Маша Кричевская: «Они приехали в Германию и привезли совок с собой»
Маша Кричевская: «Они приехали в Германию и привезли совок с собой»
Маша Кричевская родилась в 1972 в Ленинграде, окончила физико-математическую школу, поступила в Педагогический институт им. Герцена. По окончании первого курса уехала в Германию. Получила степень магистра по немецкой и американской литературе в университете им. Гейне (Дюссельдорф). Основательница, ведущая, редактор, а ныне – главный редактор радиостанции «Голос Берлина» (в прошлом – «Радио Русский Берлин»). Замужем, имеет двоих сыновей и собаку Тузика. Живет в Берлине.
Читайте также: Анна Наринская: “Зачем тебе великая Россия, когда у тебя в жизни все нормально?”
Маша Майерс: Здравствуйте, приветствую вас из Берлинской студии Reforum Space. Это программа Дойче VITA – проект, который мы придумали, чтобы рассказать о людях, говорящих на русском языке, и их жизни в Германии. Час из жизни людей, выбравших Германию. Сегодня наша гостья – главный редактор старейшей и единственной русскоязычной радиостанции Германии – «Голос Берлина», – Маша Кричевская.
Маша Кричевская: Привет.
Маша Майерс: Расскажи, как ты выбрала Германию. Кто и в какой момент произнес фразу: «Маша, собирайся, мы едем в Германию»?
Маша Кричевская: Фразу «Маша, собирайся, мы едем в Германию» произнес папа. Собственно, это было совершенно не мое решение, это было очень-очень давно – еще в Ленинграде в 1990‑м году. За год до этого, в 1989-ом, папа с мамой были здесь в гостях. Им понравилось, это была их первая заграничная поездка. Я на тот момент не была за границей ни разу. И вот мне исполнилось восемнадцать лет, папа очень захотел показать мне Германию. Эмиграция совершенно не планировалась. У меня был молодой человек, с которым мы гипотетически думали подавать заявление в ЗАГС. Много лет потом он считал, что я его предала и вообще знала, что уеду. Поэтому фразу «Маша, собирайся!» произнес папа, но совершенно без задней мысли. Мы приезжали на две недели в гости, но с те пор прошло практически 33 года.
Маша Майерс: Подожди, ты хочешь сказать, что ты не вернулась? Приезжала на две недели, но осталась навсегда?
Маша Кричевская: Да, вот такая история.
Маша Майерс: А что случилось? Это же вещи, документы…
Маша Кричевская: Не забывай, что это еще отсутствие Интернета, соцсетей. Это что-то между палеозоем и мезозоем.
Маша Майерс: Это было спонтанное решение?
Маша Кричевская: Абсолютно. Это было папино спонтанное решение. Мы гуляли по городу Дюссельдорфу – там жили друзья родителей, к которым мы приехали в гости, – и, гуляя, заходили во все возможные места, в том числе зашли посмотреть очень красивую синагогу, где папу спросили, еврей ли он, а он ответил: «Теоретически, да. Советский еврей». Ему сказали: «Есть такая возможность, что сейчас можно остаться в Германии». Мы этого не знали, но выяснили и узнали. Папа посоветовался с мамой, которая была в Ленинграде, по телефону и вот они за пару дней приняли решение, потому что папа страшно мечтал, чтобы я жила в демократической стране, чтобы я получила европейское образование. В то время это было совершенно иллюзией, которая вдруг стала явью. У меня была с собой маленькая сумочка, зубная щетка и пара футболок. Это было лето, август. Потом началось дикое количество истерик: я кричала, что хочу обратно, у меня там любовь! Но все закончилось хорошо. У меня очень нетипичная история, но развивалась она стремительно и никто потом не пожалел.
Маша Майерс: Ты на тот момент училась в институте, а потом переводилась или заново поступала? Как ты здесь интегрировалась?
Маша Кричевская: Надо было все начинать заново, потому что у меня не было немецкого языка. У меня был неплохой английский, так как я училась на факультете английского языка в педагогическом институте Ленинграда, но это все здесь не признавалось, потому что на тот момент в Германии было тринадцать лет школы, а у нас, соответственно, тогда было десять. Сейчас здесь двенадцать. У меня было десять классов и один курс института, который я закончила. Здесь это не признали, то есть, это даже не засчитывалась за полное школьное среднее образование, и поэтому меня послали в одиннадцатый класс гимназии. Там я была инопланетянином. Это была маленькая деревушка под Дюссельдорфом, где иностранцев никогда в жизни не видели, тем более восемнадцатилетнюю девочку, у которой две руки и ноги, но которая при этом не очень говорящая. Я закончила физико-математическую школу и поэтому с физикой и математикой у меня все было очень хорошо. Это вызывало у всех недоумение, поскольку я писала контрольные по физике быстрее и лучше всех, но при этом не могла сформулировать предложение по-немецки.
Маша Майерс: А как себя чувствует человек, который переезжает и вообще не говорит на языке? В той же школе, университете? Я понимаю, что формулы ты можешь знать, но ведь задачу ты не прочитаешь, у тебя отсутствует Google Translate.
