Отношения Ирана с Россией и мировым сообществом и его участие в войне в Сирии станут главной обсуждаемой темой на переговорах президентов США и России в Финляндии, как полагают, например, агентства Reuters и Bloomberg. По их данным, Москва предварительно уже согласилась с требованиями США и Израиля о выводе всех иранских формирований хотя бы с юга Сирии, где сейчас с их помощью и при участии ВКС России режим Башара Асада добивает последние сопротивляющиеся ему анклавы повстанцев.
11 июля в Москве побывал премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху, на встрече с Путиным отметивший, что Израиль не будет возражать против того, чтобы Башар Асад остался у власти, если иранские войска покинут Сирию. В публикации на сайте Кремля приводятся слова Нетаньяху в разговоре с Путиным о том, что для Израиля принципиально важен вопрос о присутствии Ирана вблизи его границ. В последние месяцы израильские ВВС несколько раз атаковали именно те объекты на территории, контролируемой асадовскими силами, на которых присутствовали иранские военные или союзные им отряды, например, ливанской шиитской группировки «Хизбалла».
На фоне происходящего президент Ирана Хасан Роухани недавно вновь заявил, что Тегеран не намерен выходить из так называемой «ядерной сделки», заключенной им с крупнейшими мировыми державами, до тех пор, пока это будет в иранских интересах – и вызвавшей столь открытый гнев и пространную критику со стороны Трампа. Роухани также заявил, что все последние действия США против его страны ведут к росту цен на нефть на мировом рынке. 8 мая США вышли из «ядерного соглашения», заявив, что Тегеран нарушает его условия, возобновили действие антииранских санкций, в том числе эмбарго на поставки нефти, а также продолжили накладывать санкции на компании из других стран, сотрудничающие с Ираном.
3 июля в Германии по подозрению в подготовке теракта во Франции был задержан иранский дипломат. Еще два человека по этому делу были арестованы полицией Бельгии, утверждающей, что они намеревались устроить взрыв на съезде эмигрантского Иранского совета национального сопротивления – на котором присутствовал ближайший давний друг и помощник Дональда Трампа, бывший мэр Нью-Йорка Рудольф Джулиани. Несколько дней назад госсекретарь США Майк Помпео в этой связи заявил, что Иран использует свои дипломатические представительства по всему миру для планирования и проведения террористических атак.
Очевидно, что в последние дни перед саммитом в Хельсинки Москва очень активно обсуждает все эти вопросы с Тегераном. 12 июля, на следующий день после визита Нетаньяху и за 4 дня до общения с Трампом, Владимир Путин принял в своей резиденции в Ново-Огарево Али Акбара Велаяти – бывшего министра иностранных дел Исламской Республики Иран, а ныне специального посланника духовного лидера Ирана аятоллы Али Хаменеи и иранского президента Роухани. Велаяти прилетел в Россию, несмотря на официальный запрос Аргентины к Москве о его аресте и выдаче – этого иранского чиновника обвиняют в прямой причастности к взрыву еврейского центра в Буэнос-Айресе в 1994 году, когда погибли 85 человек и еще 300 были ранены. Исполнение этого теракта, по данным аргентинских следователей, было возложено на «Хизбаллу», дипломатическое прикрытие операции обеспечил иранский МИД (в частности, тогдашний иранский культурный атташе в Аргентине Махсен Рабани), а сам Велаяти входил в состав специальной секретной комиссии под председательством аятоллы Хаменеи, принявшей решение организовать это нападение.
Об иранской составляющей предстоящей встречи Владимира Путина и Дональда Трампа в интервью Радио Свобода рассуждает политолог-востоковед и знаток Ирана, внештатный сотрудник британского аналитического центра Chatham House Николай Кожанов:
– В Вашингтоне исходят из того, что они собираются сократить собственное присутствие в Сирии и хотели бы быть уверены, что их постепенный уход оттуда совпадет с сокращением иранского присутствия. Нынешняя американская администрация вообще ставит своей целью сокращение влияния и присутствия Ирана во всем ближневосточном регионе. А отдельные представители этой администрации, Джон Болтон или Майк Помпео, откровенно не скрывают своей надежды вообще на смену режима в Иране. Поэтому обсуждение именно нынешнего российско-иранского сотрудничества, я думаю, станет одной из главных тем предстоящего саммита в Хельсинки.
