у кого-то там был выпускной или свадьба. Это ресторан с историей. Они были очень рады, что он ожил. Местные действительно переживали, что он стоял заколоченный, и для них это было очень знаково. Были достаточно хорошие отзывы – людям нравилось. Был затык с пивом, потому что пиво мы поставили не совсем саксонское. Оно было очень вкусным, но его не совсем любили. Спрашивали, а есть ли русское пиво. Года через два-три я подружился с “Балтикой” и стал наливать “Балтику”. Она моментально вытеснила немецкое пиво из крана.
Маша Майерс: Почему?
Максим Сатановский: Во-первых, она вкусная. К тому же, “Балтика” здесь и “Балтика” там – это земля и небо.
Маша Майерс: Они где-то здесь ее варили?
Максим Сатановский: Официально “Балтика‑3” разливалась у нас Саксонии. Я не знаю, варили ли они здесь или просто поставляли откуда-то, но она разительно отличается от того, что продается в России. В ней есть чешский привкус, она очень вкусная, ее не стыдно было пить и подавать к столу. Плюс тут до некоторого времени была “Балтика‑6”, это которая портер. Ее сейчас нет, они поменяли линейку. Это очень печально, но портер был совершенно чудеснейший. То есть ко мне приходили конкретно на “Балтику-шестерку”. Я заметил, что на всех на всех упаковках “Балтики” стояли номера одной разливочной линии. Видимо, на экспорт шло что-то отдельное. То есть в Питере развивалось, но как экспортный вариант.
Я и не думал, что в 50 лет буду торговать Германии “Балтикой”
Маша Майерс: Как “Балтика” немецкое пиво-то положила на лопатки? Тем более Чехия рядом.
Максим Сатановский: Немцам по-прежнему очень интересна Россия. У меня есть приятель – глава филиала страховой компании. Он меня долго доставал: поехали на Байкал, поехали…. Хорошо, поехали. Он пришел, как любой немец, с таким большим райзе-планом, где стоит, что он прилетает в Новосибирск и потом едет в Красноярск. Я говорю: “Все три дня за окном у тебя будет тайга, ты позеленеешь!” А у него бзик, как у многих, хочу на Транссиб! Кончилось тем, что мы прилетели в Улан-Удэ, доехали до Иркутска вот этот небольшой кусочек по Транссибу. Он был счастлив, а дальше мы путешествовали. То есть, Россия им очень интересна. Для них еда и напитки – это некое доступное, короткое и не сильно затратное путешествие в страну. Поэтому и пиво “Балтика” здесь неплохо знают. Я был очень удивлен, что “Балтика” у меня шла на ура. Я не очень-то и думал, что в 50 лет буду торговать Германии “Балтикой”.
Маша Майерс: Ты говоришь, что у саксонцев своя кухня и они не очень-то жалуют остальных. Объясни, как устроена эта земельная сегрегация в Германии?
Максим Сатановский: Речь не только о земельной… В каждой земле свои районы и даже еще мельче. На самом деле, то, что происходит в Берлине, мало касается тех, что живет в городе Бранденбург, и наоборот. Вот тут я живу, здесь свои местные дела, а что там – не мое дело совершенно. Это работает даже на уровне органов власти. Например, я имел опыт общения с ведомством по делам иностранцев в Дрездене и в Пирне – это райцентр под Дрезденом. Земля и небо: и люди любезнее, и народу меньше. Если в Германии нужно побыстрее оформить документы, живите в маленьком городке. Когда у меня умерла мама, мне свидетельство о смерти сразу оформили – просто забрал и ушел. Как это было бы в Дрездене, не знаю.
Маша Майерс: Сколько лет ты живешь в Дрездене?
Максим Сатановский: В Дрезден я приехал в 2010‑м, уехал я из него в 2016‑м и вернулся год назад.
В Саксонии люди не улыбаются тебе просто так. С чего вдруг? Ты сначала заслужи мою улыбку!
Маша Майерс: Это действительно такой махровый ГДР?
Максим Сатановский: Более, чем махровый, потому что Дрезден находился в таком месте, куда не добивали сигнал западные телекомпании. Еще с этим связаны очень правые настроения Саксонии. Это такой медвежий угол.
Маша Майерс: Объясни, как это сказывается на поведении людей и на их социальной коммуникации? Что особенного в Дрездене? Какие есть отличия Дрездена, например, от Берлина?