Маша Кричевская: И даже телефон! Надо отдать должное ребятам тогда, с которыми я попала в один класс: они действительно взяли надо мной шефство и им было страшно интересно меня интегрировать. Я достаточно быстро нашла друзей, которые стали со мной всюду ходить, брать меня во всякие злачные заведения, где лучше всего учится язык. Почти сразу заговорила по-немецки, так как было полное погружение. Это нельзя сравнивать с тем, как приезжают люди сейчас, которые в своих комьюнити говорят на своем языке. У меня не было такой возможности – мне не с кем было говорить по-русски, кроме родителей. Я окунулась в эту школьную среду, где говорила только по-немецки. Это было в августе, а уже весной следующего года я работала переводчиком на гастролях российского театра в Германии.
Маша Майерс: Это было абсолютно нативное изучение языка?
Маша Кричевская: Абсолютно. Что слышу, то и воспроизвожу. У меня до сих пор хранятся первые контрольные, связанные с языком. Я писала со словарем и учителя из вежливости писали мне, что понимают ход моих мыслей, но оценить эту работу не могут, потому что я, естественно, не знала ни спряжений, ни окончаний, и я просто находила слово и составляла предложения. Первая моя работа – это интерпретация картины Дюрера. Одним из предметов в старших классах я решила взять искусство, потому что подумала, что говорить там особо не надо. Оказалось, что очень даже надо: и говорить, и писать, и интерпретировать. Я сейчас вспоминаю это будто из серии «не поверится самим». Наверное, моя история совершенно нетипичная.
Маша Майерс: Типичных историй не бывает, это ведь и драма, и комедия, и все на свете.
Маша Кричевская: Это правда. В итоге все получилось. Язык у меня образовался естественно и сам собой. Что называется, от безысходности.
Маша Майерс: Сегодня говорят, что в Берлине можно не говорить по-немецки. Это действительно так?
Маша Кричевская: Это действительно так, хотя я считаю, что это совершенно неправильно. Ты можешь не знать язык, ведь люди говорят по-английски и ты точно найдешь того, кто говорит на твоем языке. Если, например, говорить про русский язык, то инфраструктура уже давно развита так, что все, начиная от химчистки и заканчивая кафе – ты везде можешь говорить по-русски. Мы сейчас не берем в рассчет русский язык в целом и отношение к нему. Можно взять любой язык как пример: здесь на любом языке говорят. Это невероятно мультикультурный город. Но мне кажется, что, если ты решил задержаться подольше, ты не транзитный пассажир в этом городе, то ты упустишь невероятное количество информации просто потому, что не владеешь языком. Вот я живу в болоте, вокруг меня лягушки, а я не говорю на лягушачьем. Я же не узнаю кучу историй!
Маша Майерс: Да, но, тем не менее, такие комьюнити здесь есть. Может, чуть подробнее поговорим о востоке, потому что люди, которые приехали в 1990‑е и могут позволить себе не говорить по-немецки: то ли от лени, то ли по другим причинам. В общем, им вполне хватает того, что есть. Это интересно. Да, это создает определенные анклавы, но немецкое правительство в этом не заинтересовано. Довольно много усилий тратится на то, чтобы дети сразу учили немецкий, ходили в немецкие школы, существуют интеграционные курсы для русских. Так же было не всегда?
Маша Кричевская: Нет, так было не всегда, но просто не было такого количества приезжих, не было таких волн. Эти волны начались гораздо позже. Естественно, войны их приносили. Кроме войн, например, была волна немцев-переселенцев, которая принесла миллионы человек.
Маша Майерс: Но это были 1990‑е.
Маша Кричевская: Да. Это действительно миллионы человек, которые растворились в Германии. Эта страна действительно в состоянии интегрировать этих людей и равномерно их распределить по регионам. Поэтому, мне кажется, напрасны опасения многих, когда те говорят: «Боже мой, сейчас такая волна украинцев, что же будет, как мы справимся?». Справимся, потому что эта страна не единожды справлялась – тому очень много примеров. Что касается языка: да, не было раньше такого количество интеграционных курсов и языковых групп.
Маша Майерс: Я имела в виду, что сейчас это стало трендом. Хотя, если ты действительно идешь сегодня по Берлину, ты слышишь русскую, английскую, турецкую, арабскую речь. Как сказал Владимир Каминер, навстречу мне идут люди, а я даже не понимаю, какой это язык! Кстати, как Германия переварила сирийскую иммиграцию? Она же была гораздо более сложной в интеграционном смысле, чем нынешняя украинская волна.