– Какое место Иран занимает на географической карте мира для Владимира Путина, с учетом его образа мышления? И насколько здесь важно недовольство США связями Тегерана и Москвы, даже на том уровне, на котором они реально находятся?
– Я бы задал вопрос несколько по-другому: готова ли Москва обсуждать возможность сокращения иранского присутствия в регионе Ближнего и Среднего Востока? Недавно при посредничестве России удалось договориться о частичном выводе иранских прокси с юга Сирии, отвести их от границы с Израилем. Если США действительно считают иранскую тему одной из основных в ходе предстоящего саммита и при этом думают, что им удастся настоять на том, чтобы иранские формирования ушли из всей Сирии, – в Вашингтоне очень наивны! Для России Иран играет действительно значимую роль! Во-первых, непосредственно в Сирии, где иранцы помогают России гарантировать военное превосходство Асада над оппозицией. Здесь у российского руководства нет никаких иллюзий: нынешних успехов сирийская правительственная армия достигла только за счет того, что военные возможности сирийского режима подкреплены не только Россией, но и Ираном. Гарантировать сохранение наступательного потенциала Дамаска Россия в одиночку не в состоянии.
Во-вторых, если брать в более глобальном ключе, то американцы стандартно, уже в течение многих лет, делают одну и ту же ошибку – они воспринимают российско-иранские отношения со своей позиции, исходя из того, что важно для них самих. В результате они сводят российско-иранскую повестку, как правило, к одному-двум вопросам – к ситуации в Сирии и ситуации вокруг иранской ядерной программы. Для России же диалог с Ираном насчитывает куда большее количество точек соприкосновения, в которых поддержка ей Тегерана чрезвычайно важна, и жертвовать ею ради гипотетического улучшения отношений с США в Кремле явно не готовы. Если между Москвой и Тегераном возникнет раскол, мы увидим осложнения в таких вопросах региональной политики, где Москва хотела бы добиться успеха, как, например, урегулирование правового статуса Каспийского моря; или в области глобального энергетического сотрудничества; или в военно-политической ситуации в Афганистане, Центральной Азии, на Южном Кавказе.
– США с ноября этого года собираются ввести запрет на экспорт иранской нефти на весь мировой рынок, а Иран обещал в ответ запретить проход нефтяных танкеров арабских государств Персидского залива через узкий Ормузский пролив в Индийский океан. У Тегерана есть возможность это сделать, в том числе – военная возможность? И значит ли это, что вооруженные силы Ирана по своему потенциалу готовы к противостоянию с США, а политическое руководство Ирана готово пойти ва-банк?
– Во-первых, для того чтобы перекрыть Ормузский пролив, не обязательно обладать военной мощью. Можно просто затопить в правильном месте несколько крупнотоннажных танкеров. Не говоря уже о том, что у иранцев, действительно, определенные военные возможности осложнить жизнь нефтеперевозчикам Персидского залива существуют. Но готовы ли иранцы это сделать? Да, официально мы слышали заявления иранского генерала Касема Сулеймани, одного из руководителей КСИР, руководящего иранскими спецслужбами, что, если он получит подобный приказ от верховного лидера Хаменеи или от президента Роухани, то заблокирует Персидский залив в считаные часы, он так сказал. Но иранцы прекрасно понимают, что, если они перекрывают Ормузский пролив, то это, с одной стороны, создает проблемы для них самих, для их нефтеперевозок в регионе, а с другой, автоматически ухудшает отношения со всеми абсолютно соседями. Чего Иран, хоть и находящийся в конфронтации с Саудовской Аравией и ее союзниками, старается избегать. Тегеран прекрасно понимает, что подобные шаги мгновенно превратят Иран в глазах международного сообщества в агрессора, что ему в данный момент точно не требуется.
Иран активно использует сегодня образ жертвы американских амбиций, который сложился в глазах даже многих европейских лидеров после решения Трампа покинуть ядерное соглашение СВПД. Поэтому все фразы, которыми бросалось иранское руководство, следует отнести к традиционной иранской политической игре, когда за яркими и агрессивными заявлениями (например, о готовности стереть в любой момент Израиль с карты мира) фактически никакой угрозы для внешнего мира не стоит. Для ситуации же в самом Иране, для иранской публики эти заявления призваны просто поддержать образ руководства как решительного и готового защищать национальные интересы.
