Повседневная жизнь военного времени между дискотекой и фронтом: как объединить то, что не сочетается?
За историей – Повседневная жизнь военного времени между дискотекой и фронтом: как объединить то, что не сочетается?
Making-of – так называется наш новый формат на сайте stern.de. Мы хотим дать вам возможность заглянуть за кулисы, рассказать о нашей повседневной журналистской жизни, о том, что мы испытываем во время исследований и что движет нами в редакции. Мы начинаем с короткой серии, в которой мы оглядываемся назад на наши моменты в 2023 году.
В конце этого путешествия я сажусь на самолет в Вену из словацкого города Кошице, только что прибыв в приграничный украинский город Ужгород на ночном поезде из Киева тем утром. Я держусь за ногти больших пальцев, все еще покрытые разноцветными блестками, которые армянин из Одессы нарисовал на мне два дня назад в киевском электроклубе K41. В месте безудержной радости жизни, экстаза и любви: тысячи красивых молодых людей, раскованных, поглощенных ревом музыки, геи, которые с удовольствием поцеловались бы со мной и которые смеются, когда я отвечаю: «Извините, я натурал». За барной стойкой сидит стройный парень лет 20, специалист по информационным технологиям, два месяца назад он добровольно ушел в армию, но его не взяли, потому что у него плохое зрение. «Разве это не сюрреалистично?» – спрашивает он меня, показывая на танцующих. «Там они умирают в окопах, а здесь танцуют». Затем он встает: «Я собираюсь взглянуть на этот сюрреалистический мир изнутри». И исчезает в толпе.
Репортаж заканчивается последним предложением, но история продолжает крутиться в вашей голове.
С 2012 года я много раз бывал в Украине в качестве репортера, но во время полета в Вену и в последующие дни в ноябре этого года моя голова кружилась больше, чем с самого начала войны, с тех пор как я был разбужен ударом двух российских ракет по Краматорску на востоке Украины 24 февраля 2022 года. Я уже отправил репортаж, в котором попытался описать настроение в стране, в президентском дворце и на похоронах в селе. Для меня, как для журналиста, репортаж заканчивается последним предложением. Однако как человек, история продолжает крутиться в моей голове. Как собрать воедино то, что я пережил за эти две недели? Могут ли они существовать в одно и то же время? За несколько дней до вечеринки в клубе K41 я сижу в деревне на границе с Венгрией на кухне у Марианны, которая накануне похоронила мужа. Ей, как и мне, около сорока, у нее есть дочери двенадцати и восьми лет. Ее муж пал под Бахмутом и был посмертно назван «Героем Украины». Священник с горечью сказал мне в сельской церкви: » Женщине не нужен «Герой Украины», ей нужен муж». Там, в сельской церкви, мы с моим фотографом Станиславом Крупарем чувствуем себя как никогда не в своей тарелке: Мы попали сюда скорее случайно, чем по какой-то другой причине. Теперь мы видим перед собой рыдающую женщину с детьми, окруженную деревенской общиной, которая с любопытством или даже подозрением смотрит на нас, двух незнакомцев, нарушителей порядка. Это те мучительные моменты в жизни журналиста, когда ты спрашиваешь себя: а что я, собственно, здесь делаю?
На кухне вдова воспроизводит телефонный разговор, в ходе которого она узнала о смерти мужа
Марианна записала на свой мобильный телефон звонок, в котором офицер сообщил ей о смерти мужа. Сидя у нее на кухне, я слышу его монотонный голос, а поверх него – ее отчаянные крики, неотфильтрованные, первобытные вопли, крики боли, подобные тем, которые издает женщина, рожая ребенка. Почему Марианна играет это со мной? Я вижу ее перед собой сейчас, неделю спустя, теперь она просто плачет. И спрашивает себя: как ей жить дальше? Крики этой женщины хуже всего, что я когда-либо видел на этой войне, хуже, чем изъеденный личинками труп русского солдата под майским солнцем под Харьковом, хуже, чем солдат, сбитый машиной в направлении Херсона осенью 2022 г. Мертвые – это просто биомасса, с них хватит. Те, кто остался, должны жить с вопросом: Почему?
«Золотые руки» у него были, – со слезами на глазах рассказывает мне вдова Марианна о своем муже. За день до этого я услышал те же слова от брата погибшего солдата на похоронах в городе Мукатшеве. «Запишите это так: У него были золотые руки», – говорит он мне, его лицо искажено болью, черная кожаная куртка, очень короткие волосы, угловатые черты лица. Его старший брат ушел добровольцем в армию в начале лета. «И в первый же день службы в Бахмуте его убил российский беспилотник». За тем, как велась эта война в течение года, можно следить в Telegram: С высоты птичьего полета видны ряды деревьев, поля, по которым движется бронетехника или группы солдат. Затем в них попадают артиллерийские снаряды или беспилотники сбрасывают гранаты, и люди на земле погибают. Иногда беспилотные летательные аппараты увеличивают изображение, и вы можете наблюдать смертельные муки людей в деталях, вплоть до последней судороги. В российских телеграм-каналах показывают умирающих украинцев, а в украинских – умирающих русских, каждый день, без остановки. Это Верден, столетие спустя, война на истощение. «Война на истощение», кто придумал этот эвфемизм? Внизу, на нулевой высоте, это означает кровь, агонию, отрубленные конечности, разрушенное существование, мешки для трупов, звонки вдовам, безудержную боль. Ради чего?
Солдаты хотят вернуться на фронт, потому что не могут справиться с повседневной жизнью.
Боль вдовы в деревне и экстаз молодых людей в Киеве просто не могут быть вместе. Тот, кто попытается их объединить, может только сломаться. Единственный способ не сойти с ума – игнорировать другого. Солдаты не раз рассказывали мне, как после нескольких дней увольнительной они хотят вернуться в окопы, потому что их психика деформирована; настолько, что они могут вынести реальность там, но уже не могут вынести реальность в киевском кафе. И наоборот: любой, кто приходит в окопы из гражданской жизни и не оцепеневает эмоционально через несколько дней, будет сломлен реальностью. Через несколько дней после моего возвращения меня спрашивают: Мориц, нормально ли для журналиста поддерживать связь со всеми этими людьми, вдовами, людьми в окопах, даже когда вы вернулись сюда? Не слишком ли это близко? С тех пор я постоянно думаю об этом. Как я ношу все это с собой, даже здесь, в Берлине, когда танцую или хожу в театр. Да, боль всегда рядом, я разделяю эту боль, но я не могу представить себе это иначе.
Читайте также:
- По меньшей мере десять человек погибли в результате шторма в Австралии
- Лучше поздно, чем никогда
- Как концерт в Киеве оставил меня в недоумении
Источник: www.stern.de
Читайте также:
Обсуждение
Самые последние новости