Максим Сатановский: Люди более обращены в себя. Почему мне было к Саксонии не очень сложно привыкнуть – это такой немецкий Урал. Там люди не улыбаются тебе просто так. С чего вдруг? Ты сначала заслужи мою улыбку! У каждой земли Германии есть свое название. Саксония называется “Свободное государство Саксония”. В этом смысле это все оттуда.
Маша Майерс: Тебе комфортнее в Дрездене или в Берлине?
Максим Сатановский: Сейчас в Берлине. Но это связано с огромным количеством других факторов. Дрезден, при всем прочем, очень тихий и приятный город для жизни. Не очень дорогой, но достаточно провинциальный. Можно сравнить с городами, как Екатеринбург и Курган. Не в обиду Кургану…
Немцы пытаются не то чтобы сохранить, а скорее отрефлексировать прошлое
Маша Майерс: При этом впечатление он производит самое разнообразное. Ты идешь по улицам, которые прямо совок, видишь пятиэтажки и тому подобное, “стекляшки” – дома культуры с серпом и молотом, мозаичными Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом на фасаде.
Максим Сатановский: Это филармония. Вокруг этой мозаики была большая городская дискуссия – сохранять ли ее или нет. Красивая качественная мозаика. А зачем ее убирать? Так немцы пытаются не то чтобы сохранить, а скорее отрефлексировать прошлое.
Маша Майерс: Интересно, к чему приводит эта рефлексия. Мы были такими, мы станем другими или мы каким-то образом сохраним свои особенности?
Максим Сатановский: Мы изменимся, но мы сохраним себя такими, какими мы были до ГДР, во время ГДР и после ГДР.
Маша Майерс: Ну и про Альтштадт нужно сказать. Потрясающий старый город. Попадаешь туда – как на другую планету…
Максим Сатановский: Насчет старого города – это все копии. Там не было ничего, но есть редкие здания, которые уцелели, как дом, в котором я живу. Не знаю, как он уцелел, но он постройки конца 19 века. А так тут достаточно хорошо все посносили.
Маша Майерс: Насколько поняла, если это восстановленное здание, то там есть светлые камни и темные.
Максим Сатановский: Да, это песчаник – наш саксонский камень. Темный камень – это то, что было, светлый уже доделали. Но он быстро темнеет. Еще лет 50 и все будет темное. Большая влажность, большая река. В Дрездене, кстати, климат мне не очень нравится, потому что влажность высокая. Дрезден очень сложный город для людей с аллергией, потому что весной цветет все. Люди, которые плохо переносят цветение, ходят все опухшие, бедняги.
Маша Майерс: Думаю, в соседних городах то же самое. Нельзя же сказать, что там какой-то особенный микроклимат.
Максим Сатановский: Большая река, которая раз в 10 лет наводняет город, потому что выходит из берегов. Я пережил одно наводнение, не очень сильное. Но, тем не менее, люди следили за уровнем воды очень внимательно. Самое большое наводнение было 2002‑м, в мой день рождения, в августе. Там, по Дрездену, до сих пор указаны уровни, что вот здесь была вода. Все наши эмигранты вспоминают, что как они покупали за копейки вещи в магазинах, которые после наводнения распродавали. Некоторые их до сих пор их носят.
Если ресторатор не получает удовольствия от работы, это отражается на заведении
Маша Майерс: Давай вернемся к кухне… Почему твой ресторан закрылся? Ведь ты, по сути, рассказал историю успеха.
Максим Сатановский: Я его закрыл по той простой причине, что я просто устал. Это шесть лет, из которых три волны коронавируса. Первые три года у меня не было ни отпуска, ни выходного, вообще ничего. Мы с поваром были одни. Иногда приходилось повара заменять, тогда я был и на кухне, и за стойкой. Спасибо моей жене и моей семье, что они все это вытерпели. Мы когда переехали в это здание, первый год жили в одном из гостиничных номеров. Потом уже квартиру отремонтировали, переехали. Я просто выгорел. И я понял, что если ресторатор не получает удовольствия от работы, это отражается на заведении. Я просто устал и не мог больше.