– Нарастающая напряженность, возможность прямого военно-политического столкновения США и Ирана с приходом Дональда Трампа в Белый дом висит в воздухе все последнее время постоянно. Этого подсознательно многие ждут. Насколько, по большому счету, это реально? И, что важно, как в этом случае поведет себя Россия?
– Следует откровенно признать, что у России рычагов давления или влияния на США в этом вопросе нет никаких. Собственно говоря, и на поведение Ирана тоже. Если будет столкновение любого масштаба именно военного характера, то иранцы, конечно, найдут способ ответить. С одной стороны, Москва имеет дело со страной, возглавляемой очень прагматичными людьми, а с другой стороны – с людьми в иранском руководстве, для которых понятия сохранения собственного лица, национальной чести тоже имеют большое значение. Поэтому именно иранцы, демонстрируя определенную прагматичность и холодность подходов, иногда могут, да, повести себя и достаточно непредсказуемо и агрессивно, особенно если считают, что их права ущемляются. Я не верю в высокую вероятность прямого военного столкновения США и Ирана. Но если мы предположим, что это случится, то уверен, что со стороны Москвы ничего не последует, кроме громких заявлений о необходимости нормализации отношений и сглаживания острых углов.
– Госсекретарь США Майк Помпео на днях обвинил Иран в том, что он использует свои посольства по всему миру для организации терактов. Прецеденты-то есть, от недавнего случая во Франции – Бельгии до взрыва в Буэнос-Айресе в 1994 году. Это уже доказано.
– В 80–90‑х годах прошлого века принцип экспорта исламской революции и защиты ее завоеваний военным путем активно использовался и продвигался иранским руководством. По крайней мере до второй половины 90‑х годов. Но постепенно, опять-таки по причине возобладавшего прагматизма, от него Тегерану пришлось отказаться. Повторю, что на данный момент Ирану создавать собственный образ этакого глобального «плохиша», который активно задействует, в том числе, для грязных дел и свои посольства, невыгодно. Но, с другой стороны, да, следует принимать также во внимание, что у Ирана, как и у любого другого государства, в посольствах работают не только одни дипломаты. И они, соответственно, могут иметь совершенно разные задачи перед собой.
– Насколько сложное положение Ирана в мире ощущается в самой этой стране, если говорить не об экономике, а о присутствии этой темы в СМИ, в дискуссиях, в разговорах?
– В Иране несколько уровней дискуссии. Есть официальный уровень, на котором мы слышим заявления о том, что, да, положение тяжелое, Иран является «осажденной крепостью» и «надо сплотиться». Цель всех таких лозунгов понятна – режим просто мобилизует достаточно расколотое иранское общество вокруг себя. Но есть второй и третий уровень дискуссии – это интернет, блогосфера и то, что в советское время называлось кухонными дискуссиями. Та часть иранского общества, которая становится все больше и больше раздраженной из-за происходящего и полагает, что, может быть, власти пора пересмотреть определенные подходы, увеличивается.
Однако, и это важно, если мы говорим непосредственно о существующих оценках решения Трампа выйти из «ядерного соглашения», то здесь ситуация несколько иная. Большая часть иранского общества считает, что Трамп нарушил ранее подписанный договор. Для прозападных, скажем так, более либеральных политических кругов Ирана, людей, придерживающихся более свободных взглядов, СВПД было справедливым соглашением, с их точки зрения. И оно должно было гарантировать усиление именно их позиций – против консервативного крыла политического лагеря. Но с выходом США из СВПД по этим людям, по их вере в возможность диалога с Западом, в первую очередь с США, был нанесен страшный удар. А противники диалога с Западом получили сильнейший аргумент в пользу своей позиции: что любые разговоры с США бесполезны, что стране нужно вернуться к прежнему конфронтационному пути и что все, кто поддерживает идею диалога, являются предателями! В результате позиции нынешнего условно-либерального лагеря в Иране чрезвычайно ослаблены, и существует высокая доля вероятности, что на следующих президентских выборах победит фактический консерватор. Который уже априори не будет заинтересован в конструктивном диалоге с внешним миром.
