Сколько «любителей Путина» в Германии среди русскоязычного населения страны?

Сколько «любителей Путина» в Германии было до войны и сколько их сейчас?

сколько «любителей Путина» в Германии

Чем отличается эмиграция так называемой новой волны от тех, кто приехал тридцать лет назад, и сколько «любителей Путина» в Германии среди русскоговорящих, рассказал Борис Фельдман, главный редактор издания «Редакция Германия» в эфире Stratera Show с Машей Майерс на радио «Голос Берлина».

Маша Майерс: Я предложила нашим слушателям маленький фрагмент из выступления Владимира Соловьева, чтобы проиллюстрировать, как сегодня работает российская пропаганда. Он как раз говорит о тех полутора миллионах россиян, которые уехали. Которые действительно вынуждены были это сделать или по собственной инициативе, собственному желанию покинули Россию. Скажите, как эти новые эмигранты, новая волна, не знаю, как правильно назвать, как они повлияли на берлинское общество? Можно ли сказать, что это ощущается, что что-то поменялось?

Борис Фельдман: Я не знаю, как они называются. Я со многими в Берлине разговаривал на эту тему. Это очень забавный такой вопрос. Когда мы приехали, это было 30 с чем-то лет назад, то русскоязычная община Берлина разделилась на две большие части. Одна называлась «старая эмиграция». Это те немногочисленные берлинцы, которые приехали в 70–80‑х годах такими серьезными путями через Австрию, по поддельным паспортам и прочее. И вот эта большая масса наших товарищей по призыву, как говорят, которые оказались в Берлине, в результате, собственно говоря, деградации и последствия еще последующего распада Советского Союза.

Потом была такая волна еврейской эмиграции, которая так или иначе, неважно, насколько она еврейская или нееврейская, но она была. Конечно же, была огромнейшая, почти двухмиллионная волна репатриации российских немцев, которая перекрывает все другие волны. Но она прошла очень незаметно, просто потому, что, действительно, люди возвращались домой и не вызывали такой реакции, ну, как бы как новое тело какое-то в обществе. Потом долгое время это был такой легкий дождик. И вот, наконец, новая волна, которая еще пока не получила названия. Она, наверно, будет называться военной волной какой-нибудь.

Маша Майерс: Как она влияет на общество? Ведь каждая эта волна приносила с собой какие-то новые культурные коды, новые привычки, новые бизнесы, какие-то новые формы сосуществования в обществе вообще. Потому что, эти волны накатывают, и общество меняется. Насколько Берлин способен уже как-то это переварить, интегрировать, воспринять эту волну?

Борис Фельдман: Есть такой старый грузинский анекдот о грузине, который упал в пропасть, а его друг остался на скале и спрашивает его: «Гиви, ты разбился? Что ты сломал? Сломал руку?» Он говорит: «Нет». Друг спрашивает: «Сломал ногу? Сломал плечо? Что-то сломал?» Тот отвечает: «Не знаю, я еще лечу».

Вот вы еще летите, вас еще пока трудно идентифицировать как единое какое-то, что ли, явление. Потому что все-таки это довольно разнообразные мигранты. Конечно, приехало очень много творческих людей, приехало много знаменитых людей, в том числе и вы, Маша, и это делает Берлину честь, я это могу сказать. Присутствие таких людей, я думаю, в любом случае — это определенный такой хороший вызов.

Маша Майерс: Да? То есть это более насыщенная культурная жизнь. И мы с вами видим на наших глазах меняется медиа. Как изменилась ваша газета? Можете назвать три важных изменения в вашей газете за год?

Борис Фельдман: Одно самое важное: мы всегда завидовали коллегам, которые живут в русскоязычной среде, поскольку там был бесконечный кадровый ресурс, бесконечный. У нас же это был бесконечный кадровый голод, потому что когда один автор, по каким-то причинам, один журналист попадал, это была настоящая потеря. Мы по-прежнему ценим каждого, это понятно. Но все-таки сейчас я уже не просыпаюсь с мыслью, что будет, если кто-то заболеет, не дай бог, или кто-то сменит работу. Сегодня мы видим в этой новой волне, пока будем называть ее временно новой для нас, если так смотреть прагматично, это, конечно, большой кадровый ресурс, прежде всего, и очень хорошего качества.

Маша Майерс: Скажите, а насколько трудно, или, может быть, наоборот, легко. вам было в тот момент, когда вы, как главный редактор принимали решение о том, что ваше издание начинает писать о войне?

