«На меня смотрело четыре автомата»: как медики из Балаклеи спасали жизни во время оккупации
Раненая в ногу двенадцатилетняя девочка, окровавленный парень и старики с инфарктами – два медика из Балаклеи, города в Харьковской области, вспоминают свою работу на скорой помощи в оккупации и под дулами автоматов в интервью Aussiedlerbote.
Читайте также: Камеры для пыток на Харьковщине: не менее десяти
В середине сентября российская армия в Украине потерпела одно из самых крупных поражений с февраля. За первые дни сентября Вооруженные силы Украины (ВСУ) освободили сразу три относительно больших города: Изюм, Балаклею и Купянск. Также военные освободили несколько десятков населенных пунктов на общей территории примерно 2500 квадратных километров. Операция по освобождению Харьковской области, а также Луганской и Херсонской, в которых провозглашены соответственно непризнанные ДНР и ЛНР, продолжается по сей день.
Не хотелось в это верить
В Балаклее, который находится на юге Харьковской области, жители были в оккупации больше полугода, и только сейчас пресса начинает узнавать о подробностях жизни людей в то время.
До войны 60-летняя Любовь работала на скорой помощи и в терапии. Говорит, что на жизнь хватало: ей прибавляли зарплату, она сделала дома отличный ремонт и могла себе позволить путешествия.
«И вдруг двадцать четвертого объявили войну… Я говорю [на работе]: “Ну, этого просто не может быть. Россия на нас напала!” Представить все, что угодно. Но Россия на Украину напала. Не хотелось в это верить», — говорит Любовь.
Парень весь окровавленный был, криком кричал»
Но взрывы были слышны во всей Балаклее. Любовь вскоре поехала в соседний поселок, где уже стояли русские танки и БТРы.
«Девочка 12 лет была ранена, и парень был очень поврежден осколками. И лицо… ну, весь просто весь был в крови. Работая на скорой помощи, я видела и [людей] после ДТП. Но это был какой-то ужас. Просто он весь был окровавленный. Криком кричал», — вспоминает Любовь.
Не успели они отъехать, как российские солдаты потребовали медиков забрать двух раненых. По словам Любови, российские военнослужащие обстреляли автобус с жителями Харькова.
«Там было около семи трупов. И когда мы остановились, чтобы их забрать, водителя и фельдшера заставили выйти из машины с поднятыми руками. А я же была с этими ранеными в салоне. На меня были направлены четыре автомата. Лица эти я помню до сих пор, но один, который стоял напротив меня, и дуло автомата, прямо было мне в голову направлено, не в живот, а в голову. Он разговаривал по рации и спрашивал у своего командования, мол, ну что делать со скорой? Была длинная пауза, показалась эта пауза вечной. И по рации этому парню было сказано – отпустить», — вспоминает Любовь.
Любовь запомнила это лицо навсегда.
«Оно впечаталось мне в мозг. То есть я засыпала с его глазами и просыпалась».
Те сутки Любовь работала без перерывов и без сна. Вернувшись домой, она услышала сирену, пришлось спускаться в подвал и переживать удары.
«Я кричала так, что, наверное, было слышно до Москвы. Так вообще очень страшно. Было очень страшно. Дом ходил весь ходуном. Штукатурка сыпалось, над нами были бетонные плиты. Я понимала, что сейчас нас накроет, и выхода совершенно нет», — признала Любовь.
«Первый раз я услышала про кассетные бомбы»
Хотя и дом ее выдержал, Любовь решила спрятаться в больнице от бомбежек. Там она застряла на 30 дней.
«С каждым днем нас бомбили все сильнее. С каждым днем становилось все страшнее. Спали мы между двух стен на матрасах в палатах или там, где мы отдыхали, стекла эти все сыпались», — говорит Любовь.
Несмотря на все обстрелы, Любовь ходила на работу. Внезапно она стала замечать, что много раненых умирает от незначительных повреждений.