Маша Кричевская: Это правда. Думаю, что она ее до конца не переварила. Но тут надо разделять. Понимаешь, во всех этих волнах иммиграции, во всех этих больших группах, если сортировать их по национальному признаку, есть совершенно разные люди. Они – представители разных социальных слоев своей страны. В первые волны приезжали действительно невероятно образованные сирийцы: профессора, люди с высшим образованием, говорящие по-английски, которые были очень заинтересованы в своей интеграции. Потом потихонечку уровень образования и социальной устроенности начал снижаться, но сирийцы все же способные к языкам. Они учат языки и пытаются ассимилироваться. Я знаю очень много примеров интеграции, где сирийцы работают в медицинских праксисах, в образовательных учреждениях. Мне кажется, что сложно делить по национальному признаку, ведь от каждого человека индивидуально зависит, насколько он хочет интегрироваться. Потому что, например, турки – самая большая этническая группа в Германии. Они строили Германию, помогали стране. Потом очень многие турки (и это до сих пор так) привозили своих жен из Турции и они не были сами заинтересованы в том, чтобы их жены становились европейскими женщинами. У них действительно были свои группы, закрытые клубы, где они встречались. Им особо не нужно было выходить на поверхность. Дети, естественно, говорили по-немецки, ходили в немецкие школы, а жены – нет. И вот, например, есть очень много стариков, которые держатся достаточно обособленно. Это комьюнити так и не растворилось, так каку турков очень сильно начало внутренней идентификации.
Маша Майерс: Как человек, который прожил четыре года в Турции, я тебя очень хорошо понимаю. Турция – это вещь в себе. Вообще эта страна ориентирована на свою внутреннюю жизнь даже с точки зрения того, как они одеваются, какие они едят продукты, какие они используют сервисы, как они общаются. Они друг про друга. Даже несмотря на то, что Стамбул – это тоже Вавилон, как и Берлин, они гораздо сложнее перенимают чужие образцы культуры. Да даже просто пищевые привычки. Турецкая кухня – это то, как сами турки готовят турецкую еду. Турков научить есть суши? Они скажут “Нет!” и пойдут есть свой рис, сорт которого для них гораздо более привычен. Турки – это отдельная история. Я просто вижу, что, несмотря на то, что поколения меняются, они все равно воспроизводят свой культурный код.
Но давай вернемся к берлинским реалиям. Я правильно понимаю, что первая часть твоей эмиграции прошла на Западе? Как ты оказалась в Берлине?
Маша Кричевская: Это практически клише – я вышла замуж и переехала в Берлин. Доучивалась уже здесь, потому что в университете я училась в Дюссельдорфе. Сдавала экзамены и защищала магистерскую я там, потому что знала весь преподавательский состав и так мне было проще. То есть, это был переезд, связанный с устройством личной жизни.
Маша Майерс: Берлин – не Германия?
Маша Кричевская: Если бы мы сейчас жили в других обстоятельствах, я бы тебе ответила: а Москва – не Россия! Берлин?.. Нет, все же это не Германия, города здесь очень разные. Мюнхен – больше Германия, Дюссельдорф – тоже Германия, но другая. Это такие островки самобытные.
Маша Майерс: Если говорить о Берлине, то говорят: «Берлин – левацкий город», «Берлин – не Германия», «Берлин – самый дешевый город» и так далее. Что из этого правда, а что – миф?
Маша Кричевская: Я жила в очень западной части Германии – это совсем другие люди. То есть, ты попадаешь туда и понимаешь, что нет ничего общего с Берлином. Даже в студенчестве – я помню, каждое утро ты встаешь и думаешь: «Что же такое надеть, как бы нарядиться в этот университет?». А потом я приехала в Берлин, пошла на лекции и туда чуть ли не бомжи с собаками приходили. Я достаточно быстро перестроилась, но это было очень странно. Эту картинку можно перенести и на сегодняшний день. Это, конечно, Германия, потому что Берлин – ее столица. Я обожаю Берлин, этот город – моя любовь. Берлин очень удобен для жизни: в этом городе все создано для человека. Здесь невероятная инфраструктура, транспорт…
Маша Майерс: Транспорт?!
Маша Кричевская: Да, ты можешь доехать до какого-нибудь леса на автобусе. Ладно, мы не будем говорить про опоздания Deutsche Bahn, это отдельная тема, на которую можно говорить в отдельном эфире. Эти косяки начались не так давно… В общем, Берлин для меня – идеальный европейский город для жизни. Ты сейчас сказала про цены. Да, это действительно так, это очень видно, когда ты едешь в другие, не только германские, но и европейские города, когда тебе есть, с чем сравнить. Это цены на жилье, отели, еду, развлечения и билеты в театрально-концертные места. Мне кажется, Берлин – невероятно удобный для жизни город, причем и для взрослых, и для детей, и для пожилых людей. Если бы меня спросили, какой город надо выбрать в Германии, я однозначно бы сказала: “Берлин!”
Маша Майерс: Что есть еще внутри твоей любви к Берлину, кроме удобства и роскошного берлинского транспорта? Старого, грязного, опаздывающего…
Маша Кричевская: Нет-нет, я имею в виду, что тут тебе, по большому счету, не нужен автомобиль. Я уж не говорю про каршеринг, но ты действительно можешь доехать в любую точку. В лес, в бассейн, на озеро – всюду ходит транспорт.