Кроме того, у меня в процессе ресторана появилось еще пельменное производство, и это тоже сыграло свою роль. Сначала я был обычным клиентом: это был некий пельменный цех, который был как кружок. Приходили постсоветские тетеньки со скалками и раскатывали тесто, делали пельмени и вареники. Покупалось все в обычных магазинах: мука то из одной, то из другой партии, яйцо то большое, то маленькое… Соответственно, качество было совершенно нестабильным. Я сначала был как клиент, покупал пельмени для ресторана, потом мне это надоело. Мы стали делать их в ресторане сами, потому что к качеству любительского цеха были серьезные претензии. А потом его владелец неожиданно умер. Молодой парень, 40 лет. Просто тромб оторвался и всё (иногда я ему завидую)… Оказалось что “пельмешка” никому не нужна, потому что производство – это непросто. И “пельмешку” перенял я.
Маша Майерс: Кто твоя аудитория, кого ты кормишь? Это такой эмигрантский бизнес?
Максим Сатановский: Не только. Мы сейчас очень активно пытаемся пролезать именно в немецкую аудиторию. Есть система крестьянских рынков, мы представлены на 40 или уже 45 таких рынках по всей стране. У людей есть неделя на выбор товаров, они их заказывают, оплачивают, у них привязаны счета. В известный день они приходят в известное место и просто забирают оплаченные товары.
Я должен был еще доказать, что я не перекупщик
Маша Майерс: То есть это работает как система предзаказа сельхозпродукции от местных производителей?
Максим Сатановский: Да. У меня есть ограничение – 200 километров от места производства, я не могу дальше возить. Власти таким образом поддерживают местных. Однако я пытаюсь обходить этот лимит. Поскольку мы освоили доставку по Германии, то мы пробовали и в Гёттингене продавать, и в Кельне. Правда, сейчас лето, мы пока тормознули. С осени, может быть, вернемся, но официально то, что я вижу у себя в аккаунте – только в пределах Берлина.
Важно, что продавать на таких рынках могут только производители. То есть я должен был еще доказать, что я не перекупщик. Ко мне приходили на производство, все достаточно строго проверяли. И вот там как раз 90 с лишним процентов покупателей – это немцы. Там и наши ребята попадаются, безусловно. Но немцев очень много, и они берут, и им нравится. Отзывы мы получаем хорошие.
Маша Майерс: Что такое пельмени в сознании немца?
Максим Сатановский: Был смешной случай. Женщина написала претензию, что купила у нас вареники со шпинатом (мы продаем только замороженную продукцию), положила в холодильник, потом решила сварить, а они слиплись в большой ком. Хотя на упаковке написано в трех местах: «Не размораживать!». Она решила, что это как равиоли. А вообще, поскольку у нас заморозка шоковая (за час до минус 30), продукт сохраняет и структуру, и вкус, и качество. Люди знают, как его готовить, или могут прочитать инструкцию. У нас есть украинские вареники, русские пельмени и борщ без национальности. Даже два: сейчас стало много любителей веганской кухни. Поэтому у нас есть несколько веганских сортов пельменей.
Маша Майерс: Немцы приходят только попробовать или этот продукт им уже знаком?
Максим Сатановский: В ГДР – да. Но я прекрасно торговал и в Гёттингене, потому что все подробно на упаковке описано, а немцу же главное – прочитать! Вся инструкция описана, пищевая ценность существует – всё он прочитал, увидел фотографию, попробовал. Бывает, что не нравится, но у нас очень много повторных заказов. Как говорится, рецидивов.
Допустим, молоко – это продукт, НДС 7%. А соевое молоко – это напиток, НДС 19%
Маша Майерс: Скажи, а что из себя представляет сельское хозяйство в Германии? Местные фермеры ставят высокие цены, потому что это дорогой труд немецкого рабочего, хорошее оборудование, сложная сельскохозяйственная техника, так?
Максим Сатановский: Фермеры получают госдотации. Кроме того, в Германии очень грамотно устроена система НДС. Любой продукт имеет НДС 7%, любая услуга – это уже 19%. Но есть хитрость. Допустим, молоко – это продукт, НДС 7%. А соевое молоко – это напиток, НДС 19%. Я был немного ошарашен, когда это узнал. Это сделано, чтобы субсидировать производителей.
Маша Майерс: Когда едешь на поезде по Германии, создается визуальное ощущение, что вся страна – это одно сплошное сельское хозяйство.
Максим Сатановский: Это рапс. У нас около ресторана рапсовое поле, и при хорошем ветре у меня вся мебель на веранде была желтая. Он так цветет, ярко-желтыми цветами, правда, запах его я не очень люблю. Но при этом рапсовое масло активнейшим образом используется не только в пищевой индустрии, но и как добавка к бензину, например. Правда, мне машину жалко, я такое не лью.