«Почему-то в машине умирают молодые хлопцы, ранение в плечо, они умирают, начинают задыхаться и умирают. Никаких кровотечения особых не было. И один парень выжил. Я ходила к рентгенологу, посмотрела на снимки. Оказывается, тогда в первый раз я услышала про эти кассетные бомбы. Вот эти мелкие осколки металлические, попадая в тело человека, они как мигрируют и разбивают кости, попадают куда не видно. Там нет кровотечения», — говорит Любовь.
Ей рассказали рентгенологи, что скорая бы все равно не могла бы спасти этих людей, потому что от таких кассетных припасов разрушались легкие и артерии.
«Иногда на машинах невозможно было доехать до раненых, — вспоминает Любовь. — Однажды они тащили раненую женщину на носилках до самой скорой».
«У нее были открытые переломы. Осколочные. Оказалось, что у нее ранение мочевого пузыря. Женщина долго мучилась. Потом умерла», — говорит Любовь.
«Возле туалета была лужа крови, мы до сих пор не знаем чья»
«Бегать под обстрелами было страшно, а страшнее всего было, когда именно наставляли автомат на нее», — говорит Любовь.
«Раненый лежит возле … возле магазина. Его надо затащить за стену, хотя бы помощь оказать, чтобы там хотя бы жгут наложить, а потом под обстрелами таскали в скорую. Страшно было, на землю ложились. Ползли… Была возле туалета лужа крови. Так мы не знаем, чья эта кровь. По сегодняшний день не знаем, что это за лужа крови была», — говорила Любовь.
С каждым днем людей приходило в больницу, ведь все, кто мог, уехал.
«Мы памперсы меняли, стирали вручную, участились инфаркты, инсульты. Бабушки какие-то брошенные, у которых родственники их просто с детьми уехали, эвакуировались из этого ужаса. А бабушки не хотели не потому, что их не взяли, а потому что бабушки, мол, говорили, что с дому не поедут. Вот таких вот везли. Они все были напуганы», — говорит Любовь.
Ставила капельницы левой рукой
Любовь вспоминает, что в больнице было очень холодно. Персонал и больные спали в одежде и обуви. Из-за скудной еды и стресса Любовь упала однажды неудачно в обморок.
«Я полезла утром достать мусорный пакет, а шкафы у нас современные, красивые. Высоко я встала на стул, и у меня потемнело в глазах, потому что не ела. Поломала правую руку в типичном месте со смещением. Потом я пришла в себя, начала кричать. Наложили мне гипс на первом этаже», — вспоминает Любовь, которая все равно продолжала работать с гипсом и научилась делать капельницы левой рукой.
После российские военные начали бомбить больницу, включая тот самый кабинет, в котором Любовь делала рентген.
«Там лежал больной, который ехал просто на велосипеде. Какой-то пьяный урод прострелил ему живот, его оперировали, попал осколок ему на операционном столе, началось кровотечение, бросили тут живот, начали спасать его руку. Потом я узнала от родственников, что его вроде в Нидерланды вывезли. И там ему переделывали, но рука так и не работает. Сухожилие повреждено было», — говорит Любовь.
Любовь вспоминает, что, когда попали в больницу, взрыв был такой, что она упала со стула.
«С этой уже поломанной рукой. Получила контузию с левой стороны, а с правой ухо не слышит ничего. Вроде периодически я слышу, периодически вообще ничего не слышу. Это как-то периодами», — вспоминает Любовь.
Она говорит, что били бомбами в основном по центру и по гражданским объектам, а однажды привезли обгоревший труп расстрелянного водителя.
«Его убили, расстреляли, автобус сгорел. Фельдшер говорит даже, что нельзя было определить, какого цвета автобус».
Мама, ты уезжаешь навсегда
Любовь считает, что для нее большим шоком было то, что много сотрудников скорой, на которой она работала, очень ждали прихода русского мира.