Маша Майерс: Сказала Маша, которая, как мне известно, пользуется автомобилем.
Маша Кричевская: Маша им пользуется, чтобы за один день успеть в пятнадцать разных мест. Мой автомобиль – это как черепашка, у которой домик на спине. У меня там все. То есть, я могу на этой машине выехать в пустыню и прекрасно существовать. У меня там одежда, напитки, перевязочные средства и так далее. Я очень сильно люблю Берлин за количество всевозможных культурных мероприятий. Этот город живет совершенно невероятной культурной жизнью. Иногда она не очень культурная, но, по крайней мере, это из серии «С нами стыдно, но весело!». Только одних оперных театров три. Где такое еще есть? Невероятное количество концертных залов, сейчас возникает много совсем маленьких лофтов и крошечных помещений, где происходят совсем камерные мероприятия. Я когда-то прочитала, что в выходной день, если взять список всех мероприятий, которые проходят в Берлине, от вернисажа до большого классического концерта, можно досчитать до 300. Естественно, мероприятий любого направления, на любой вкус. Ты можешь быть поклонником поп, панк, этно, бардов, театра, рисования, вышивания – всего, что угодно. Ты можешь каждый день ходить куда-то в городе, и тебе никогда не будет скучно.
Маша Майерс: Скажи, а каким образом русскоязычная культура проникает в берлинскую комьюнити? Насколько она ее впускает?
Маша Кричевская: Смотря, что ты имеешь в виду. Если мы возьмем именитых режиссеров, которых приглашают, несмотря на все трагические события, ведущие театры Берлина и других городов, то это до сих пор актуально. Мне кажется, я не назову тебе ни одного ведущего театра Берлина, где бы российские режиссеры не ставили спектакли. Да, наверное, большая часть – это уже режиссеры опальные, режиссеры-оппозиционеры, которые уехали, но, тем не менее, это все равно русскоязычные режиссеры, такие как Кирилл Серебренников, Максим Диденко, Василий Бархатов и их команды. Например, русский режиссер, а с ним звукорежиссер, какой-нибудь художник по свету, костюмер. Они со своей командой путешествуют и ставят спектакли. Пьесы русских авторов точно так же ставят. Приглашают солистов оперных, проходят фортепианные концерты и прочее. Это если брать эту часть культуры – топовую, мирового уровня.
Если брать культуру «для своих», то здесь тоже невероятный простор. Другое дело, что это больше рассчитано на своих. Сейчас приезжают режиссеры, актеры, пианисты и делают выступления на русском. Точно так же и спектакли: снимают какие-то маленькие помещения и играют. Это тоже происходит практически каждую неделю, только успевай ходить.
Маша Майерс: Успеваешь?
Маша Кричевская: Стараюсь успевать.
Маша Майерс: Вернемся в 90‑е, радио «Голос Берлина», которое раньше называлось «Русский Берлин». Оно ровесник века?
Маша Кричевская: Оно в 2003-ем году появилось, в этом году нам как раз будет двадцать лет.
Маша Майерс: Что это за проект?
Маша Кричевская: Дело в том, что на тот момент на русском языке уже выходила газета, которая тоже называлась «Русский Берлин». Она появилась в 1997-ом году и к моменту появления радио уже разрослась регионально. То есть, это был не только «Русский Берлин», но уже «Русская Германия».
Маша Майерс: В основном Восток?
Маша Кричевская: Нет, это вся Германия, поскольку достаточно большая русскоязычная диаспора живет на всей территории страны. В общем, в начале 2000-ых нам стало понятно, что хорошо бы еще иметь и радио, но на тот момент не было свободных волн. Нельзя было просто прийти и сказать: «Я буду делать радио!». Нужно было ждать, когда кто-то обанкротится и частоту выставят на тендер. Так и произошло. Четыре года подряд мы принимали участие в конкурсах, пока, наконец-то, волну 97.2 (мы до сих пор на ней) не предложили четырем кандидатам. Нас было тогда двадцать восемь претендентов. Сказали, что можете эту волну поделить на четверых, и тогда мы вам ее отдадим. Поначалу, с ноября 2003-го года, у нас был такой обрезанный эфир: мы вещали до 16:00, а после нас было уже другое радио.
Маша Майерс: Четыре проекта на одной волне?
Маша Кричевская: Да. Потом кто-то получил другую частоту, кто-то вообще исчез… В общем в какой-то момент мы захватили полностью эту территорию, волна стала полностью нашей. Уже двенадцать лет из двадцати мы вещаем 24⁄7.
Маша Майерс: Итак, в 1990‑е появилась русскоязычная газета, в 2000‑е – радио. Соответственно, сформировалась большая аудитория. Каков был ее запрос?
Маша Кричевская: В первую очередь, она от нас хотела развлечений. Мы вообще позиционировали себя как развлекательная радиостанция. Джинглы были «Радио хорошего настроения», что-то очень легкое. Нам, безусловно, хотелось снабжать людей информацией. Не забывай, Интернет еще не был так развит. Не было еще такого количества платформ, где люди могли читать те же новости.