У меня для этого существует аусвайс, подписанный Алексеем Навальным
Маша Майерс: Как изменилось отношение к русским пельменям с начала войны?
Максим Сатановский: Я получил несколько гневных посланий на украинском. Мол, какое право я имею поставлять украинскую кухню?! (На упаковке написано, что вареники – украинские). А еще на рынках с немцами было два момента: оба раза мне написали, что у нас люди не очень хотели бы видеть русские продукты.
У меня для этого существует аусвайс, подписанный Алексеем Навальным. Алексей находился здесь на лечении. Мы знакомы с Леонидом Волковым и я написал, что кухня немецкая требует привыкания, давай мы Алексея нормальной едой накормим. Я прислал ему наш список пельменей. Он уже вышел на тот момент из больницы. Выбрал из начинок свинину-говядину и картошку-капусту. Леня должен был забрать, но не смог. И тогда приехала госпожа Певчих. Это был январь 2021 года. Мы тогда в кафе с Олей Романовой сидели, она, увидев Марию, очень удивилась…
Потом, когда Алексея закрыли, у меня на русской карте оставались какие-то копейки и я смог отправить Алексею ФСИН-письмо со словами поддержки, потому что я считаю, что его арест – это настоящее преступление. Алексей мне ответил: “Да, Максим, спасибо. Я помню пельмени, они были прекрасные”. До сих пор в рамочке стоит. Я очень надеюсь, что, когда он выйдет, я еще раз смогу его угостить.
Маша Майерс: Аусвайс от Навального – это, скорее, эмоциональное оправдание для ваших пельмешек… И все же, немцы не хотят видеть русские продукты на своих фермерских рынках, так?
Максим Сатановский: Не совсем, они мне потом объяснили, что им нужно было, чтобы я просто продекларировал свою позицию. Заявил, что я не поддерживаю все то, что происходит со страной моего происхождения. Это сняло все вопросы.
От того, что я уберу слово “русские” из названия, пельмени ведь украинскими не станут
Маша Майерс: Это на рынках. А как аудитория твоя реагирует? Ведь ты же сам сказал, что Саксония – это медвежий угол, и там действительно сильны правые настроения. Конфликты с русскими ресторанами – они как раз на территории Саксонии происходили.
Максим Сатановский: Я был внутри этого конфликта и я знаю, о чем речь идет. Просто девушка-владелица ресторана из маленького городка Митвайда, находясь в Дрездене, записала тик-ток с призывом к товарищу Путину бомбить этот город, когда по нему шли украинцы со своими желто-голубыми флагами. Девушку звали Алена. А у нас есть в Дрездене ресторан “Аленушка”, принадлежащий моей хорошей подруге. И вот она хапнула хейта очень много. Хотя ее зовут Татьяна, Аленой зовут ее дочь, никакого отношения ни к той даме, ни к ее ресторану, ни к тик-току она не имеет. Это просто совпадение, а ей тупо обвалили рейтинг. Я присутствовал, когда она общалась с полицией, потому что ей поступали угрозы.
Я тоже получал угрозы, только на сайте: какие-то доблестные диванные бойцы писали по-украински гадости. Чуть рейтинг обвалили, но что же теперь делать… Эти люди получают пособия из моих налогов, живя здесь, и пытаются просто нагадить.
Был замечательный случай: я публиковал рекламу в русскоязычном телеграм-канале в Мюнхене. У меня маленькая этикетка, маленький логотип, где написано «русские специалитеты». Девушка не поленилась, увеличила и рассмотрела. Я получил такую обратную связь, что просто зажмурился! От того, что я уберу слово “русский”, пельмени ведь украинскими не станут.
Маша Майерс: Когда ты поставишь слово «украинский», тебе прилетит от украинцев, что это наша национальная кухня и убери отсюда свои грязные руки!
Максим Сатановский: Слушай, у меня папа родился в Житомире, мама родилась в Москве, а я вообще еврей. Мне что писать?! Я не могу ничего поменять, у меня есть, чем заниматься. Зачем тратить на это силы?
Мне предлагали переименоваться, но мне 50 лет, я стар для проституции
Маша Майерс: Ты знаешь людей, которым пришлось переименовывать свои бизнесы, которые пытались таким образом уходить от слов «русский» и «российский».
Максим Сатановский: Мне предлагали переименоваться, но мне 50 лет, я стар для проституции. Смысл того, что ты переименуешься? В том, что у меня русский паспорт, нет ни моей вины, ни мои заслуги. Я там родился.