«Это было страшнее раненых. Я не могла понять, [это были] люди, с которыми я дружила, которые были вхожи ко мне домой, с которыми я делила, как говорится, кусок хлеба, с которыми мы садились, пили», — говорит Любовь.
Наконец, дети Любови настояли, чтобы она уехала из больницы, когда обстрелы участились и пророссийские коллеги стали много говорить про «русский мир». Автоматчики обстреляли больницу, били врачей и главврач приняла единственно правильное решение уходить, говорит Любовь.
«Страшнее, чем свои враги нет ничего», — говорит Любовь.
В апреле она вышла из города с двумя футболками, молитвенником и бутылкой воды, не привлекая внимания российских военных. Что случилось с теми, кто поддерживал «русский мир», она не знает.
Сейчас Любовь живет у принимающей семьи во Франции, но все равно лелеет мечту уехать домой.
«Я когда уезжала, я думала, что в августе месяце я вернусь, а уезжала в апреле. Мы когда обнялись сыном, а он мне говорит: «Мама, ты вообще понимаешь, что ты уезжаешь навсегда». Я говорю: «Почему, Саша, а почему я уезжаю навсегда? Я вернусь». Он говорит: “Мама, ты уезжаешь навсегда. Эта война надолго”. Сейчас я вспоминаю, я думала, что я летом вернусь домой [из Франции], а уже осень уже даже тут», — говорит Любовь со слезами на глазах.
«Прямо на улицах валялись мертвые»
Коллега Любови, Анна, также работала на скорой в Балаклее в первые месяцы оккупации. Из-за обстрелов скорых и разворотах на блокпостах бригадам медиков не всегда удавалось доходить до раненых.
«У нас все скорые прострелянные. Очень много, прямо на улицах валялись мертвые. И кишки, и руки оторванные, ноги», — вспоминает Анна.
Однажды Анну не пустили оказать помощь рожавшей женщине.
«У нас роженица была, нас не пустили туда, сказали: «Мы вас расстреляем». Женщина родила сама дома. Ее уже с ребёнком вывезли на бронетранспортере к нам, в Балаклею. И здесь уже скорая забрали», — говорит Анна.
Анна говорит, что постоянно видела много убитых людей на улицах. Часто стрельба велась, когда люди стояли за гуманитарной помощью.
«Такое ощущение, что знали, что вот сейчас целенаправленно туда будут стрелять по людям. Их было очень много», — говорит Анна.
Она вспоминает, что на местном военном заводе в центре города, который оккупировали русские, сидел снайпер.
«Если кто-то проезжал мимо этого завода, всех обстреливали, и убитые были там. Там парень валялся, мы его не могли подъехать забрать, труп уже был, нам не давали его забрать. Люди нам говорили:«Вы же скорая, вы же можете поехать, забрать его уже в морг надо». А мы подъезжаем, а по нам начинают стрелять», — говорит Анна.
«Отец узнал по татуировке»
Анна говорит, что страшно было, когда просто так похищали и убивали людей. В медицинском учреждении, где она работала, был медбрат, который пропал внезапно.
«Витю потом начали искать и нашли его в селе Гусаровка. Со связанными руками, с ногами расстрелянными, сожженного. Его отец узнал по татуировке. В шею, в голову ему выстрелили и сожгли. Вот это все, что от него осталось», — говорит Анна.
Еще до начала войны Анна вступила в армию. Отслужив по контракту три года и получив инвалидность, Анна вернулась в Балаклею. Она заметила, что многие у нее на работе ждали «русского мира» и настороженно относились к ней, которая была изначально против российской оккупации.
«Я им делала замечания [на работе], когда я им делала замечания, они становились агрессивными. Я прямо думала, что они меня за руку отведут к русским. Вот блеск в глазах. Я не знаю, как это объяснить», — говорит Анна.
В итоге Анна решила уехать из города. Она ничего с собой не взяла, кроме пауэрбанка, пол-литровой бутылки воды, паспорта и пары носков.