Борис Фельдман: Мы всегда писали о войне. Это легко увидеть по газете, и по сайту это видно. Мы всегда занимали жесткую, или довольно критическую позицию (и в 2014 году, и до 2014 года, хотя до 2014 года, она не была такой жесткой). Мы тщательно изучали то, что происходило в Москве и смотрели глазами из Берлина. Насколько это хорошо, плохо. Часто этот взгляд вызывал большое раздражение, в том числе и у наших читателей.

Маша Майерс: Почему?

Борис Фельдман: Ну, потому что до 2014 года у нас была просто такая огромная аудитория фанатов Путина. Вы даже не можете себе ее вообразить. Ее не было в России.

Маша Майерс: Я ее и в России в общем себе представляю.

Борис Фельдман: Для этих читателей Россия была почти такая страна, которую очень хорошо любить издалека. Это специальная страна для того, чтобы ее любили издалека и приехать, погулять по Москве, Питеру. Рестораны, театры, друзья, коллеги? Да. Но жить — нет. Даже самые такие рьяные, знаете ли, фанаты именно Путина не хотели переехать из Германии в Россию. Понимаете, как бы это очень забавная вещь.

Сейчас меньше, а тогда мы получали горы писем такого содержания: как вы можете ругать Путина, вы должны ругать власть, она продажная, чиновники — воры, а вот Путин…

Маша Майерс: А как вы этот феномен объясняете? Это вот та самая история, генетически воспитанная с молоком матери про царь хороший, бояре плохие.

Борис Фельдман: Да.

Маша Майерс: Ой, как все просто-то.

Борис Фельдман: Вы знаете, что мир состоит из очень простых вещей. И эта ужасная война. Нам это не то что открыло, но предметно показало — не надо ничего усложнять. Мы усложняли. И, кстати, в результате этого усложнения мы и получили ту власть в Москве, которая сегодня там есть. Потому что мы тоже (я говорю мы, имею в виду немецких политиков, немецкое общество, европейских политиков), глядя как бы сквозь Путина, видели какую-то прекрасную Россию будущего, которую придумают, там все изменят, надо немножко потерпеть. И в конце концов, ничего же такого он, в общем-то, не делал. Ну отравил он Навального. Ну хорошо, это, конечно, ужасно.

Маша Майерс: Но якобы он поступал так только со своим политическими оппонентами. Точечно.
Борис Фельдман: Точечно, да.

Маша Майерс: Вы сказали, что. Армия поклонников Путина до 2014 го года была огромна. А что произошло с ней потом? Я понимаю, что произошло и в мире, и в геополитике. А что произошло с этими людьми?

Борис Фельдман: Одна часть радикализировать и стала отчаянными фанатами Путина. Они, в общем, покинули ряды наших читателей. Мы довольно много потеряли подписчиков в 2014–2015 годах, когда пошла эта вот радикализация. Другая же часть, как это ни странно, изменила свое мнение и стала противниками Кремля, или, как минимум сомневающимся.

В общем, я могу гордиться нашими читателями, потому что на самом деле люди очень редко меняют свои убеждения. Под воздействием каких-то фактов они скорее интерпретируют эти факты согласно своим уже существующим убеждениям. У нас это произошло не в одном, не в десяти и не в сотнях случаях, а в тысячах.

Сам факт того, что газета существует, что у нее есть и остается большая абонентская база, и что люди поддерживают нас, в общем, исключительно своим трудовым евро, нашу журналистскую и нашу общественную позицию, это для нас сейчас просто настоящее чудо. Вот без шуток. Если раньше мы думали: у нас там телепрограмма, у нас там какие-то байки телевизионные, у нас там кроссворды, у нас там какие-то советы, у нас там рецепты, остальное. Хотя мы, конечно, все все 26 лет прилагаем много усилий для того, чтобы наша оперативная журналистика, наши обозреватели, чтобы они держались на очень хорошем достойном уровне. Но теперь-то мы видим, что мы читателю нужны именно за этим. И это нас наполняет большой гордостью.

Маша Майерс: Если я попросила бы вас назвать сколько хотите, три, пять, десять главных событий для русскоговорящей Германии 2022 года, что бы вы выделили, наверное, в этом контексте, на что бы обратили внимание? Ведь конец года — это всегда время подводить итоги. Знаете, тут я ориентируюсь больше на последние новости вот этих месяцев, а потом понимаю, что ведь было еще лето, была еще весна и зима.