Маша Майерс: Да даже музыку послушать!
Маша Кричевская: Мы и были музыкальной радиостанцией. По концепции было 60 на 40: 60% музыки и 40% разговора. Безусловно, мы хотели, чтобы люди узнавали новости, причем локальные, о том, что происходит в Берлине. Нам очень хотелось объединить под одной крышей нашей радиостанции русскоязычных людей, выходцев из бывшего СССР. Это и русские, и казахи, и евреи, и эстонцы, и грузины, и азербайджанцы, и кого только ни возьми. Люди, которые объединены русским языком, поэтому даже слоган газеты «Наше Отечество – русский язык» мы в некотором роде использовали на радио, так как знали, что наше отечество – это русский язык. То есть, мы все вышли из русского языка и это общий знаменатель, который объединяет русскоязычных в Германии, независимо от места, откуда они приехали, от их образования, социального положения и так далее. И, конечно, музыка. На первом месте всегда была русская музыка, плюс-минус то, что играло на всех русскоязычных радиостанциях. Мы общались и работали со многими лейблами напрямую, которые регулярно снабжали нас всякими новинками. У нас пели и белорусы, и украинская музыка была. Тогда меньше, сейчас – намного больше. И на грузинском языке, и на армянском. Мы старались, но, конечно, все равно неизбежно попса рулит. Это было понятно по программам по заявкам, когда люди заказывали песни. Если вернуться к твоему вопросу, нам хотелось, чтобы у наших людей, которых огромное множество здесь, сначала сотни тысяч, а потом уже миллионы, было свое русскоязычное радио. Чтобы послушать, например, русские песни.
Маша Майерс: Аудитория очень сильно поменялась, как и жизнь. Действительно, пришли те устройства, которые позволяют слушать музыку в гораздо более простом и понятном алгоритме «что хочу, то и слушаю», но при этом радио надо было выживать. Оно существует до сих пор. Как вы прожили эти девятнадцать лет?
Маша Кричевская: По-разному прожили, потому что отношение к русскоязычному страшно менялось. Мы даже не можем сравнить то, как относились в начале, с тем, как мы действительно боремся за выживание сегодня, во время войны, доказывая тем же немецким рекламодателям, которые стали от нас уходить, что мы не российская пропаганда и что мы не радио Кремля. Что мы немецкое СМИ на русском языке, мы – этническая радиостанция. Мы как коммерческое радио существовали всю свою жизнь за счет рекламы. Были жирные времена, назовем их так, когда у нас было много действительно хорошей и качественной рекламы, потому что немецкие рекламодатели очень быстро увидели в русскоязычных (в том числе, россиянах) огромный потенциал, большущую целевую группу. Поэтому это были магазины, бутики, которые брали русскоязычных продавцов и давали рекламу. Действительно, очень мощная и платежеспособная целевая группа. Потом это все менялось. Если мы придем к сегодняшнему дню, это сначала была пандемия, которая сильно пошатнула положение, поскольку рекламодатели уходили по причине того, что нечего было рекламировать, все было закрыто. Но мы как-то пережили: кто-то с нами остался, кто-то из рекламодателей решил нас поддержать… Потом началась война. Даже большие рекламодатели, которые работали с нами больше десяти лет, сказали, что им не очень хочется, чтобы их ассоциировали с Россией и с русским языком. Вот тут, конечно, начался кошмар! Мы ни разу за все эти годы не пользовались другими источниками, никогда не просили помощи, грантов. Сейчас мы начали потихоньку для себя это открывать. Иначе мы просто не справимся.
Маша Майерс: Скажи, пожалуйста, как вы понимаете раскол по политической линии в русскоговорящем комьюнити на тех людей, которые поддерживают войну и нет? На тех людей, кто за Путина, и тех, кто против. В Трептов-парк 9 мая в этом году чуть ли не драки дошло…
Маша Кричевская: Дошло.
Маша Майерс: Что это за феномен и почему нет диалога? То, что их объединяет – они слушают ваше радио.
Маша Кричевская: Да, это, наверное, правда. К сожалению, многие рассказывали, что, когда эти ужасные автомобили ездили с российскими флагами по городу, устраивали автопробеги, то из многих машин звучало наше радио. Люди его слушают. Это же дело привычки. Ты говорила, что люди сейчас могут пользоваться другими ресурсами, например, слушать музыку через кучу других гаджетов. Это дело привычки: когда я сажусь в машину, у меня автоматически стоит радио «Голос Берлина». Я и буду его слушать, большинство людей слушает радио в машине.