«Я проходила через русский блокпост, лесами, полями. Представьте, как я выходила из этого города. Я в чем стояла, в том я пошла, чтобы никто не понял, что я вообще-то бегу», — говорит Анна.
«Бабушка мне говорит: “У меня ничего от дома не осталось”»
Анна решила продолжить помогать людям и поехала в Харьков работать на скорой.
«Я пошла в центр экстренной помощи… тоже взрывы… Мы ездили на эвакуацию людей, которых с оккупированных территорий привозили. В основном это были психологические травмы, все подавленные, все плачут. Но в основном это были бабушки и дедушки, и женщины с маленькими детьми», — вспоминает Анна.
Читайте также:Результаты наступления Украины под Харьковом
Но больше этим людям нужна была психологическая помощь. Кто-то плакал, кто-то молчал, а кто-то огрызался. Анна говорит, что масштаб трагедии очень большой, и очень сложно будет вывести людей из этого состояния.
«Знаете, воды им подать и за руку погладить. Очень многие остались без жилья. Вот бабушка у меня спрашивала: “Что же они нас бьют? Мы же лучше живем, чем они. Они нас за это бьют?” Я говорю: “Ну, наверное, да”. Cтаренькая она, 80 с чем-то лет, и плачет. Я говорю: “Ну, у вас родственники есть, сейчас заберут”. Она такая: “У меня ничего от дома не осталось”».
«Мы постоянно говорим, как поедем на рыбалку»
Анна уехала в Германию в июле, но планирует вернуться. Ее муж служит с 2014 года, они часто общаются по телефону.
«Он мне много чего не рассказывает. Он говорит: «Ну, ракетами сегодня стреляли, ну, сегодня самолет прилетел». Он [муж] такой обстрелянный. Я на него смотрю по видеосвязи. Он очень сильно постарел и говорит: “Я очень сильно устал”», — говорит Анна.
С мужем они все время обсуждают, как будут проводить время, когда закончится война.
«Мы постоянно об этом говорим, что мы дома сделаем ремонт, мы туда-то поедем, как мы на рыбалку поедем», — мечтает Анна.
Анна, которая родилась в Азербайджане и сбежала там от войны в Украину, не понимает за что ее называют «бандерой».
«Да, я здесь закончила школу, получила профессию, пошла работать. Потом получила еще вторую профессию. Я считаю, что я живу в Украине, я здесь семью создала, я здесь ела украинский хлеб. Это вот мое, я украинка», — говорит Анна.
Анна тоже говорит, что многие ее коллеги поддерживали действия русских властей.
«Я им делала замечания [на работе], когда я им делала замечания, они становились агрессивными. А [коллега] мне говорит: «Мы хоть заживем хорошо». Я говорю: «Так я и так жила хорошо, что они нам принесут? Они нам, кроме смерти, ничего не принесут»», — говорит Анна.
До войны в феврале у Анны был день рождения, ее поздравляло много родственников в России, а сейчас говорит, что не пишут.
«Своего брата родного спрашиваю, мол, почему вы не хотите со мной общаться? Он отвечает: “Мы боимся вам навредить”. Я говорю: “Вы себе только вредите. Нам же куда еще хуже?”» — говорит Анна.
Читайте также:
- Результаты наступления Украины под Харьковом
- Блогера из Харькова задержали за «пропаганду русского мира»
- Россия начала раздавать паспорта жителям Харьковской области Украины
Читайте также:
Обсуждение
Самые последние новости
Украинцам хотелось сладкой жизни.
Неонацисты им сказали, что Европа им заплатит за русофобию и убийства русских.
Но что-то пошло не так.
- Украинские военные из 25‑й бригады в видеообращении заявили, что командиры отдают им приказы о расстреле мирных жителей при заходе в населенные пункты. Военные рассказали, что их командиры приказывают добивать раненых и убивать мирных жителей при занятии населенных пунктов. Отмечается, что военнослужащие рассказали об этом только после того, как их бросили на передовой с приказом добить раненых, чтобы не проводить эвакуацию.