Борис Фельдман: С моей точки зрения, год-то вообще не кончается. Сейчас у нас февраль, просто этот февраль оказался очень длинным. Уже 300 дней у нас 302 февраля год не кончается, потому что на самом деле он остановился (это не метафора) именно в тот момент, когда, условно, холодная война перешла в горячую фазу. Холодная война была с 2014 года.

Вы заметили, что слово стало самым страшным оружием? Не надо ракет «Калибр». Сегодня главное оружие — это слово. Именно словом бьют и туда, и словом бьют обратно, потому что все-таки главная война, оказывается, идет в головах. И то, что мы всю жизнь говорили, в своей профессии говорим: ведь это же война за умы. А мы тут первые солдаты. Но это была метафора. А теперь мы видим, что это так и есть.

А главное событие. Ну, для меня самым главным событием был страшный удар, он и продолжается, по всему тому, в чем я живу, 26 лет или всю жизнь — по всему русскоязычному. Ведь когда мы создавали «Русскую Германию», это была такая милая выходка назвать газету «Русский Берлин». Да, у нас даже был потом лозунг такой: «Живешь в Германии и говори по-русски». Вы не представляете, как это весело звучало. Это было очень смешно. Это было очень самонадеянно, и все понимали, что это конечно, какая-то гипербола, воплощенная чуть ли не в анекдот.

А сегодня нам пришлось действительно отказаться от этих слов, от того, что было сутью нашей жизни. И мы сегодня (это опять же, история про слова) мы переименовали наше детище. Переименовали и радио, которое тоже, если вы помните, называлось, называлось «Русский Берлин», потому что это было очень точное название. Мы ведь это сделали не из каких-то там патриотических соображений или наоборот. Это был абсолютно маркетинговый ход. У нас не было каких-то средств на продвижение, на рекламу в те годы. И эти 26 лет показывают, что это было ровно в яблочко.

А сейчас мы вынуждены, я даже не знаю, как назвать, какой глагол использовать. Прятаться — это не то слово, скрывать — это не то слово. Ну, точно не стыдиться. Потому что мы себя точно отделяем от позиции Кремля, от российской власти и всегда отделяли. Ну, мы-то вообще не знаю, если иметь в виду большинство создателей этих медийных продуктов, кто-то из Риги, кто-то из Украины, кто-то из Казахстана. Конечно, среди нас есть и москвичи. Это логично. Но мы сейчас о другом. О том страшном ударе, который был нанесен вот всему (давайте используем это слово) русскоязычному. Это такое неуклюжее слово, но тем не менее другого нет. И это тоже, кстати, наша в какой-то мере вина, что мы не подумали за эти четверть века, найти какое-то другое слово.

Маша Майерс: Как сегодня выглядит любовь к Путину? Вот она по- прежнему присутствует к Путину, именно не к России, не к власти, а вот то, с чего мы начали с вами разговор. Вы сказали до 2014 года таких было много. А сейчас?

Борис Фельдман: Сейчас их просто очень мало. По крайней мере, я в почте, в каких-то звонках, в каких-то своих ощущениях, вот таких прямо рьяных защитников не вижу. Потому что те, которые вчера гордились Путиным, они сегодня защищают Россию: ну как же Россия, а ее культура? А Пушкина за что убил Дантес? И так далее, понимаете? То есть это трансформировалось. И в этом смысле я не могу понять, каким образом. Это произошло среди многих тех, кто был фанатом Путина. Это как бы ты был фанатом Месси, а стал, там, не знаю, фанатом Аргентины, но это непростая история. Аргентина непростая страна, с переворотами, с путчем, с бесконечными дефолтами. Месси любить легко. Аргентину сложнее.

Как это произошло, я не знаю. Но с момента начала войны я не слышал, чтобы кто-то говорил: да, Путин прав. А когда-то мне просто пачками приходили такие письма: да как вы можете вообще руку поднять? Это были вполне нормальные люди. Я даже вначале со многими переписывался, вот просто тратил время. Отвечал.

Вот в этом смысле это изменилось. То есть эта проекция Путина на Россию, она прошла. По крайней мере, здесь. Там, в России, мне сложнее судить.

Напомним, в видеоформате стрим Stratera Show транслируется ежедневно по будням с 14:00 до 16:00 на сайте нашего издания aussiedlerbote.de.