Что до “за Путина” и “против Путина”, то в начале, конечно, это была мощная история, потому что мы поменяли название уже 3 марта, практически через десять дней после начала войны в 2022 году. И, естественно, полились гневные звонки, письма, в чем нас только ни обвиняли, потому что по умолчанию все эти люди решили, что, раз мы на русском языке, значит, будем выступать за путинскую программу. Но эта волна схлынула очень быстро. Естественно, было и очень много писем, авторы которых нас поддерживали. Эти люди писали: «Молодцы, вовремя!». И от украинцев было тоже достаточно много писем. Обе волны схлынули. Позже мы поняли, что люди, конечно, повозмущались, но слушать-то больше нечего. Потому что хочется по-русски, а по-русски больше ничего нет… Что говорить, были и провокации. Например, мы из плейлиста убрали всех артистов, которые выступают на Z‑концертах…
Маша Майерс: То есть SHAMAN’а у вас нет?
Маша Кричевская: SHAMAN’а у нас, слава богу, не было, но, например, тот же Газманов с песней «Офицеры», Коля Басков. Слушатели, которые знали, что их уже убрали из плейлистов, в качестве провокации все равно звонили и все равно заказывали. Песню SHAMAN’а, естественно, тоже заказывали, уже заведомо зная, что трека в эфире не будет.
Маша Майерс: Подожди, так это прямой эфир?
Маша Кричевская: Прямой эфир, но заявки почти всегда приходят в письменном виде.
Маша Майерс: То есть выкручиваться по звонкам не приходилось?
Маша Кричевская: Иногда они звонят. Не знаю, какая политика у моих коллег и что они говорят по телефону, но я всегда абсолютно четко и громко говорила, что мы не выпускаем в эфир музыкантов, которые поддерживают войну.
Маша Майерс: Это интересно. То есть, тебе, тем не менее, пришлось четко обозначить свою политическую позицию?
Маша Кричевская: Да, безусловно.
Маша Майерс: Не то, что у нас звучат новости, но мы сохраняем нейтралитет и в политику не лезем?
Маша Кричевская: Во-первых, мы сразу же, через два дня после начала войны, опубликовали большой стейтмент на всех языках из доступных и сказали, что мы на стороне Украины, и вот 3 марта поменяли название. Убрали из эфира все развлекательные программы, сняли все развлекательное, оставили только новости. Музыку тоже старались фильтровать, сильно селектировали плейлист. Добавили много украинской музыки. Мы очень сильно поменяли формат!
Маша Майерс: Как ты понимаешь свою, даже не побоюсь этого слова, миссию? Часть твоей аудитории любила Путина все те годы, пока радиостанция существовала. Начинается война, вы выпускаете заявление, в котором обозначаете свою позицию, что вы на стороне Украины. Что ты можешь аудитории сказать? Ощущаешь ли ты свою ответственность за тех людей, которые по-прежнему, мягко говоря, заблуждаются?
Маша Кричевская: Я не ощущаю за них никакую ответственность, каждый живет своей головой, но, значит, они будут любить Путина без меня. Я не знаю, что здесь сказать. Отвечать за них я точно не буду, они все взрослые. Мы совершенно четко обозначили свою позицию. Ты сама не понаслышке знаешь, сколько у нас было за эти почти полтора года совершенно понятных гостей, многие из которых или уехали, или же временно находились в Берлине. Люди, которые открыто, чуть ли не ежедневно, высказывали свою позицию в нашем эфире. Плюс мы сделали большой проект «Допомога 24» для украинских беженцев, тематический. Полгода шли эти информационные программы, на мой взгляд, очень важные. Мне кажется, это было очень понятно, но все равно приходили вопросы: «Почему украинская музыка?», «Почему вы не ставите такую-сякую?» и так далее. Это все было и будет, мы не можем угодить всем. У нас есть совершенно четкая линия, по которой мы идем.
Маша Майерс: Почему эти люди Путина любят?
Маша Кричевская: На этот вопрос я не могу тебе ответить. Это для меня совершенная загадка. Почему люди любят огурцы?
Маша Майерс: Просто мне много раз приходилось, поскольку я российский журналист, который год живет в Германии, отвечать на этот вопрос. И все эти разговоры про то, как работает российская пропаганда, как работает российская ментальность, как работают штампы типа «своих не бросаем», «наши мальчики» и прочее. Как это работает здесь? Я спрашиваю у тебя, так как именно ты с этими людьми из одной лодки, из одного самолета, из одного поезда.
Маша Кричевская: Это правда, но с одной большой разницей – в отличие от этих людей, я не смотрю Соловьева, не смотрю Первый Канал, не варюсь в этом, понимаешь? Мы с тобой в начале говорили про интеграцию, про изучение языков, про ассимиляцию и так далее. Эти люди привезли совок с собой, они с ним приехали. Я иду вечером в концертный дом на концерт классической музыки, а они – садятся перед телевизором и включают Первый Канал. Первый Канал им говорит: «Ты должен любить Путина». Хорошо, я буду любить Путина. И в то время, как я прочищаю свою голову красивой классической музыкой, они свою голову забивают тем, что они должны любить Путина. Потом очень у многих чувство национальности, мол, я патриот. Какой ты патриот? Ты уехал из этой страны и не живешь там уже столько-то лет. Не говоря уже о том, что многие из них – выходцы из Казахстана. Сомнительная Россия, да? Им хочется, наверное, кого-то любить, а больше некого, поэтому они любят Путина.