И я не нападал на Украину.
Не поддерживаю Путина.
У меня жили беженцы.
Я не вижу для себя необходимости в чем-то оправдываться. Я уехал за 12 лет до начала войны. Ребята, что вам нужно? Я все, что могу, делаю. Мы отправляли лекарства. Моя жена помогает беженцам – она врач. Я не хочу оправдываться, мне не в чем оправдываться. Единственное, я, как и многие, очень жду момента, когда смогу повесить плакат: “Сегодня – бесплатный борщ!” Но медицина в России иногда хорошая, к сожалению… для некоторых.
Маша Майерс: А, я поняла, на что ты намекаешь. Я думала, ты просто День Победы пытаешься приблизить, а ты вот о чем говоришь… Ты приехал 13 лет назад в День космонавтики, 12 апреля сказал себе: “Поехали!” Как изменилась Германия за эти 12 лет?
Максим Сатановский: Во-первых, она сильно подорожала, очень сильно подорожала, особенно в последние пару лет. Это кризис и инфляция. Плюс великое переселение народов, давай так это назовем. Еще она стала чуть более цифровизованной. У меня появилась возможность PayPal-ом оплатить парковку. Но, опять-таки, сделано все по-немецки: сканируешь QR-код и тебя приложение перенаправляет в браузер. Тем не менее, когда у меня в кармане мелочи, хотя бы я могу заплатить.
Дальше, страна стала менее открытой в плане чиновников, но на это повлияла корона. Официально у них она еще кое-где не кончилась. Если раньше, условно говоря, я приходил в ведомство по регистрации предприятий, говорил, что я хочу, пока шел в кассу, платил там 30€, возвращался, брал бумагу и уходил, то теперь я должен послать запрос, мне пришлют пустую бумагу, я ее заполняю и отсылаю им. Они себе берут те же 30 €, но уже просто за штамп. И потом обратно третий раз. Почта тоже хуже стала. Связано это с тем самым великим переселением народов.
Маша Майерс: А что стало лучше? Надо вспомнить хорошее…
Максим Сатановский: Deutsche Bahn мы сразу отметает с негодованием! Дай подумать… Наверное, люди. Они стали лучше адаптироваться к посторонним. Я говорю сейчас конкретно про Дрезден, потому что это же медвежий угол, у нас иностранцев не видели особо, кроме вьетнамцев, которых завозили пачками, чтобы они занимали в ГДР рабочие места. Как на Западе были турки, в ГДР были вьетнамцы.
Сказал уже, повторюсь, пришла цифровизация. Некоторые вещи могу отправить через e‑mail, но мой врач до сих пор пользуется факсом, потому что факс является официальным средством передачи информации. Я тогда поставил себе на телефон приложение, имитирующее отправку по факсу… А, еще стало возможно подать заявление о прекращении какого-то контракта по электронной почте, это очень важно.
Маша Майерс: Максим, несколько минут у нас остается. С чего начать тем, кто приезжает? Особенно бизнесменам, стартаперам? Надо учить язык?
Максим Сатановский: Первое – да, язык. Ты должен разговаривать, тебе придется разговаривать много, даже с бухгалтерией, с финанс-амтом, с чиновниками. Второе – для бизнесменов начинающих совет: если здесь чего-то нет, то очень маленькая вероятность, что это просмотрели. Тут не лохи живут, поверь. Скорее всего, просто это здесь никому не нужно. Это не значит, что просто люди пропустили эту нишу. Это значит, что вот в этой ситуации она не нужна никому. Например, тут нет плова! Вполне возможно, что ты сможешь что-то новое предложить и раскрутить, но это будут уже другие затраты. Я просто прошел путь от кружка по интересам до фиксированного производства. Я знаю, о чем говорю.
Ты не должен лепить пельмени сам, ты можешь пойти погулять, это твое время
Маша Майерс: При этом этот путь еще предполагает масштабное расширение аудитории. Одно дело, когда три тетеньки лепят чего-то там для себя и внучков, и совсем другое дело, когда ты действительно говоришь о большом бизнесе, у которого должен быть оборот.
Максим Сатановский: Это время. Твое время и твоей семьи. Условно говоря, все работают, мы даже не встречаемся дома! Жена – врач, я целый день катаюсь по стране. Приходя домой, нет сил что-то готовить. Открываешь морозилку, видишь наши блинчики, кидаешь на сковороду или в микроволновку и ешь их.