Маша Майерс: Правда ли, что немецкое правительство даже не представляло эту социальную прослойку, пока не случилась шумная история с девочкой Лизой?
Маша Кричевская: Да, это правда.
Маша Майерс: Можешь рассказать чуть подробнее? И как сегодня Германия готова работать с этой аудиторией? Она же не смотрит немецкие каналы.
Маша Кричевская: Нет, и это огромная проблема. Еще в самом начале войны пресс-служба ведомства канцлера Германии собрала представителей русскоязычной прессы. Но там были не только журналисты, но и, например, немцы, изучающие пропаганду: социологи, политологи и так далее. Задали нам на достаточно высоком уровне вопрос: что мы можем сделать и как мы можем вам помочь, чтобы отвлечь этих людей от экранов? Естественно, первое их предложение было выключить Russia Today из кабельного ТВ. Я сказала: «Это не поможет, потому что есть YouTube и разные другие каналы, нельзя все отключить. Человек хочет это смотреть – он будет это смотреть». И они все разводили руками, ТОП-руководители всяких пресс-служб говорили, что мы не понимаем, как из голов всех этих людей эти идеи выбить. Так ни у кого ничего и не получилось. И у меня нет на это ответа, я не знаю, как это сделать. Действительно, все, кто там был, разводили руками: «Мы ничего не можем сделать!». Тогда мы поняли, что диалога не получится, что это только агрессия и драка в Трептов-парке, что лишний раз показывает, что, когда аргументов не хватает, в ход идут кулаки. Люди не готовы к диалогу. Даже те, у кого не все однозначно, все равно не готовы слушать. Выслушают, но останутся при своем мнении. Ничего нельзя с этим сделать. Это ужасно грустно, но на данный момент, к сожалению, так.
Маша Майерс: Это передается из поколения в поколение? Я имею в виду, мы можем себе представить, что эта ментальность транслируется дальше или, когда нынешнее поколение уйдет, проблема будет решена?
Маша Кричевская: Очень на это надеюсь, потому что, например, мы знаем, что все, что касается большой группы немцев-переселенцев, их дети по-русски не говорят. Они считают себя немцами. То есть, они, с одной стороны, за Путина и едут на машине в колонне с флагами, а с другой – они немцы. Поэтому это такая огромная проблема и поэтому билингвальное образование в данном случае не работает у этой группы людей. Она огромная, это много миллионов человек. Они говорят на каком-то ужасном немецком со своими детьми, но, тем не менее, дети не знают русского языка. Эти дети защищены от того, чтобы смотреть Первый Канал, Соловьева, Киселева и так далее. Что касается передается ли это с молоком матери и в разговорах за семейным столом ребенку с миграционным бэкграундом, передается ли любовь к России, где он никогда в своей жизни может не был и не будет? Я, честно говоря, сомневаюсь.
Маша Майерс: А твои дети?
Маша Кричевская: Они прекрасно говорят по-русски.
Маша Майерс: И пишут, и читают? Они родились и жили здесь, но ты приложила определенные усилия, чтобы они сохранили в себе часть русской культуры? Как они относятся к России?
Маша Кричевская: Да. Сейчас они относятся к России понятно как. Это абсолютно наши дети: они интересуются, смотрят и, естественно, осуждают войну. Они уже были достаточно сильно включены в разного рода акции помощи. Мой младший ребенок был всего два раза в жизни в России и у него нет никакой привязки, а вот старший… Ему двадцать пять лет, но он за свою жизнь успел пять-шесть раз побывать в Ленинграде, два или один раз в Москве. Он – мой мальчик. То есть, он немецкий мальчик с ленинградским фоном. Все же была проведена огромная работа и мной, и моей мамой. Он мог, уже будучи взрослым, сказать: «Мам, мы так давно не были в Питере, поехали в Питер. Хочу пышки, на “Петровский” стадион, в Эрмитаж». И мы садились в самолет, летели в Петербург, гуляли, выполняли всю обязательную для ностальгирующего программу, возвращались обратно. Поэтому у него была эта связь. Я тебе больше скажу. У него была очень забавная история, ведь действительно взрослый двадцатипятилетний, родившийся в Берлине, который очень часто, реагируя на те или иные события, может сказать: «Мам, ну что ты хочешь от немцев!». Или: «Ой, мам, типичные немцы!». Я все время говорю: «Ты-то кто? Ты здесь родился». Он не говорит, что он русский. Это очень забавная история и удивительное поколение. Наверное, мало с чем можно сравнить. Ты немножко одной ногой там, одной – здесь. Это – я, собственно говоря, ведь я большую часть своей жизни прожила в Германии. Я абсолютно здесь дома, это совершенно моя страна и вообще все здесь мое. Уезжая куда-то, я возвращаюсь в Берлин всегда домой, но я все равно читаю книги по-русски, общаюсь с друзьями из русскоязычной компании. Огромное количество кодов, на которые я реагирую: цитаты из фильмов, стихов. Встречая людей, ты выясняешь, что он читал ту же книгу в детстве или вырос на каких-то смешных стихах. Щелкает уже.
Маша Майерс: Конечно, ну а дети?
Маша Кричевская: Младший говорит, что его любимый фильм – это «Мэри Поппинс, до свидания!». Старший смотрел и «Обыкновенное чудо», и «Тот самых Мюнхгаузен». То есть, в них это заложено тоже. Они знают и понимают, что это.
Маша Майерс: У меня такой личный вопрос. А готовишь ты по-русски или по-немецки?
Маша Кричевская: Мне кажется, я готовлю микс. Например, кто-то любит борщ, кто-то – котлеты. Такие вещи присутствуют, но мы любим любую кухню. Можно азиатское что-то приготовить или там бургер.
Маша Майерс: Самое берлинское?
Маша Кричевская: Шницель всегда проходит. И спагетти болоньезе, наверное.
Маша Майерс: Маша, какой бы ты дала совет людям, которые сегодня испытывают трудности интеграции и миграции, которые приехали в Берлин за последний год? Многие не выбирали Германию. Так получилось…
Маша Кричевская: Во-первых, я всем советую учить язык. Я абсолютный противник того, что люди говорят, мол, я справлюсь с английским и вообще у меня все друзья говорят по-русски, если что, они мне помогут. Безусловно, учить язык, идти на курсы, стараться найти какую-то работу, смотреть немецкое телевидение для того, чтобы слышать немецкую речь. Не чтобы пропаганда фоном работала, а как раз то, что мне посоветовали в самом начале. Я смотрела какие-то дурацкие сериалы по ТВ, поэтому у меня появилась разговорная практика. Очень важно не сидеть дома, а все время куда-то выходить, потому что есть невероятное предложение этого города, где можно на любой вкус что-то найти. Когда ты среди других людей-единомышленников, у которых схожие вкусы и интересы, мне кажется, жизнь не будет скучной и у тебя не будет времени на тяжелые и грустные мысли, потому что ты будешь делать, видеть и слышать что-то, что тебе интересно. И читать хорошие книги – я всегда это всем говорю. Это очень спасает.
Маша Майерс: Еще Маша Кричевская рекомендует всем завести собаку – это прекрасный способ интеграции.
Маша Кричевская: Это способ интеграции, знакомств, особенно для девочек. Это прекрасный способ чувствовать себя берлинцем, потому что в Берлине человек с собакой – это так же естественно, как человек в трусах. То есть это абсолютно нормально.
Маша Майерс: Спасибо большое! Главный редактор радиостанции «Голос Берлина» Маша Кричевская и я, Маша Майерс, это программа Дойче VITA: мы говорим о тех, кто выбрал Германию или кого выбрала Германия – такое тоже бывает. Спасибо тебе за этот разговор и до встречи.
Текст: Маша Майерс
Читайте также:
Читайте также:
Обсуждение
Самые последние новости
Ну, в принципе понятно, почему радиостанции проиходится «выживать». Дело вовсе не в изменении отношения. ДЕЛО В ВАС.
Дело в развязанной путином вои́не ! И поддерживающих его . Только из за этого все и шарахаются всего русского!
А эти Маши, конечно не совки)))))))) Гланое во время открестится от всех и вся)))))) Это очень умиляет, когда бывшие наши совковые соотечественники, стараются всех своих бывших представить дебилами. И никогда ничего хорошего не услышишь в адрес тех, кто стал успешным человеком в Германии. Что на ДВ, на русской службе кроме дерьма на своих бывших соотечественников что в других СМИ. И ведь это почти во всех странах, куда разьехались из бывшего Союза. Эта мягко говоря неприязнь, и характерна для так называемых Совков.
Вот именно, полностью согласна. При этом никто из моего чисто немецкого окружения «не шарахается» ни от русских друзей, ни от русского языка, ни от русской культуры. При этом отношение к происходящему может быть самым разным. А все эти быстро переобувающиеся и перекрашивающиеся бывшие соотечественники вызывают лишь неприязнь.
Точно!!!!!! Да и интересно было прочитать такое мнение ведущей о своих слушателях))))) Иногда на кухне слушаю радио которое они называют «свобода»)) Впечатление, что Они еще живут в те Сталинские времена, и для каких же слушателей они это все рассказывают. Мы старики лучше их помним те времена , а молодх это уже не интересует. Или их воспоминания 20 лет назад.… Хотя сегодня то идет такая жуткая война в Украине Но боятся откровенно рассказывать об этих реальных ужасах войны. сколько там искалечено людей и разрушено квартир и сколько пожилых людей замерзали зимой.
А потом удивляются что людям безразличны все их бредни высосанные из пальца.
Так вам надо начинать вещать на украинском языке! Ибо горячо поддерживаемые вами «украинские переселенцы» не считают русских за людей и русский язык просто ненавидят. Включая известные слоганы про «убийство русских» и т.д. А проблему расширения НАТО на Восток НИКТО даже и не вспомнит!
Эти маши многое не видят и не слышат.
Пусто