Маша Майерс: Ты конкурируешь с обычным немецким фастфудом?
Максим Сатановский: Мы конкурируем с ресторанами. Структура потребления продукта после ковида в Германии очень изменилась. Раньше я никогда не видел людей, идущих по улице с бутылкой пива: зашел в любой биргартен, выпил и пошел дальше. А теперь в магазинах появился салат-бар. То есть ты пришел, набрал, поел. Структура потребления продукта меняется. Ты меньше времени тратишь на готовку. Покупаешь готовый продукт, как пельмени, чтобы сварить или разогреть, или уже горячее получить. То есть я конкурирую больше с салат-барами и с домашней работой. Ты не должен лепить пельмени сам. Ты можешь пойти погулять. Не покупаешь дорогую муку по евро за килограмм, не покупаешь дорогое мясо. Ты купил, съел, поставил посудомойку и ушел. Это твое время.
Маша Майерс: Ну ок, давай закончим вот на какой важной ноте, смотри: приехали люди. У этих людей есть какие-то сбережения, если удалось их вывезти из России. У этих людей есть привычка к бизнесу, потому что приехал средний класс и те, кто называет себя upper middle class. А ты говоришь, все ниши плюс-минус заняты. Что бы ты посоветовал людям сейчас? Мутить что-то с параллельным импортом? Эээ… ну таких советов мы давать не будем.
Максим Сатановский: Не будем. Я могу говорить только про свой рынок, про гастрономию. Сейчас происходит смена поколений. В Германии очень много маленьких ресторанчиков, где хозяева постарели, устали и готовы с ними расстаться. Такое можно искать. Ты перенял бизнес у хозяина и можешь делать что угодно, хоть перепрофилировать. На самом деле, в ресторанный бизнес порог входа не очень высокий. Ты можешь сделать минимальный ассортимент. Причем немцы даже это ценят больше, чем когда у ресторана большое меню. Люди думают, что владельцы слишком широко замахнулись. А есть страны, где все на одном листочке. Мы делаем только пять блюд, но мы делаем их классно! На это тоже смотрят
Маша Майерс: Хочется сказать, приятного аппетита! Я благодарю нашего гостя – это Максим Сатановский, предприниматель, производитель пищевых продуктов, ныне работающий в Германии. Всего доброго и до следующей встречи.
Текст: Маша Майерс.
Читайте также:
- Андрей Архангельский: “Идеология путинского режима – это коллективное влечение к смерти”
- Маша Кричевская: “Они приехали в Германию и привезли совок с собой”
- Анна Наринская: “Зачем тебе великая Россия, когда у тебя в жизни все нормально?”
Читайте также:
Обсуждение
Самые последние новости
«Эти люди получают пособия из моих налогов, живя здесь, и пытаются просто нагадить,» – Максим Сатановский. Но это же не совсем так. Во-первых, украинские беженцы финансируются из общака Евросоюза. Во-вторых, до принятия параграфа 24 страны обязаны были давать автоматом политическую, а не временную защиту всем, у кого в стране началась война или путч. Как в 1991 году. А это в разы дороже. В‑третьих, беженцы находятся вне своего дома не по своей воле. И в‑четвертых, приведу пример Польши. С начала войны за полгода Польша потратила на помощь украинцам 2,5 млрд евро. Но уже с августа по декабрь 22 года Польша вернула обратно 10 млрд. евро, которые эти же украинцы вернули в виде налогов. Поэтому не нужно врать и перекручивать. Двойные стандарты у Вас, Максим. «Я не начинал войну и не нападал». Начал войну и напал тот, кого Вы выбрали, потому что он является президентом страны, гражданином которой Вы являетесь. Поэтому возвращайтесь домой и делайте хоть что-то, чтобы остановить этого маньяка. За помощь беженцам спасибо . Но об этом не нужно так много говорить и кичиться. Ваша помощь, как гражданина России, это как само собой разумеющееся. Так зачем вообще об этом вспоминать? Сомневаюсь, что Ваши дети и внуки будут хвастаться в своих интервью, что они «выплачивают репарации Украине», потому что их папка выбрал не того президента, а потом. через 12 лет уехал от проблем в Германию, ничего не предприняв дома.
Вы же прямиком с фронта пишете, да?
А почему Вы так решили? Я разве где-то это утверждал? Глупая ирония и желчь.